— Госпожа велела. Иди скажи ей, что тебе не надо.
— Молчи, негодник!
— То-то же! — он расхохотался.
Сквозь разлохмаченные космы я увидела, как удаляются ноги в шлепках. Потом кто-то взял под локоть и потянул наверх.
— Вставай, не по силам уж мне тебя таскать! — проскрипела старуха.
Когда встала, она убрала волосы от моего лица и вгляделась в него. А я уставилась на нее. Никогда таких не видела! Не думала, что можно быть такой дряхлой. У нас едва подкрадывается старческая немощь, все, сразу к Матери демонов отправляют. А раньше, говорят, отвозили в пустыню и там оставляли. Не можешь работать — помирай.
— Чего зыркаешь? — проскрипела бабка. — Голодная? — она ткнула пальцем в мое плечо. — Тощая-то какая. А еще говорят, у Странников девки ростом как два демона! Больная ты, что ль?
— Нет. Просто такая уродилась.
— Ага, бывает. — Старуха закивала и, припадая на одну ногу, проковыляла к кубику на ножках. Похожий был у шамана. — Садись давай, поешь. Одежу пока тебе поищу. В таком ужасе, что на твоем теле, нельзя ходить.
— Почему? — я взяла брусочек лкесы и откусила кусочек. Как вкусно! Значит, правду говорят, демоны на мягком спят, да сладко едят!
— Лохмотья ведь это, детка. Все слуги госпожи Раханы в хорошей одеже ходят, с вышивкой именной. Тебе пока не по чину такое, но ежели с хорошей стороны себя покажешь, и тебе обнову справят. — Она развернулась и протянула мне серую тунику. — На, примерь. А свой сымай, сымай.
Я прикоснулась к ткани и забыла о вкусном брусочке. Такая мягкая! Даже у мамы Заи такой нет!
— По нраву пришлась? — бабка разулыбалась. — Надевай. Да не стесняйся, тут только я живу. Больше никого нетути.
— Вся комната ваша? — от удивления даже выронила тунику, но успела поймать, прежде чем это чудо упадет на пол.
— Да рази это комната? — она махнула рукой. — Каморка! Вот когда главной над прислугой была, по молодости-то, у меня хоромы были — отдельный домик! Целых три комнаты, и каждая раза в два поболе этой! С мужем там жила, да с дитями. Трое было их. Потом супружник помер, а деток продали. Одна тут осталась доживать.
Глаза старухи, мутные, едва заметные среди складок морщин, наполнились слезами. Мне стало ее жаль — вроде, неплохая, добрая. Я стащила свою одежду и осторожно надела новую. Как телу-то приятно! Пока свыкалась с обновкой, упустила бабку из виду. Спохватилась, глянула на нее и обомлела, увидев, как та рвет мою старую туничку.
— Что? — она пожала плечами в ответ на мой взгляд. — На тряпки только и сгодится. Не смотри, как на врага, разве новая не лучше? Вот, то-то. А теперь пойдем, покажу, что где.
Мы долго ходили между зданиями, каких я никогда не видывала. Оказалось, что это школа танцев госпожи Раханы — так звали демоницу, у которой я теперь рабыня. Вокруг стоял высоченный забор, в центре створки ворот, а рядом домик охраны. Кивнув на них, старуха усмехнулась:
— Не зыркай, девка. Я тебе вот что скажу, глупая — не вздумай сбегать. Коли деру дашь, пустят по твоему следу цербера. Слыхала о таком?
— Нет.
— Это пес трехглавый, дюже злобный! Везде найдет, вцепится в твою попку, мало не покажется, уж поверь. Гляди, — она задрала подол и показала бедро с ужасным огромным шрамом — а ведь и правда, похоже, кусок мяса выдран был из тела.
— Это он вас так, цербер?
— А кто ж еще, — бабка вернула подол на место. — Девчонкой была, молоденькой совсем, как ты сейчас. Демон у нас один в охране был, уж больно охочий до женского тела. Всех служанок оприходовал, на меня засматриваться начал. Бегала от него, как могла. Все равно поймал и снасильничал, конечно же. — Она тяжело вздохнула. — Я с характером была, всегда отпор давала, как он ко мне приходил. А ему, жестокому, и всласть шло, не любил он послушных.
Я обхватила себя руками, с трудом сдержав слезы.
— Мне бы умнее быть, равнодушной прикинуться, гад бы и отстал. Но куда там! Бил он меня смертным боем! А потом до утра не уходил. И не выдержала я, деру дала.
— И что было?
— Жопу мою видала? Вот то и было. Церер нашел и едва до смерти не замучил. Так что о побеге не думай. И смирению учись, рабыне не пристало привередничать. Снасильничают — терпи, доля такая наша, бабская. И мужичка себе приглядывать начинай уже сейчас, семейных реже бесчестят, да и от мужа деток можно завести. А одной и не думай. В подоле принесешь, с дитем разлучат, в бордель тебя продадут, то тяжкая доля. Сгоришь или от болячек, или от износу. Ладно, дальше пойдем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мы обошли все, поработали на кухне, потом приборкой занялись, одежду чинили долго, перекусили. Мне-то не впервой было, а старуха уж чуть жива оказалась, когда обратно до каморки дохромала.
— Двужильная ты, девка! — тяжело дыша, она одобрительно глянула на меня. — Не смотри, что махонькая, а работаешь за двоих, а то и за троих. Молодец! Госпоже Рахане доложу, что по нраву ты мне пришлась, в помощницы тебя попрошу. Пойдешь?
— Чего ж не пойти, бабушка, — я улыбнулась, доедая батончик лкесы. Вроде, сытая, но он такой вкусный, что впрок съем. У нас в стане безвкусные они были, твердые, долго жевать приходилось, аж челюсти сводило. А тут сладкие, да мягкие такие, что сами на языке тают, одно удовольствие!
— Хорошая ты девка, хорошая. А пока давай-ка спать укладываться.
— Да я недавно спала.
— У Странников один распорядок, у нас — иной. Привыкай по-новому жить, детка. — Старуха доковыляла до лежанки у стены, уселась на нее и протяжно выдохнула. — Ох, умаялась! Да не стой, вон в углу еще тюфяк, бери и укладывайся, где душе приглянется.
Я взяла тюк, на который было указано, расселила на полу, легла и снова удивилась — мягко-то как! Если у демонов слуги на таком дрыхнут, то на чем же они сами почивают?
— Как звать-то тебя? — донеслось с лежанки бабки.
— Макила.
— Красивое имя.
— А вас как звать?
— Не выкай тут. Бабушкой все кличут. Вот и ты так зови.
Она поохала и захрапела. А я уснуть не смогла. Все перепробовала — и пауков считать, и глаза закатывать, и тело расслаблять постепенно — от пальчиков ног до головы, ничего не помогло. Да еще эта мягкость непривычная. В конце концов на пол перебралась.
Но едва меня сморил сон, как почувствовала тычок в плечо.
— Иду, Зая, иду, — спросонок пробормотала я, сев. — Ой. — Глаза увидели молодую незнакомую девчонку.
— Ты, новенькая, чего разлеглась на полу? — она фыркнула, уперев руки в бока. — Тут тебе не дома! Марш ванну госпоже Фафнире готовить! И учти — не угодишь, половину песка тебе в глотку наша прима затолкает!
— Поняла, бегу. — Я скатала тюфяк в рулон и поставила в угол. Мельком глянула на лежанку бабушки — пусто. Не стала меня будить, пожалела. В носу защипало — никто никогда не берег, не заботился. А тут…
Я выскочила из каморки, вспоминая, где купальня демонов. А, да, вон та дорожка к ней ведет, точно! Какая же красота внутри, дыхание спирает! Но любоваться некогда. Никогда, правда, такого не делала, но работа есть работа, справлюсь.
В стане мы просто терли кожу песком, а у демонов и тут все было по-иному. Вспоминая, как вчера учила бабушка, я начала заполнять песком из огромных кувшинов ванну в виде сложенных ладоней. Он был таким мелким и нежным, что я с удовольствием погрузила в него руки, а потом полюбовалась сиянием, которое осталось на коже.
А как этот песочек пах! Но стоило мне поднести ладонь к носу и вдохнуть аромат, как чьи-то пальцы впились в плечо — как раз в те синяки, что остались от тычков Заи. Так больно, что я взвизгнула.
— Надеюсь, ты руки вычистила, прежде чем коснулась моего помывочного песка? — прошипела кареглазая брюнетка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Да это же та самая демоница Фафнира, от которой бабушка велела мне держаться подальше! А ведь руки-то я и впрямь вычистить позабыла!
— Чего молчишь, дура? — прима встряхнула меня. — Вычистила свои грязные пальцы, спрашиваю?
— Конечно, она вычистила, госпожа, — раздалось за моей спиной. — Я лично проследила, не переживайте! К вашему песочку я бы грязнулю не допустила.
