Думала я не слишком долго. Кто он мне и кто я ему? Он просто обуза, да и потом… Кто знает, не попытается ли он сделать меня рабыней снова? Или — вернет хозяевам? На кой черт мне такой риск? Выживет — пусть выживает, но — без меня. Обыскивать его я не стала. Добивать не буду — пусть и за это спасибо скажет.
В лодке я нашла очень, очень ценную вещь! Кроме небольшого бочонка с пресной, но мерзко пахнущей водой там была фляга! Примерно литровка, может, чуть больше! На глиняной, плоской и узкогорлой посудине была оплётка из кожи с хорошей удобной петлей. Значит, ее можно носить на поясе. Просто отлично!
Я притащила к лодке свой рюкзак, перетрясла все вещи. Выкинула часть тряпья, сложила деньги, еду и два ножа. Думала взять саблю, но не представляла, что с ней делать, а тащить на продажу — тяжело. Она весила килограмма два, не меньше, кривая, нести неудобно будет. Да и не выглядела она дорого. Конечно, я могла ошибаться на счет её ценности. Но — все я не смогу нести, придется выбирать. Вместе с моим котелком, запасами еды и сапогами, с тряпками и новой добычей рюкзак тянул килограмм на восемь-десять. Мне и так тяжело будет! Пусть остается… Я уже завязывала свой мешок с припасами, когда раненый застонал. Сердце у меня опять зачастило…
Быстро увязав все, что собиралась взять, распихав монеты частью в рюкзак, частью на шнурке, на шею, я поспешила с этого дурного места. Идти по влажному песку было удобно, песчаный пляж все тянулся и тянулся, и я решила идти до темна и перекусить всухомятку, не лезть наверх за дровами. Сейчас тепло, на небе ни облачка, не замерзну даже одна и без костра. Шла я больше часа, так что чувствовала себя в безопасности. Ночлег устроила возле скалы, подальше от моря. Тут были высокие камни и, за ними, маленький песчаный пятачок. Ширина пляжа была большая, по дороге я собрала немного деревянного мусора, выкинутого волнами. Так что даже смогу вскипятить себе чаю. За камнями с моря будет не видно. А что еще нужно после трудного дня? Только еда и покой…
Чайной травы осталось мало, может быть завтра стоит поискать и насушить? Не так много удовольствий у меня осталось…
А мысли в голову лезли самые поганые…
Я представляла, как этот… обескровленный, не может даже встать, чтобы выпить воды… Сушняк поди мучает… Вспоминала Дика, который мне доверился и помог. Ведь мог бы бросить обузу? Вспоминала даже свою служанку на корабле работорговца — смуглую, терпеливую Сафию. Я не хотела даже знать ее имя, а она была терпелива и жалела меня. Да, не смогла мне помочь, но ведь жалость — она бесплатна и не принесла ей пользы… В какой-то момент эти мысли стали просто невыносимы.
Именно тогда я и сделала свой самый главный выбор в этом мире. Но еще не понимала, к чему он меня приведет…
Матерясь, как сапожник я встала и начала складывать вещи… Луны сегодня светят ярко, если идти по берегу, я не заблужусь…
Глава 18
Я ругала себя всю дорогу…
Прекрасно понимая, что эта неуместная жалость может стоить мне не только свободы, но и жизни, я тащилась назад и злилась… На этого мужика — не мог сдохнуть до моего прихода! На себя — куда поперла, дура… Жить надоело?! На этот мир — твою ж налево, что за уродская ситуация-то! Возможно, именно поэтому я дошла довольно быстро. Экспозиция не изменилась. Три тела и раненый. Но вот он очнулся и сипел. Я выдохнула… Даже подходить к нему мне было страшно. Это довольно здоровый мужик, он может просто поймать меня за руку и свернуть шею. Мой рост в этом мире был невысок. Возможно, чуть больше метра шестидесяти. А он — здоровый, как лось…
Смотреть сейчас его раны было вполне бесполезно. Луны давали свет яркий, но неверный. Тени ложились двойные, и предметы выглядели при таком освещении странно. А уж рассмотреть раны и почистить-забинтовать я и вообще не смогу. Но раз это тело шевелится — шансы у него есть.
Воду я налила в единственную кружку и подходила очень осторожно, готовая при малейшем проявлении агрессии отскочить и бежать, бросив все вещи. Ну, не совсем все, конечно. Котелок, немного продуктов, пару чистых тряпок. Сам рюкзак остался метров за пятьсот отсюда. Если что, сходить я за ним успею.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Воняло от мужика знатно. Похоже, он еще и сходил под себя…
Наконец, резко выдохнув, я решилась.
— Пить хочешь?
В ответ шипение, совершенно не разборчивое…
Я встала на песок на колени, близко к его лицу, зачерпнула ложкой из чашки и влила немного воды в пересохший рот… И еще немного…
Я успела споить ему грамм двести воды за час, не меньше, когда он предпринял попытку встать.
Я, оказывается, отсидела ногу, поэтому отскочить не смогла, просто повалилась на бок. Но и он встать не смог… Беспомощно подергался и потерял сознание… Или уснул? Понять точно я не сумела, но, потрогав его за руку, решила, что он слишком холодный и его знобит. Подложила под голову свернутую рубаху и накрыла рогожкой. Потом пошла разводить костер.
Сапоги стянула с большим трудом. Потом помою и высушу. На ногах у него было что-то вроде тонких вязаных гольф.
Песок был достаточно холодным, если он еще и простудится — точно не выживет. И да, он обмочился, поэтому стащила с него вонючие брюки и перекатила его на рогожку, но поняла, что ближе к костру подтащить вряд ли смогу. Или попробовать? Минут двадцать я, упираясь, тащила рогожку с телом ближе к костру. Дотащила…
По берегу я собирала камни, клала их возле огня, ждала, пока они нагреются. Некоторые из них перегревались, такие я брала рукой, замотанной в тряпку, и кидала в воду. Потом сообразила, что проще сразу греть камни в кипятке. Температуру проверяла сунув палец в воду — боялась еще и обжечь его. Горячими камнями я обкладывала его ноги, подкладывала под бока, вложила в каждую руку по булыжнику. Держать он, конечно, не мог, но ладони лежали на теплом. Постепенно он перестал трястись и согрелся. Как я уснула сама — не заметила. Проснулась от утренней свежести. Костер прогорел и было светло и чуть зябко — сказывалась влажность воздуха. Этот мужик опять замерз, но был в сознании. Вставать не пытался, часто закрывал глаза, его снова знобило.
— Сейчас я разожгу костер, потом посмотрю твои раны. Ты меня понимаешь?
Он очень сипло и очень тихо сказал:
— Да… Пить…
Но костер я развела раньше. Благо, покойнички оставили запас дров.
Поила я его так же, с ложки, горячим чаем. Снова грела камни в котелке, согревала его. Когда двигаешься — самой не холодно.
У него потеплели руки, да и зубами стучать он перестал. Значит — нужно варить суп. Куртку я сниму с него, когда станет совсем тепло. До полудня я успела покормить его жидким супчиком — он сразу уснул, оттащить трупы, которые уже начали вонять, предварительно срезав с них рубашки, в море. Тратить силы на похороны я не стала.
Вскипятила чистой воды, выстирала рубахи, одна оказалась не льняной. Что-то вроде шелка. Нарезала одну из них, льняную, на полосы, а вторую на большие тряпки. Поставила кипятить их. Отжала и развесила на нитках, как сушеную рыбу. Часть у скалы, часть смогла зацепить за какой-то ползучий наскальный кустарник. Да, они не стерильные, но тут солнце, а оно убивает микробов. Отмочила и отмыла их котелок с засохшей едой, набрала воды и поставила кипятится. Скоро придется идти за дровами.
Стало теплее, солнце прогрело воздух и я подошла к раненому.
— Я хочу осмотреть твои раны. Могу сделать больно, но это будет не специально. Ты меня понимаешь? Потерпишь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да… Спасибо тебе.
Я не хотела с ним разговаривать — я все равно его боялась. И злилась, что из-за него застряла на этом пустом берегу. Но и бросить не могла…
С трудом стянула с него куртку, кажется, при этом он потерял сознание. Надо было просто разрезать ее, но сообразила я поздно.
Сперва просто протерла тело тряпкой, намыленной драгоценным мылом. Потом чистой и влажной. Вонь стала меньше, а его нагота и причиндалы, что скукожились от ветерка, меня ничуть не смущали.
