Иногда после конструктивного (бесстрашного) участия в ликвидации опаснейшей ситуации человек не может ничего вспомнить о ней. Это послестрессовая ретроградная амнезия («забывание назад»). Забытый период ужасной действительности может потом появляться в кошмарных снах. Такие симптомы свидетельствуют о том, что у человека начался посттравматический стресс, состояние с продолжающим действовать, как бы тлеющим в душе (в подсознании) стрессором. В таких случаях необходимо психологическое (или даже психиатрическое) лечение (Китаев-Смык, 2009 и др.).
Конструктивно-стрессовые поведение и деятельность становятся регулярными в экстремальных ситуациях лишь у некоторых профессионалов, часто принимающих участие в боевых, спасательных операциях, в экстремальных исследованиях и испытаниях (летных, космических и т. п.) (см. раздел 2.1.6).
Много лет проводя экспериментальные и натурные исследования стресса, мне удалось выделить факторы, обусловливающие конструктивное эмоционально-поведенческое реагирование в экстремальных ситуациях:
1) особенность характера, проявляющаяся в определенном возрасте, отвага, лихость либо поиск чрезвычайных приключений, но не садомазохизм;
2) вера в свой опыт преодоления опасностей, в свою способность побеждать, выработанную в трудных и опасных тренировках и в реальных кризисах. Это как бы перенос памяти о прошлых победах на свое опасное будущее;
3) вера в свою «обреченность» на успех в опасной обстановке при правильном, точном использовании инструкций, правил, предписаний, регламентирующих профессиональное купирование экстремальных ситуаций. Это, можно сказать, перенос чужого победного опыта на свое угрожающее будущее;
4) наивность, глупость или неосведомленность, из-за которых не осознается степень риска, ужас последствия неудачи противостояния стрессору или даже сама опасность происходящего. Бывает нарочитое культивирование своей лихой бездумности перед лицом опасности. Иногда это способствует удаче, победе, но чаще – поражению;
5) вера в свою благоприятную судьбу. Она подчас осознается как вера в Бога всесильного и милосердного. Это может быть личным свойством человека. Может быть фанатизмом, религиозно воспитанным либо семейно-кланово поддерживаемым;
6) представление опасной ситуации как игровой. При этом игровая увлеченность анализом и прогнозом действий противника, создающих смертельную опасность, и своими действиями, побеждающими врага, ощущается либо: а) инфантилизированно, без осознания страшных последствий, либо: б) мастерски, с наслаждением всей сложностью решаемых проблем, своими умением и силой. При этом красота и сложность состязания приятнее простой победы.
2.1.6. Конструктивное эмоционально-поведенческое реагирование в процессе профессиональной деятельности, жестко регламентированной смертельной опасностью
Возникает вопрос: как проявится при стрессе склонность либо к активному, либо к пассивному поведению в случае жесткой регламентации поведения? Частично на этот вопрос отвечает проведенное нами исследование состояния летчиков при создании в полете во время реального захода на посадку аварийной ситуации, требующей немедленного выполнения строго определенных операций по ее устранению (Китаев-Смык, Неумывакин, Пономаренко, 1964; Китаев-Смык, Неумывакин, Утямышев, 1967; Китаев-Смык, Неумывакин, Утямышев и др., 1965).
В летных экспериментах использовался транспортный самолет АН-12 (громоздкий, трудно управляемый). Предельно низкой высотой, на которой еще можно было устранять внезапные аварийные нарушения в системе управления самолетом (реально создаваемые нами, но неожиданные для пилотов), была признана высота 40 метров над взлетно-посадочной полосой. Для устранения аварийной ситуации на малой высоте у летчиков были секунды. И они знали, что делать за это строго лимитированное время. «Спасать» самолет на такой высоте был способен только шеф-пилот Г.М. Шиянов, Заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза. Для летчиков первого класса предельно низкой была признана высота 70-100 метров. Ниже этих высот устранение аварии в системе пилотирования было бы очень рискованным.
У одних летчиков (они были причислены к первой группе) в этих летных испытаниях мной было отмечено резкое увеличение частоты пульса и объема дыхания только во время устранения аварии, то есть на период 15–20 секунд. У других (вторая группа) во время ее устранения эти показатели состояния практически не изменялись, но сразу после ликвидации опасности частота пульса и объем дыхания увеличивались на протяжении 3–5 минут. Было отмечено, что во время ликвидации критической ситуации все летчики переставали отвечать на вопросы экспериментатора, что они исправно делали согласно полетному заданию до ее возникновения. Такую аварийную алексию надо изучать, сопоставляя с алекситимией (см. раздел 2.5.4).
У летчиков первой группы не было выявлено послеполетных негативных переживаний. У вошедших во вторую группу сложные негативные эмоции после полетов были. Более того, у некоторых пилотов второй группы в ночных снах возникали сюжеты, подобные моментам при высокой опасности полетов, исполнителями которых они были в ходе описываемых испытаний. Причем в снах они ощущали ужас, которого не было у них в реальных летных экспериментах. Надо полагать, это – фрагменты посттравматических стрессовых реакций, не перерастающих в посттравматические расстройства.
Дополнительное обследование этой группы летчиков при кратковременной невесомости показало, что в числе первых были активно реагировавшие на исчезновение силы тяжести, в числе вторых – пассивно реагировавшие. Приведенные данные указывают на характер связи между формой поведенческой активности при кратковременном стрессе и формой вегетативного ее «обеспечения». А это, возможно, связано с балансом функций центральной нервной системы (см. раздел 2.5.6).
Ситуации, аварийно регламентирующие поведение (деятельность), могут существенно изменять эмоции и поведение, конечно, за счет (и при участии) физиологических затрат (и утрат). Во время описываемых испытаний летчики, и стрессово-активные, и стрессово-пассивные, оказывались в прокрустовом ложе обязательной стрессовой конструктивности. Это требовало повышенного расходования вегетативных и прочих ресурсов.
Следует заметить, что исчезновение речевой активности летчиков при описанных выше, создававшихся нами «авариях» свидетельствует об исключительной сосредоточенности их внимания на выполнении внезапно возникшей важной задачи, а не об их пассивности (Китаев-Смык, Неумывакин, Утямышев, 1967). Из-за такого феномена стрессовой афазии пилотов перед летной катастрофой нередко бывает, что от них нет ни речевых сообщений диспетчерам, ни записи их переговоров в «черном ящике».
Я описываю это, чтобы показать степень опасности стрессового напряжения пилотов в таких летных экспериментах. Они проводились в 1963 г. при участии лучших летчиков-испытателей Летно-исследовательского института: Г.М. Шиянова, В.И. Кирсанова. В полетах (в кабине пилотов) психофизиологические замеры осуществляли В.А. Пономаренко и Л.А. Китаев-Смык, технические замеры – С.В. Сергеева. Наземное обеспечение полетов осуществляли И.П. Неумывакин, В.М. Сиволап, Ю.И. Фролова. Уникальная аппаратура для регистрации психофизиологических параметров в полетах была изобретена и сделана Р.И. Утямышевым.
После окончания этих исследований ответственный за них врач-психофизиолог Китаев-Смык был вызван заместителем директора института М.А. Тайцем, внимательно контролировавшим исследования на всех этапах. Тайц сказал, держа в руках сигнальный (единственный) экземпляр Научного отчета (Сиволап, Сергеева, Китаев-Смык и др., 1963) о той работе: «Я утверждаю этот отчет моей подписью и навсегда прячу его в свой личный сейф, так как мы не имели права проводить эти полеты из-за их чрезвычайной опасности. Но мы должны были провести это исследование как исключительно актуальное и необходимое для обеспечения безаварийности полетов на самолетах этого типа. Теперь все будут пользоваться результатами вашей работы, но никто не должен знать, как они получены».
2.1.7. «Двигательная буря» или «мнимая смерть» боевого стресса (стрессовый кризис первого ранга)
Проводя психологическое изучение боевого стресса на чеченской войне 1994–1996 гг., я видел, что у молодых российских солдат в зоне боевых действий первоначально во время эмоционального напряжения, обусловленного не вполне осознаваемым страхом смерти, проявлялись две первичные стрессовые реакции. У одних это была стрессовая поисковая активность, направленная на «знакомство» с опасностью. Солдаты-новички, в разной степени осознавая это, противопоставляли себя опасности, смерти.
