Я не понимала, куда он показывает, на что? Он тыкал рукой вниз, но там — только море и, такой же как наш, каменистый кусочек пляжа. Ни корабля, ничего другого! Да и тыкает он не в море, а в пляж! Наконец я увидела — рыбина! Огромная рыбина плескалась у самого берега. И уплыть, кажется, не могла — от моря ее отгораживали крупные камни. Но, тогда как она попала в это место?
Спуск нашли быстро, хотя он и был круче и опаснее, чем спуск к нашей пещере. Отгороженный кусочек моря был совсем мал и мелок, метра три на пять, и глубиной меньше метра. Но поймать эту скользкую заразу получилось не сразу! Мы оба вымокли, но она раз за разом выскальзывала из рук. Наконец Дик сообразил, что руками мы её не поймаем, хотя он и успел дважды попасть в нее ножом. У рыбы была розоватая кровь. Он вытряхнул на камень всю траву и грибы и просто накинул на рыбину ткань. Первый раз она выскользнула, но во второй, когда он кинул мокрую ткань перед ее мордой, мы, таки, выволокли ее на берег! Большая, килограмма на четыре, а то и пять — не меньше! Не слишком длинная, но — толстая. Дик оглушил ее камнем. Это была слишком ценная добыча, чтобы просто отрезать голову. Рыбу, завернутую в тряпку, Дик нес сам. Взобравшись на обрыв, я встала на колени и он протянул мне связанный кожаным шнурком сверток. Грибы и траву пришлось бросить там. Я возвратилась за ними через час, с новой тряпкой и еле втянула не тяжелый, но неудобный тюк на верх.
Потрошил Дик рыбину сам, меня слегка оттолкнул. Ну, может в его местности так принято — добычу разделывает охотник? Я не возражала. Возиться с рыбой я не любила еще и в том мире. Одно дело — готовить филе, другое — перепачкаться чешуей и кишками… Не больно-то и хотелось! Но я сообразила, что мне нужно делать. Я пошла вдоль берега искать подходящий камень. Мне нужен был плоский, как сковородка.
Вечером был пир. Вкус рыбы описать просто невозможно! У нее было темное, цветом почти как старая говядина, мясо, нежное и жирное. В котелке мы сварили голову и хвост, приправили крупой и травой. И два больших куска запекли у костра на камне. К ним, вместо лимона, я добавила листья кислой травки… Ощущение сытости и благостный взгляд на мир поселились в моей душе. Как мало, на самом-то деле, нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливой…
Остальную часть филе Дик нарезал на тонкие пластины и мы развесили их сушиться. В тени, на сквозняке. На солнце любой жир начинает разлагаться, это испортит нашу добычу. А так она просохнет и будет подспорьем на пути.
Дни тянулись медленные и тягучие, как сахарная карамель. Я немного загорела и поправилась. Понимала, что скоро нам в путь, но было так жаль покидать насиженное и безопасное место!
Вечерами я пробовала задавать Дику вопросы, но это было сложно, я не всегда понимала, что нужно спросить. За все время я точно выяснила только одно — в город заходить нельзя! Мы постараемся украсть продуктов, но только ночью. И обойдем его по лесу. Наш путь лежит дальше.
Вечером Дик начертил на мокром песке пять параллельных линий. Потом ткнул пальцем в грудь мне, себе, и показал рукой в даль.
Счет на местном я знала до двадцати. Никто меня не учил специально, разумеется, но я запоминала, когда называли цифры. Команды типа «подай трех кур», «очисти десять яиц» и так далее научили. Но я не знала, как сказать некоторые цифры.
Так что я растопырила пятерню и спросила:
— Через столько дней мы идем?
Утвердительный кивок.
Возможно, мы бы и пошли через пять дней, но в той же ловушке, прямо на следующий день, Дик обнаружил еще одну рыбину. Даже больше, чем первая. Мы выловили ее, и, когда тащили к себе, почти на самом верху, у него из-под ног выломался камень. Я уже стояла на обрыве на коленях и тянула рыбину на себя, когда он нелепо взмахнув руками, упал и покатился в низ. Вслед за ним побежала мелкая лавина камушков.
Я бросила рыбину на землю, и, повернувшись лицом к скале, аккуратно начала спуск. Меня трясло от страха, я очень долго и внимательно топталась по каждому камню, проверяя, не вывалится ли он, но, когда спустилась, поняла, что можно было и не торопиться. Дик был мёртв. На лице и теле еще немного сочились порезы, но шея была вывернута так, что сомневаться не приходилось…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 16
Я вцепилась зубами в свою руку и завыла… Но даже сейчас я помнила — кричать нельзя!
Я проклинала этот мир, этот выверт пространства, что закинул меня сюда… Я проклинала свою жизнь и вспоминала, как сказал Сергей:
— Она никто и звать никак…
Единственный человек, для которого я была кем-то, который был ко мне добр… Единственный друг… Проводник, учитель, брат…
Если бы я смогла заплакать, наверное мне бы стало легче, но этот вой не давал слез, скорее — ненависть… Ненависть к собственному страху, к неумению, к бессилию…
Я выживу, выживу, выживу…
Я всему научусь сама…
Я стану кем-то…
Это был тяжелый, переломный момент… До этого мне всё еще было на кого надеяться. А после смерти Дика осознание собственной крошечности и ничтожности в рамках этого мира легло на меня бетонной плитой. Вспоминая сейчас те дни, я всегда мысленно представляю кариатиду… Не тех красоток, что элегантно украшают фасады домов, а ту, что изваял Роден… Упавшая кариатида… Как ни чудовищна сама история, но для меня она, эта девочка — символ борьбы. Она выстояла, хотя и раздавлена плитой. Выстою и я…
Могилу я рыла руками, так далеко от воды, как позволил берег. Это было не так уж и тяжело, песок — материал поддатливый, но я жалела, что не могу похоронить Дика по-другому. Вынести тело отсюда у меня не хватит сил. Это было понятно даже без попыток. Я видела, что на дне ямы песок становится влажным, но это все, что я могла для него сделать. Тело было очень тяжелым, но я справилась… Немного подумав, я сняла с Дика огниво и тот самый кожаный пояс, что украла у солдата. На нем, в ножнах, висел хороший нож. Мне он будет нужен больше, чем ему…
— Прости, Дик… Не думаю, что ты стал бы возражать, но… Прости…
Песчаный бугор я обложила камнями. Так его размоет не сразу.
Наверх поднялась уже в сумерках. Рыбина терпеливо дожидалась меня. Больше всего на свете я хотела сейчас лечь и уснуть, но меня ждала работа. Нужно надергать ниток из рогожи. Тушку нужно разделать и высушить. Через три дня я выйду в путь.
В дорогу я отправилась только через пять дней. Рыба сохла медленно, а нести влажную я боялась. Вещи были все перестираны, я сшила себе новый, большой рюкзак и простегала к нему толстые лямки. Теперь все придется нести одной. Бросить здесь вещи я не могу. Нож Дика висел на поясе, для топорика я подшила крепкую петлю с другой стороны, чуть не сломала пальцы и иглу, прокалывая толстую кожу. Рюкзак был тяжелый, но это сейчас — моя жизнь. Дважды ночами я слышала, как выли какие-то звери. Может быть и волки. Я точно не буду ночевать в лесу. На берегу гораздо безопаснее.
Вышла я с рассветом и решила, что буду идти столько, сколько смогу. Не уходя далеко от моря. Это мой единственный ориентир.
Зашла попрощаться к Дику, принесла букет местных цветов, помолчала, посидела с ним на дорожку…
Первые два дня были похожи, как близнецы. Я выходила рано утром, сразу, с рассветом, в полдень, в самую жару, делала небольшой привал, ела и дремала час-другой. Потом снова шла, до сумерек. Искала камни, складывала их так, как показал Дик, колодцем. Разводила маленький костерок, такой, чтобы со стороны было не видно из-за каменных стенок. Варила порцию похлебки и ложилась спать на лапник.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Иногда приходилось возвращаться и искать путь. Один раз помешала река и я отошла от моря километра на три вглубь леса, пока нашла брод. Вернулась уже по другому берегу. На третий день с утра зарядил мелкий, моросящий дождь и похолодало. Тут я задумалась. Дело не в том, что идти неприятно, и солдатская куртка, которую я накинула на голову и рюкзак, стала тяжеленной… Дело в том, что я могла простыть. Болезнь для меня сейчас — роскошь непозволительная. Пещеру я искала долго. Спускалась медленно, проверяя под ногами каждый камушек. Нашла только к вечеру, когда совсем промокла и вымоталась. Скинула рюкзак и куртку. Осмотрелась. Побольше, чем наша с Диком, и видны старые следы костра. Внутри пещеры куча прошлогодней сухой травы. Похоже, здесь и раньше кто-то ночевал, но искать другое убежище у меня не было сил. Оставила вещи и поползла на скалу — за дровами и водой. Вода нашлась далеко, но котелка мне хватит до утра. Дрова скинула с обрыва. Когда разводила костер, прямо у входа в пещеру, зубы уже клацали так, что поняла — насморк и кашель мне точно обеспечены. Дров я притащила с запасом, но вот идти за лапником уже не было сил. Я вытряхнула из рюкзака все вещи и сгребла сухую траву в кучу. Сверху застелила рюкзаком, штанами и рубахами. И моя старая дерюжная хламида пригодилась. Я одела ее вместо промокшей одежды. Проверила все припасы, рыбу на всякий случай вынула из рюкзака и развесила по стенам, увы, место нашлось не для всех вязанок. Пришлось пожертвовать старой рубахой Дика — на нее вывалила рыхлой кучей остатки рыбы, с краю — связки грибов и сушеная трава, что заменяла мне чай. Всё же так меньше шансов, что еда заплесневеет. Пока возилась — согрелась. Дров подкидывала понемногу, смолистые ветви горели долго, но дымили. Иногда дым несло прямо в пещеру, но мне уже было все равно. Я выпила чаю с сухарями и, свернувшись клубком под рогожей, уснула.
