Фриц, где ты, старина? Куда же ты запропастился? Почему не звонишь? Я сижу на пляже одна и жду тебя! Почему ты заставляешь меня сидеть тут одну? Что на тебя нашло? Что ты задумал?
Мысли ее ходили по кругу, как цирковая лошадка, которая привыкла день за днем давать одно и то же представление, и теперь не может взять в толк, почему сегодня его отменили. Неужели его и завтра тоже не будет, и послезавтра? Не может быть!
Весь день лежала Бабетта на пляже и провожала глазами толпы людей, циркулировавших туда-сюда по песку. Балийские дети с тяжелыми ящиками, в ящиках вода, сигареты, жвачки, ящики балансировали на детских головках, прикрытых бейсболками. Мусорщик в желтом саронге и желтой майке, полицейский с цветком жасмина за ухом, толстые туристки в крошечных бикини, японские влюбленные парочками, женщины в сандалиях на высоких платформах и легких платьицах, мужчины в разноцветных пестрых пляжных шлепанцах…
Когда-нибудь должен появиться и Фриц, наконец! Ее мозг то и дело подсовывал ей эту картинку. Вдруг она и вправду увидела его и вскочила.
Перед ней вплотную стояла Флауэр – в темном саронге и черной майке, как и сама вдова, и в неизменной розовой шляпе на голове. В руке она держала фотографию Фрица в резной рамке.
Его фото с паспорта. Бабетта недоверчиво поглядела на снимок. Что с этим делать, когда все будет кончено? Кто это спросил? Кажется, он сам? Громко и четко. Неодобрительно качая головой.
Флауэр энергично взяла вдову за руку и потянула за собой.
– Церемония, – объявила она, – теперь церемония.
– Не хочу! – уперлась Бабетта. – Ни за что не пойду туда!
Как упрямый ребенок, она плюхнулась на лежак. Но Цветок снова дернула ее за руку и мелкими шажками, как буксир, потащила за собой по пляжу. Массажистка засмеялась, Бабетта ответила тем же. Чему она смеется? Она не знала. Просто так. Тело ее жило собственной жизнью. Какой-то юноша стал предлагать ей сначала сделать татуировку, потом совершить экскурсию по достопримечательностям острова, потом купить пару самодельных, вырезанных из дерева ложек. Наконец, Флауэр сказала ему пару слов по-балийски, и он, с извинениями сложив руки, слегка поклонился вдове. Бабетта на мгновение почувствовала себя чуть ли не королевой, высокородной особой, избранной.
Среди каучуковых деревьев столбом поднимался дым. Бабетта увидела множество балийцев в национальных костюмах, собравшихся вокруг костра. Мужчины были в черных майках, на голове украшения, вокруг бедер – черно-белая материя, похожая на кухонное вафельное полотенце. Женщины в черных вязаных крючком блузках, с разноцветными широкими поясами на талии.
Майуни взволнованно кивнула Бабетте. Та в смущении выступила вперед. Официантка выглядела пленительно в своей черной вязаной блузке.
Фриц, ты только посмотри!
Толпа расступилась перед Бабеттой, и она увидела пылающий картонный ящик на листе гофрированной стали. Гроб, подсказал ей ее мозг. Гроб. Но вслух она ничего не произнесла. Не может быть, чтобы Фриц лежал в этой картонке! Синие язычки пламени вырывались из горелок. Мужчины с горелками в руках стояли подле баллонов с пропаном. Вблизи огня было так жарко, что Бабетта в ужасе отшатнулась от этого ада.
Она прижала фото мужа к груди и в смятении оглянулась вокруг. Единственная белая женщина среди похоронной процессии. Кто их всех позвал? Кто все это устроил? Ей то и дело приветливо кивали. Дети носились со смехом вокруг, один из мужчин с зеркальными солнечными очками на носу вытащил из-под саронга мобильный телефон и стал звонить, старики играли в карты под каучуковым деревом.
Бабетте хотелось бежать, но Майуни и Флауэр крепко держали ее за плечи и подталкивали к белому столу, на котором громоздились приношения богам.
Священник в белых одеждах восседал перед столом, как единственный гость за праздничной трапезой. Темные очки с темными стеклами и тоненькая козлиная бородка делали его похожим на Хо Ши Мина. А рядом ждал и весь оркестр-гамелан в полном составе. Мужчины курили и, смеясь, поглядывали на часы.
Майуни нажала Бабетте на плечи, принуждая сесть на землю, Флауэр села рядом. Прошла вечность, во всяком случае, так показалось Бабетте.
Ее кормили фруктами и рисом, давали что-то пить, вокруг нее кружились голые загорелые детские ноги и черные саронги, туда-сюда, вверх-вниз. Она закрыла глаза и отключилась, пока Флауэр не вздернула ее снова кверху.
Стражи пропановых баллонов включили горелки. Пламя метнулось к листу гофрированной стали. Костер тут же потушили морской водой из кокосовых скорлупок. Гамелан заиграл. Бабетту подвели к листу стали и велели прикоснуться к золе. Майуни нагнулась первой, грациозно, изящно. Проведя рукой по мокрой золе, она выловила кусочек кости и бросила в жертвенную чашу из кокосовых листьев. Бабетта, как во сне, стала повторять ее движения и тоже нашла в золе кусочек кости.
Это и был теперь Фриц. Невероятно! Казалось, она копается в пепельнице. Странный звук слетел с ее губ. Она как будто хихикнула. Окружающие повторили за ней этот звук.
Жертвенную чашу передали жрецу, который тем временем снял белые одежды и остался в одной только набедренной повязке. Он водрузил на голову красный колпак и дребезжащим голосом запел. И тут, как будто по волшебству, солнце скрылось, сделалось темно, брызнул дождь, и все участники церемонии укрылись под каучуковыми деревьями и под столом, на котором лежали жертвенные дары.
Бабетта стояла в растерянности, в насквозь промокшей одежде, пока Цветок не втащила ее за руку под стол. Там церемония продолжалась как ни в чем не бывало: раздавали цветы гибискуса, Флауэр и Майуни делали изысканные изящные движения руками, Бабетта старалась за ними повторять, как могла. Теперь ей казалось, что она в балетной школе, где у нее не получается ни одно па. Болели коленки, головой она постоянно ударялась о крышку стола, единственная из всех неуклюже топталась на месте, мокрые тряпки липли к телу. Скорее бы уже эта церемония кончилась, тоскливо промелькнуло у нее в голове.
Туристы под зонтиками с изумлением взирали на происходящее. Что это белая женщина делает там под столом с балийцами? Краем уха Бабетта слышала обрывки фраз. Молодая женщина в саронге и бикини говорила по-немецки: «Ты ел когда-нибудь паданг? Они все едят руками. Не слишком гигиенично, правда? Но мясо у них очень вкусное! Только не ешь никогда левой рукой. Левой подтирают задницу. Или правой?»
Спустя немного времени солнце опять вышло из-за туч и стало нещадно палить. Бабетте сделалось дурно, голова закружилась, ее замутило. Ей хотелось в тень, в холод, домой.
Фотографию Фрица у нее забрали и пустили по кругу. Каждый внимательно рассматривал ее. Без снимка вдове стало вдруг невыносимо одиноко, она ощутила себя покинутой и расплакалась. Цветок похлопала ее по плечу:
– Сегодня счастливая, – строго велела она, – сегодня нельзя грустная.
– Простите, – машинально произнесла Бабетта.
Священник-жрец обошел стол и окропил всех святой водой. Бабетта жадно подставила ему лицо под кропило. Он на мгновение замешкался, а потом брызнул ей особенно щедрую порцию влаги. Вокруг захихикали. Священник зазвонил в колокольчик, похожий на рождественский. Все вскочили. Бабетта поднялась с трудом, ноги онемели. Она выпрямилась медленно, как старушка. Вокруг нее закипела работа. В мгновение ока жертвенные дары сложили на кусок гофрированной стали, и процессия двинулась к морю. Вдова медленно ковыляла позади.
Они ведут меня в море. (Она видела саму себя как через объектив камеры.) Мокрый подол саронга будет хлестать мне по ногам. Они посадят меня в каяк, который при этом чуть не перевернется, потому что садиться в лодку в саронге очень неловко. Мужчины мне помогут, сядут на весла и отчалят от берега. Дети поплывут рядом с лодкой, размахивая руками, я помашу им в ответ, словно все это просто развлечение, так, веселые каникулы. Не доплывая до утеса, где должно состояться погребение, мне отдадут чашу с жертвенными дарами, три цветка, прах моего мужа и три маленькие косточки, оставшиеся от него. И ободряюще кивнут мне.
– Так ведь?
Они кивают.
– Что теперь?
Они показывают руками: положи чашу с прахом в воду. «Нет, нет! – Я трясу головой. Они смеются. – Не хочу!» Как с ней расстаться? Останется кровоточащая рана. Рана, которая раньше была скрыта. Страшно! Мне страшно! От этой раны я истеку кровью и погибну.
Один из мужчин в каяке мягко берет меня за руку и подводит к воде. Урна с прахом вываливается из моих пальцев, грустно плюхается в воду, пытается остаться на плаву, но переворачивается, и зола расплывается по поверхности. Крошечные серые пятнышки на зеленом, они быстро намокают и становятся невидимыми.
Куда же ты, не уходи!
Я наклоняюсь над бортом, вытягиваю шею. Вижу еще несколько последних комочков золы, последние твои частички. Я их еще вижу, еще различаю на воде. Но тут влюбленная парочка проносится мимо меня на скутере, вода взметается и бурлит вслед за их мотором, как тайфун. В воздухе повисает их звонкий смех. А тебя больше нет. Ты ушел.
