Он встал, ополоснул кофейник, снял с полки жестянку с кофе. Потряс ею над головой, вопросительно глядя на обеих подруг.
– Кроме меня, есть желающие?
Они машинально кивнули.
– Он женился на мне, чтобы отомстить за то, что я отдала его под суд, за свою испорченную биографию, – после недол–гого молчания добавила Лиза. – А вышло наоборот.
Вскочив со своего места, Джемма порывисто обняла ее за плечи.
– Не думай об этом, милая. Все позади.
– Я знаю.
– Пока мы вместе, с тобой ничего не случится.
– Знаю, знаю... – Лиза улыбнулась сквозь слезы и, в свою очередь, тесно прижалась к ней, ощутив под платьем дрожь ее горячего тела. – Не волнуйся за меня.
– Так, значит, ты всерьез полагала, что вся эта интрига длиной в жизнь закончится после развода и раздела имущества, – подал голос Венсан. – Между тем у твоего мужа было собственное мнение на этот счет. Даже напоследок вы не сумели договориться. И вот теперь этот тип едет сюда безо всякой надежды на примирение, без особой цели и без особого смысла, а просто потому, что последнее слово должно остаться за ним.
– Похоже на то.
– C’est fou [39] .
Он снял кофейник с плиты и переставил на стол. Приподнял крышку, подул на ароматную коричневую пену, вдохнул с наслаждением кофейный аромат и, удовлетворенно кивнув, уселся на прежнее место.
– Ну вот... две минуты ждем, затем приступаем. А есть ли у нас, скажем, шоколад? Джемма, я помню, ты заходила в кондитерский магазин в Керкире. Что ты там делала? Покупала сладкие булочки? И где же они?.. Хм... Знаешь, по-моему, это неразумно. Я слышал о том, что сладости повышают тонус и все такое, но когда любимые джинсы удается застегнуть только в положении лежа... Нет-нет, не возражай. Потому что я же тебе их и застегивал. Я был не пьян. Нет. Ну ладно, что с тобой делать, давай сюда свои сухарики...
Лиза сидела неподвижно, сложив руки на коленях, прислушиваясь к тяжелому стуку своего сердца. «Ну и что? Вот ты выложила все как есть. А смысл? Все равно никто никогда не узнает, чего тебе стоил тот или иной поступок, то или иное решение... Никто и никогда».
Она с болью сознавала, что рассказала совсем не то, что надо было рассказать, да и не так, как надо. Может, стоило отделаться общими фразами – это было бы как легкий насморк и прошло безо всяких осложнений, тогда как сейчас... Сейчас она даже не знала, как пережить наступающую ночь. Бессонница – еще наименьшее из зол. Левое веко уже подергивалось от тика, с которым, как ей казалось, она распрощалась навсегда. А эта чертова нервная анорексия... вот что будет уж совершенно некстати. Мое прошлое вскрыло свои могилы, проснулось много страдания, заживо погребенного... [40]
– Даже если он приедет, – тихонько говорила Джемма, не переставая поглаживать Лизу по плечу, – не думаю, что тебе стоит переживать по этому поводу.
– Я не хочу его видеть.
– Понимаю. Но если ты откажешься встретиться с ним сейчас, он будет искать встречи позже, в Москве. И еще неизвестно, что хуже. Здесь-то по крайней мере рядом будем мы. Мы не дадим тебя в обиду. Правда, Венсан?
– Давайте сменим тему, – предложил Венсан и полез в буфет за «Метаксой». – Лиз, прекрати.
– Прекратить что? – спросила Лиза, шмыгая носом.
– Вот это самое. – Обернувшись, он погрозил ей пальцем. – Прекрати немедленно.
Стоя на веранде босиком, в халате на голое тело, она смотрела в ночь и дышала глубоко и медленно, полной грудью, как учил ее психотерапевт. Небо казалось черным, но если посмотреть туда, где на его фоне прорисовываются острые пики кипарисов, станет ясно, что оно не черное, а темно-синее. Далеко внизу, на побережье, в ресторанах играла музыка, и слабые отголоски ее доносились до затерянного в чаще леса венецианского особняка. Ночная прохлада, ночной покой, ночные страхи, обоснованные и необоснованные...
Через некоторое время по наружной лестнице спустился Венсан. Молча встал рядом. Лиза испугалась, что сейчас по–следуют новые вопросы, но ничего подобного не произошло. Видимо, за ужином он успел выяснить все, что хотел, и теперь выглядел серьезным и сосредоточенным, как человек, обдумывающий план дальнейших действий.
– Значит, послезавтра, – услышала Лиза его бормотание. – Вернее, уже завтра. Знаешь что? Когда он позвонит и спросит, как тебя найти, назначь ему встречу в гавани, где-нибудь неподалеку от Фортеза Нуово. Как сойдет с парома, пусть сразу идет туда. Мы будем ждать его в машине. Скажи ему номер и все остальное, чтоб не перепутал. Нечего ему шляться по городу...
Потом она почувствовала его руки на своей груди. Чуть задыхаясь, шепча какие-то грязные словечки, он ласкал ее сквозь шелковую ткань халата и понемногу теснил к лестнице.
– Пошли наверх, ma petite... Что? Прямо здесь? Я не против, но ты вся дрожишь. Ладно, ладно... минутку терпения...
Еще немного потеребив зубами через шелк ее отвердевшие соски, Венсан подтолкнул ее к балюстраде, рывком повернул – к лесу передом, к себе задом. Его ладони скользнули под подол ее халата. Лиза сама подалась вперед и, усмехнувшись, перегнулась через перила.
– Соображаешь... – одобрительно прошептал Венсан.
Фригидная шлюха – так назвал ее однажды Макс. Что ж, он был прав. Фригидные женщины, у которых пресловутая фригидность является формой невроза, особенно склонны к измене, поскольку половой акт как таковой ничего для них не значит. Они изменяют, чтобы уязвить, чтобы причинить боль.
Венсан, со вкусом и знанием дела сношающий обеих подруг (не из любви к ним, а из любви к искусству), своим великолепным равнодушием, своей распущенностью, своим нарциссизмом запустил какой-то скрытый механизм, пробудил в ней изначально присущее роду человеческому животное начало. И, последовав его примеру, перестав задумываться о том, что делает, просто принимая, просто отдаваясь, Лиза обнаружила в себе похотливейшую самку – куницу, ласку, крысу. «Укуси меня! – бывало, требовал Венсан, чудесным образом уловив ее состояние: ярость, смешанную с сексуальным возбуждением. – Давай же, укуси». Укусить, расцарапать до крови, хлестнуть пальцами по худой небритой щеке... Джемме он такого не предлагал. Здоровый секс с темпераментной, полной жизни сицилийской крестьянкой Джеммой был такой же обязательной частью программы, как легкие девиации, к которым он время от времени склонял белокурую неврастеничку Лизу.
Как он раскован, как самоуверен. Не потому ли, что ему безразлично, что она скажет? Ему наплевать, он думает только о себе – и у него все получается. Он следует за своими желаниями. А женщина? А ее желания? О ее желаниях ему говорит ее тело. Он слушает голос ее тела, а не голос ее раздутого, гипертрофированного «эго».
– Господи, что же я делаю... – прошептала Лиза по-русски. И добавила чуть громче, зная, что он все равно не поймет: – Какой-то испорченный мальчишка, строящий из себя независимого, взрослого мужчину... какой-то фетишист...
На самом деле она так не думает – нет, конечно. В таком случае зачем она это говорит?
С присущим ему восхитительным эгоизмом Венсан доводит дело до победного конца и только после этого спохватывается:
– Эй, Лиз, как ты там?
– А ты как думаешь?
– Думаю, в полном порядке. И даже не прочь повторить.
– Ох, да заткнись же ты, бога ради! И помоги мне выпрямиться.
Морщась, она разгибается и некоторое время стоит, держась за перила, делая вид, что готова рухнуть без сил. Затем поворачивает голову и, глядя ему в глаза, мурлычет вполголоса:
– Но вообще-то ты прав. Я в полном порядке и не прочь повторить. Правда, не сейчас.
Венсан со смехом массирует ей поясницу.
– Да, этот номер мы с тобой всегда выполняем на «отлично».
– Джемма уже спит?
– Да. – Он оборвал смех и снова сделался непривычно серьезным. – Знаешь, вообще-то я шел сюда не за этим.
– Зачем же?
– Я хотел спросить, нельзя ли мне переночевать сегодня с тобой.
– Нет, нельзя.
– Просто переночевать. Крепкий, здоровый сон, compris ? [41] Ты же знаешь, я не могу заниматься любовью в постели.
– Нет, Венсан. – Подавшись вперед, Лиза коснулась поцелуем его непреклонно сжатых губ. С нежностью погладила по щеке. – Все, что пожелаешь, любовь моя, но спать я буду одна. Одна.
Она повернулась и взбежала по лестнице вверх, на «бонтзо», а оттуда – на второй этаж.
Оставшись один, Венсан постоял, прислонившись плечом к опорному столбу веранды, полюбовался усыпанным звездами небом, послушал тихий шелест листвы в уснувшем саду. Он не ожидал, что Лиза скажет «нет». В конце концов, в его просьбе не было ничего оскорбительного. Да, она не привыкла спать с мужчиной. И с мужем у нее были раздельные спальные места. Но надо же когда-то начинать! Или она уже настолько свыклась со своей ролью жертвы изнасилования, что ей даже не приходит в голову попытаться что-либо изменить?
