— Ну что, заходим?
***
Заселение взял на себя Юга. Переговорил с хозяйкой — степенной, высокой и полной женщиной, с чинно убранными под цветной плат волосами. Улыбался, улещивал, танцевал голосом, в один момент довольно больно ухватил за плечо Серебрянку и притянул к себе. Небрежно огладил по худой спинке.
Видимо, маленькая девочка сыграла роль. Хозяйка милостиво кивнула и выделила им комнату на последнем жилье, под самой крышей. Юга с достоинством, но страстно поблагодарил.
И выругался, когда Дом замкнул за ними дверь.
— Нехорошо, какая жадная женщина нам досталась, насилу цену сбил.
— Зато у нас теперь есть где жить и спать! — Серебрянка оглядела небольшую комнату, с одной низкой кроватью, столом у стены и ширмой — натянутый на стальной каркас плавень — в углу.
Повинуясь Юга, Дом раскрыл два окна, через которые, как из пробитых бочек, хлынули уличные шумы и запахи. Садовник критично, с видом знатока, примял коленом кровать:
— Да, на первое веко определились.
— Только на одно?
— А что ты хотел, пастух? Это Городец. Ладно, вот вонь дорожную собьем, и — кто куда, а я работу искать. Не улыбается мне в подворотнях спать.
— Разве в Городце есть Провал? — удивился Выпь.
Юга глянул на него, как измученная мать на единственного малоумного сыночка. Ответил вкрадчиво:
— Нет. В Городце Провала нет. Знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что это Городец, пастух!
— И что?
— И то! — Юга пересек комнату, резко сдвинул ширму, являя взорам огромную, плоскую каменную чашу с низкими бортами. — Вода здесь сама льется. Купальня называется! За это удобство в том числе мы и заплатили. Ты что, вообще всю жизнь с овдо промотался?
— Не всю, — Выпь с интересом наблюдал, как из трубочки, выходящей прямо из стены, течет вода.
— Поздравляю! Значит, ты еще не совсем потерян.
— Но все же, как оно так устроено?
Юга закатил глаза, вздохнул.
— Трованты сами по себе в подпитке не нуждаются. Но если им, мелким еще, привить-подселить траву-паут, то в росте они сольются. Трава та глубокие корни имеет, до источников Провала доходит, водой себя питает. Люди во взрослых тровантах жилы паута находят, подрезают и так себе воду добывают. Понятно?
Выпь задумчиво кивнул.
— Ай молодец, а теперь двигайся, я купаться буду.
— Нет. Первой будет мыться Серебрянка.
— Да с какой радости?!
— Она девочка. Она маленькая. Устала. А ты можешь подождать.
— Нет, я не могу! — Юга попытался прорваться к вожделенной купальне, но Выпь успел пребольно схватить его за волосы и оттащить прочь.
Юга аж выгнуло в пояснице. Зашипел взъяренно:
— Что творишь, совсем спятил, да?! Отпусти немедленно!
— Пожалуйста, — пастух разжал руки, а подменыш отпрыгнул, оскалился, как чернозверь.
— Не смей больше меня так хватать, ясно тебе?! Я не твоя девка!
Выпь поднял мозолистые ладони, примирительно сказал:
— Прости. Погорячился. Но и ты не сучься.
— Это я-то сучусь?! М-м-мф, как же ты меня выводишь иногда почти всегда, пастух!
Выпь оглядел комнату и добавил, решив бить по горячему:
— Кровать для Серебрянки.
— Да пусть подавится, — фыркнул Юга, — я, может, вообще спать здесь не буду.
— А где будешь?
— Не твоя забота!
— Ты сучишься, — спокойно подметил Выпь.
— А ты меня доводишь! Скорей бы Гаер с нас долг взыскал, я от вас в то же око с величайшей радостью избавлюсь. Навязались на мою голову.
— Вообще-то, это ты к нам присоединился, — так же спокойно и справедливо уточнил Выпь.
Юга аж затрясло.
Пастух, подумав, на всякий случай прижался спиной к стене. Виновато развел руками — мол, на правду не обижаются.
Садовник тровантов медленно выдохнул через нос и так же медленно вышел. Выпь устало потер лоб, досадуя на самого себя. Что он полез? Устали все, переволновались... А Юга дразнить, что огню пальцы совать.
Серебрянка торопливо мылась, когтями отскребая слоящуюся шкурку и мечтала скорее вырасти — кажется, то был единственный способ на равных говорить с этими двумя.
Когда она, до скрипа отмытая, вылезла из купаленки, Выпь сидел на полу, закрыв глаза и уронив на колени тяжелые кисти. Девочка испугалась:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты в порядке?
— Да. Отдыхаю. — Скупо улыбнулся, легко поднялся. — Давай ложись. Притомилась, верно.
— Нет, что ты, совсем нет, — соврала Серебрянка.
На самом деле от усталости пути у нее ломало и тянуло кости, а еще невыносимо горела кожа.
— Скажи мне, Выпь... ты говорил — «сучиться», но что ты... Ты знаешь, что такое «сучка»?
Пастух ответил внимательным, удивленным взглядом:
— Ага. Особая, нарождается из нечистостных оплесков, если много скапливается в одном месте. Собой темная, четыре ноги, морда узкая, безглазая. Норов гадкий, когда злобится, эдак вот пузырями идет, ну — сучится. Потому так и сказал...О чем жалею. Почему спрашиваешь?
Серебрянка вздохнула.
— Так, просто... Ладно. Давай я покажу тебе, как с водой разбираться? Там хитрая придумка есть.
— Давай, — охотно согласился пастух.
Ему совсем не хотелось спрашивать совета у насмешливого Юга — с того сталось бы просто затолкать его в каменную чашу, сыпануть мыльного порошка и отчинить воду.
Серебрянка показала, как сдвигать запор, перекрывающий путь воде, для чего в отдельной плошке пахучий жирный отлом «скребковой пены» и остро заточенный лист стальной змей-травы.
Почему-то виновато упредила:
— Только вода холодная, не как в Провале.
— Ага. Ну и хорошо. Не люблю Провалы.
— Ну, ты тогда давай купайся, а я пойду пока, прилягу.
— Кровать — твоя.
Серебрянка смутилась:
— Да мне и на полу хорошо, я не привередливая.
— Нет. Ты девочка, ты будешь спать в постели.
— А ты... Ты какой-то неправильно правильный, — вздохнула, замялась.
— Что? — не разобрал пастух.
— Спасибо. Воду за собой закрыть не забудь, а то хозяйка заругает.
— Ладно. Ты, это, спи. Я как искупаюсь, пойду работу искать. Никуда не уходи, хорошо?
— Хорошо, — Серебрянка скрестила за спиной пальцы — ей до смертной истомы хотелось поглазеть на Сухое Море, да прощупать, как через него можно перебраться.
Мыться в купальне оказалось весьма приятным делом. Вода и впрямь бодрила холодом, но Выпь быстро притерпелся. «Пена» на вкус звучала прегадко, зато хорошо справлялась с грязью, здорово щипала глаза и поврежденную кожу. Поглядывая в отполированный лист, Выпь стальной травой отскреб щетину. Как он успел заметить, в Городце мужчины не носили ни усов, ни бород.
По-хорошему, одежду тоже стоило сменить — то, что было ладно в дороге и под открытым Пологом, здесь, среди непомерно разросшихся Домов, смотрелось странно. Выпь выделялся, а этого ему совсем не хотелось.
После мытья, хмурясь, подсчитал оставшиеся дарцы. В становье говорили, что стол в Городце больших денег стоит. Следовало как можно скорее сыскать себе занятие.
Покинув Гостиный Дом, Выпь постарался запомнить вытесненные на лбу Дома знаки, огляделся, запоминая месторасположение. Он хорошо ориентировался на каменистых просторах и холмах, но Городец казался ему запутаннее Самантовой рощи.
***
В Городце темнело скорее, чем на открытых пространствах. Выпь только успел отметить наступление сумеречья, как затеплились, разгораясь ярче и ярче, многочисленные лампы, вживленные в стены Домов и закрепленные на верхушках невысоких, идеально прямых деревьев. Колбы были изготовлены из странного цветного стекла, отчего неприглядные улицы Городца вмиг приобрели сочную, густую расцветку.
Выпь остановился, с восхищением наблюдая игру красок и огня на полированных дорогах и лоснящихся боках тахи, превращающую Черный Городец в сияющую драгоценность. Так красиво не горел даже Провал в разгар красной, когда душная пасть его полнилась крылатыми мерцающими тварями и сама вода была словно светящееся молоко.
Око прошло. Для Выпь оно оказалось заполнено бесконечной ходьбой, куда более изматывающей, чем долгое движение по холмам, бесконечными людьми и собственными отчаянными попытками не заблудиться. Пастух не разумел грамоту, поэтому искать работу пришлось, спрашивая горожан. Многие отмахивались и шли дальше, кто-то смеялся и предлагал нескромное, но нашлись и такие, кто подробно, буквально на пальцах, разъясняли парню, куда и к кому можно обратиться.
