Давид кивнул и попросил:
— Расскажите о ней, пожалуйста, все что вы знаете.
— До двенадцати лет была в детдоме, потом ее удочерила эта семья, которая погибла. Они еще удочерили четверых девочек из другого приюта. Вроде нормально жили, девочки в школу ходили. Правда одна сбежала в семнадцать, другая, Оксана, тоже, как только школу закончила. Она и проходила главным свидетелем и раскололась сразу, как мы ее нашли. А нашли мы ее быстро — бывшие одноклассницы легко поделились информацией, где она работает. Оказалось, в массажном салоне на Кузнецком Мосту. Мы накрыли этот салон и обещали устроить кучу проблем, запугали, короче. Вот она и рассказала все. И как этот отец имел интимную связь со всеми приемными дочками, кроме Алевтины. Она типа ему не давала и пугала милицией. А за пару дней до пожара у него крышу сорвало, он запер ее в подвале и издевался как мог. Три дня. Приковал наручниками к батарее и не давал еды. И жена его молчала. И девочки эти тоже. Но Алевтине как-то удалось сбежать, она села в электричку и уехала в Тверь. Оксана эта помогла нам арестовать эту Алевтину, ну и по имеющемуся мотиву возбудить дело и посадить. Но на следующий день, откуда ни возьмись, возникла бабулька, божий одуванчик, устроила скандал, стала медалями сверкать, типа всю войну прошла, немцев повидала, а вот таких, как мы, которые сажают невинных людей за решетку, впервые. Короче, она дала показания, что Алевтина была с ней весь день девятого мая и в ночь тоже. У нее, оказалось, были еще свидетели, почти все алкаши из ее казармы, в которой она проживала, и они четко стояли на своем: Алевтина была с ними в ту ночь десятого мая.
— И вы отпустили ее? — спросил Давид.
— Да. При таком железном алиби, которое подтвердили пять человек, держать ее за решеткой было сложно. Легче было закрыть дело.
Давид потер виски руками:
— Хорошо. А почему тогда вы считаете, что это она совершила преступление?
— Мне она вообще не понравилась. С самого начала. Кроме того, что страшная как атомная война, так еще и держалась так, знаете… высокомерно. Я сначала даже подумал, что она во всем признается и гордо пойдет за решетку. Но она только надменно смотрела на меня и сквозь зубы твердила, что никого не убивала. И больше вообще ничего говорить не хотела. Я еще подумал про себя, как у этого покойного отца встал на нее.
Давиду очень не понравились слова, которые сейчас сказал следователь. Не понравилось его предвзятое отношение к Алевтине, как он нелестно отзывался о ее внешности и как оскорблял ее.
Он нахмурился и спросил:
— Так она не намекала, кто это мог сделать?
— Нет. Она даже не хотела рассказывать, как он над ней издевался и что имел интимную связь с другими приемными девочками. Хотя это было бы ей только на руку. Мы ее взяли на третий день после пожара, но даже тогда на нее было страшно смотреть — хотели снять побои, но она не дала разрешение. Сказала, что упала… Хитрая. Если бы пожаловалась на приемного отца, то сразу бы получился мотив для убийства. А на словах, то, что она рассказывала подруге, к делу не пришьешь, Алевтина все отрицала. Твердила, что давно решила уйти от них, как только исполнится восемнадцать.
— А что она рассказала на словах подруге? — спросил Давид.
— Что этот ее приемный отец давно ее хотел заполучить в свою постель, она все не давалась, но он ее типа обещал взять после совершеннолетия. И эта Алевтина в день, когда ей исполнилось восемнадцать, решила сбежать из дома. Но он ее поймал и хотел получить свое. Он был уверен, что она ни с кем не спала, а когда вступил с ней в интимную связь, то понял, что она не невинна. И у него сорвало крышу, он стал бить ее и насиловал три дня.
Давид тяжело вздохнул и прикрыл ладонями глаза. Он уже давно понял, что к этому убийству (или несчастному случаю) и он тоже причастен. И что Алевтина пришла в бордель к своей подруге Оксане, которую он, кстати, много раз видел, чтобы лишиться девственности. В чем он ей с удовольствием помог.
Он убрал ладони с лица и спросил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Получается, что этот приемный отец насиловал всех приемных девочек и ему это много лет сходило с рук?
— Как я понял, все было по обоюдному желанию девочек… По крайней мере, никто из них не жаловался на него и никаких жалоб официально не поступало.
— Ну он же мог их запугать! — возмутился Давид.
— Мог, конечно, но девочки эти тоже не ангелы, поверьте мне. Оксане он давал денежки на платьица, к другим тоже находил подход. Только до этой Алевтины не мог достучаться.
Сыщик тоже внимательно слушал весь разговор и решил спросить у следователя:
— Хорошо, Леонид, тогда скажите, как Алевтина могла совершить это преступление? Подговорила бабку и пятерых ее друзей дать ложные показания?
— Показания у этих алкашей разнились. Эта бабка и ее друзья жили вместе в старой, не пригодной для жизни казарме. Утром бабка пошла на парад, пришла после обеда и всей честной компанией они забухали. Алевтина эта была с ними. Не пила, а типа лежала на диване. Один сказал, что они пошли спать в восемь, другой в девять, третий в десять, бабка сказала, что до полуночи сидела и разговаривала о жизни с Алевтиной. А на самом деле все могли до восьми вечера напиться и отрубиться. Станция совсем неподалеку — минут десять быстрой ходьбы. Алевтина эта могла сесть на электричку, через два часа быть у дома, поджечь его и через два часа вернуться.
— А что так горело ей мстить? — не понял Виктор.
— Да хрен ее знает! Обиженная баба и не на то способна. Нет, есть те, кто обдумывают убийство заранее, но скорей всего, я думаю, она не могла успокоиться и хотела ему отомстить.
— И заодно убить приемную мать? — спросил Виктор.
— И двух невинных девочек, ее приемных сестер? — поинтересовался Давид.
— Мать эта тоже предала ее, Оксана рассказала, что Алевтина умоляла о помощи, когда сидела прикованной к батарее, просила ее освободить, и девочек звала, но те за трое суток так и не пришли ей на помощь… Вот она им всем и отомстила.
— Понятно! — Давид встал. — Понятно, что ничего не понятно…
— Мне лично все ясно! — еще раз настоял на своем следователь и тоже встал.
— Ладно, спасибо, — Давид даже не протянул руку для прощания, а обратился к Виктору: — расплатись за помощь.
Он развернулся и направился к автомобилю.
Ему захотелось сегодня же, прямо сейчас, поговорить с Алевтиной. Он сел в автомобиль, открыл дело на девушку, которое ему вручил сыщик, и набрал ее номер телефона. Она ответила сразу:
— Слушаю.
— Это Давид. Надо встретиться.
— Давайте, — дрожащим голосом произнесла она.
— Где ты сейчас?
— На работе. На Вавилова. Могу выслать сообщением адрес кафе.
— Высылай. Думаю, через минут тридцать-сорок буду там.
Аля положила телефон и замерла. Зачем вдруг она ему понадобилась? Девушка пошла в туалет, умылась и у зеркала попыталась поправить прическу. Но ее руки так предательски дрожали, что она не смогла расчесать волосы.
Она хотела забыть Давида, понимала, что не нужна ему, пыталась начать нормальные отношения с мужчиной, который и полюбил ее, и относился с уважением. Но ей хватило всего одного взгляда на Давида, тогда, Восьмого марта, в доме Сашки, чтобы решить для себя, что лучше быть одной, чем с человеком, которого она не любит. В тот момент ее трясло как в лихорадке, сердце так бешено колотилось, что, казалось, выскочит из груди, а ноги внезапно ослабели и подламывались.
Алевтина словила себя на мысли, что только на Давида у нее была такая реакция. Только при виде его или услышав его голос у нее начиналась паника и тело становилось ватным, непослушным. «Наверное, это любовь?» — подумала Алевтина и улыбнулась своим мыслям. И ей стало совсем не важно, зачем он сейчас едет к ней и хочет увидеться, для нее было главным то, что она очень скоро посмотрит в его глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Алевтина быстро схватила телефон и написала сообщение с адресом. А потом еще раз посмотрела на себя в зеркало и разочарованно улыбнулась.
