— Не знаю, как ты, а я остаюсь! — Она обернулась к Джастину, который, не дойдя до вершины нескольких шагов, остановился — он смотрел на нее.
— Что… такое? — неуверенно спросила Саманта.
— Ты очень красивая. Жаль, что у меня нет с собой блокнота. Хотя… — Джастин принялся копаться в сумке, пряча взгляд. — Ура! Я и забыл про него.
Вот. Еще одна электрическая искра проскочила — и все стало как прежде. Нормально. Но что там за буря у него внутри, что за тучи находят одна на другую, из чего рождаются эти разряды?
— Попозируешь мне?
— А долго?
— Как захочешь. Мне важно уловить суть.
— Ну тогда ладно. Что делать?
— Сиди как сидишь, если удобно — обхвати колени руками, только смотри не на меня, а вдаль, о'кей?
— Да. Когда ты рисуешь меня, я чувствую себя и правда красавицей.
— Ты и есть красавица. Волшебная.
Саманта сделала то, о чем он просил. С моря дул солоноватый бриз. Саманте нравилось ощущать, как ветер перебирает пряди ее волос, забирается под легкую распахнутую куртку — и как скользит по ее фигуре и лицу пристальный взгляд Джастина. По спине бежали легкие мурашки, но не от холода. Она чувствовала себя, как полюс магнита. Другим полюсом был Джастин. И между ними вихрем закручивалось нематериальное поле — его нельзя увидеть, можно только почувствовать. Заметны лишь проявления. Эта жадная нежность, которая появилась в глазах Джастина. Это томное тепло, которое разливается по всему ее телу, от которого хочется потянуться и то ли застонать, то ли замурлыкать по-кошачьи.
И чем дольше Саманта сидела, ласкаемая его взглядом, тем больше крепла в ней убежденность, что что-то должно произойти, что эта гроза, которая теперь зреет и в ней тоже, непременно найдет выход.
И нет от нее спасения.
И не надо.
Саманта знала, что сидит на твердой неподвижной земле, но ей казалось, что еще немного — и она упадет с обрыва. Хотелось вцепиться в траву. Она посмотрела на Джастина. Их взгляды встретились: его, полубезумный от немого обожания, и ее, ищущий, зовущий приблизиться.
— Я хочу другой рисунок, — почти шепотом сказала Саманта и, не сводя глаз с Джастина, медленно придвинулась к нему, словно перетекла из одной точки пространства в другую.
— Какой? — непослушными губами спросил Джастин.
— Нарисуй мои глаза. Только глаза.
— Я не смогу.
— Тогда нарисуй то, что ты в них видишь. Сделай с этим хоть что-нибудь. Пожалуйста.
— Сэм, не играй со мной.
— А я и не играю. Это все очень серьезно. Разве нет?
Она смотрела на него без улыбки. Ее глаза лихорадочно блестели, и этот жаркий, влажный взгляд проникал ему под кожу, в плоть, в кости, до самого нутра, он что-то с ним делал… Магия?
Да, древняя магия притяжения мужчины к женщине, магия полных жизни тел.
Ее хотелось нестерпимо. Джастин в жизни не желал никого и ничего так сильно. Кружилась голова, почти больно бухала кровь в висках, одолевала жажда-тоска. Сколько еще он сможет сопротивляться — ей, себе, самому главному закону на свете? Годы? Месяцы? А может быть, минуты?
Минуты не прошло.
Воздух был теплым и влажным, мох — влажным и прохладным, он холодил разгоряченную кожу, но неприятно не было. Весь мир был поглощен ею, Самантой. Она заняла место неба, солнца, ветра, земли и воды, всех воспоминаний, всех мыслей, в ней сливались желание и наслаждение, и Джастин упивался ею — и не мог насытиться. А потом, когда живая волна сладостного, блаженного безумия отступила, удовлетворенная, остался один-единственный вопрос: как же жить дальше? Без Саманты — никак. Надо что-то придумать, надо рассказать ей, как много она значит для него, ведь не может быть, чтобы все это — только потому, что он в нее влюблен, одному человеку не под силу соткать полотно таких дивных ощущений, может быть, она тоже…
Саманта медленно одевалась. У нее было почти испуганное и почти счастливое лицо.
— Замерзла? — спросил Джастин, чтобы хоть что-то сказать. Молчание тяготило.
— Нет.
— А если честно?
— Нет.
Он подумал, что говорит совершенно не то, что нужно.
— Ты… жалеешь?
— Еще не знаю, — ответила она, и он понял, что она говорит правду.
Это станет ясно потом. Чуть позже. Может быть — через час, когда они доберутся до домика. Может быть — вечером, когда Эдмонд позвонит поинтересоваться, как дела. А может быть — через несколько дней, когда они вернутся в привычную жизнь.
Черт подери, какая может быть привычная жизнь после того, что сейчас было?! Он хотел сказать: «Выходи за меня замуж», но это было бы идиотизмом. Она уже сказала «да» другому человеку. И этот человек, между прочим, ему не чужой.
Но о том, что предал друга, он подумает потом. Не сейчас. Сейчас нужно как-то прийти в себя…
Джастин доподлинно осознал смысл выражения «жизнь пополам».
Ты разбила мне жизнь, Саманта Фокс. Теперь у меня их две.
Ты разбил мне сердце, Джастин Мюррей. Теперь у меня их два, думала Саманта.
Одно осталось у Эдмонда. По праву времени. Другое принадлежит тебе, и с этим, кажется, уже ничего нельзя поделать.
Она никогда ни с кем не испытывала ничего подобного этой быстрой, жадной и нежной любви с Джастином. Даже в лучшие дни с Эдмондом, когда они не могли долго находиться в одной комнате, не занимаясь любовью. Как это было давно — горячее, животное притяжение, такое же животное наслаждение, всегда приправленное чем-то неприятным. Сейчас она вспомнила: ей постоянно казалось, что он относится к ней не так хорошо, как говорит. Что он ее не любит. Ну и пускай, думала тогда молоденькая, безбашенная Саманта. Другого такого парня мне не найти.
И не надо его, другого такого, подумала повзрослевшая, оглушенная случившимся Саманта. Даже этого, кажется, не надо…
До сих пор она не верила, что может с кем-то испытать большее наслаждение, чем с Эдмондом. Теперь она это знала. Потому что с Джастином тоже была страсть — но не животная, а какая-то очень человеческая. И что-то еще. И вот это «что-то еще» стоило того, чтобы жить и пробовать дальше.
Он друг моего жениха, с тоской подумала Саманта. Нельзя. Ну никак нельзя. Это… подло, бесчестно, грязно.
Но если все именно так — сплошная пакость — разве можно с кем-то вот так заниматься любовью? Не сексом, именно любовью.
«Но я его не люблю!» — мысленно выкрикнула Саманта. Он просто друг, просто хороший человек…
…с которым так сладко было наплевать на все запреты, что до сих пор немеет лицо, ноги ватные и мерцает тепло внизу живота, и, если честно, — хочется бессмысленно и светло улыбаться и жаться к его плечу.
Она закусила губу, оборвав длинный вздох.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
