Ю.Л. Понятно.
Д.Д. Но в целом по поводу различных еврейских общин скажу: мне нередко казалось, что ситуация с ними чем-то напоминает музыканта, исполняющего произведение. Ведь музыканты должны подчиняться замыслу композитора — не изменять и не пропускать ни одного нюанса, строго придерживаться темпа произведения, его тональности. Мало того, композитор оставляет указания: «бегло, но не слишком быстро», «с предельной мягкостью» и так далее. И может показаться, что при таком точном воспроизведении музыкального опуса ни одно его исполнение практически ничем не отличалось бы от иного. Но каждый меломан возразит: одно исполнение отличается от другого множеством нюансов. И дело не только в индивидуальности таланта исполнителя, но и в его восприятии замысла композитора. То же самое, по-моему, происходит с еврейскими общинами по всему миру. У нас всех та же самая Тора, та же Мишна, тот же Талмуд, практически те же кодификации еврейского закона, толкования и постановления позднейших авторитетов. И конечно же, мы везде соблюдаем Шабат, праздники, святые дни. Но все же в разных местах евреи подходят ко всему этому по-своему, они по-разному видят вещи — и, как в случае с музыкантами, между ними есть немалые различия.
Ю.Л. А что вы думаете о «музыке» российского иудаизма?
Д.Д. То, что российский иудаизм пытается найти себя. И я вовсе не уверен, получится ли что-то из этого.
Ю.Л. Что вы имеете в виду?
Д.Д. Как тебе известно, в России осталось очень мало евреев — по некоторым оценкам, меньше 400 тысяч. Подавляющее большинство эмигрировало: в Израиль, Америку, Германию. Как правило, оставшиеся не соблюдают никаких еврейских предписаний. А ведь когда-то иудаизм в России был чудесным живым явлением — евреи даже говорили на своем языке, идише, и их образ жизни был всецело еврейским. Это была славная цивилизация, но теперь, увы, вряд ли можно ожидать чего-либо подобного. Ведь евреи жили преимущественно тесными общинами, часто в маленьких городках, состоявших на семьдесят, девяносто, а то и на все сто процентов из еврейского населения. Дети учились в еврейских школах, целью которых было религиозное образование: все мальчики учили иврит, каждый хотя бы отчасти был знаком с Торой. И наоборот, нередко взрослые люди практически не обладали элементарными знаниями в математике, географии, в других областях светской культуры: просто эти знания считались ненужными. С середины XIX века предпринимались попытки изменить систему еврейского образования, но без особого успеха. Таким образом, их мир был целиком еврейским. Между собой они говорили на своем языке, и уже только это делало их замкнутым сообществом. После же революции в России все стало по-другому — черты оседлости нет, коренным образом изменилась степень интеграции в российское общество (то есть изменилось само «еврейство» евреев), не говоря уже о нынешнем бесконечно более высоком уровне жизни, светском образовании, технологических новшествах и всем прочем. Ожидать, что российские евреи останутся такими же, как их российские предки (это я возвращаюсь к твоим словам), так же нелепо, как и того, что они будут носить те же лапсердаки и меховые шапки, как их предки в Польше.
Ю.Л. Но в том-то и дело! Я же знаю, по фильмам и статьям в журналах, что в Израиле и Америке многие хасиды носят то же самое! Да и у нас религиозные евреи носят шляпы и лапсердаки.
Д.Д. Сейчас объясню. Лапсердаки и меховые шапки, по сути дела, служили отличительными признаками польского дворянства и буржуазии — то есть по своему происхождению были явно нееврейскими. Польские евреи заимствовали их, потому что в XVIII веке, когда были основаны хасидские общины, их носили модники. Такая уж была тогда мода. Но даже когда мода изменилась, члены общин продолжали носить их в качестве своего отличительного знака — не потому, что они еще были «модными». Причина в том, что так одевались их отцы и деды. Им не хотелось менять традиционную одежду.
Ю.Л. Я этого не знал.
Д.Д. Разумеется. В сущности, многое из того, что считается сугубо еврейским, на самом деле идет от немцев или поляков.
Ю.Л. Например?
Д.Д. Ну, например, еда: все эти деликатесы, копченый лосось, рогалики, селедка в разных соусах, каша и прочее — все это нееврейские блюда, которые пришли из Центральной или Восточной Европы. Так же и с другими «еврейскими» блюдами — разве что, пожалуй, кроме вот этого, от которого в животе революция… Его так любят восточноевропейские евреи; ну, ты знаешь, что я имею в виду..
Ю.Л. Кугел?
Д.Д. Фу, гадость… В любом случае за этим и немногими другими исключениями большая часть блюд, которые русские евреи считают своими, — вовсе не еврейские. Просто евреи привезли их в Россию, где они были малоизвестны или совсем неизвестны, поэтому мы сегодня и считаем их еврейскими. И вообще, многое из того, что теоретически делает нынешних евреев теми самыми евреями — жестикуляция, выражение лиц, некоторые особенности мышления, то, на что они обращают внимание, против чего возражают и так далее и тому подобное, — все это вовсе не еврейское. И разумеется, нужно познакомиться с другими евреями, из самых разных мест — от Северной Африки до Восточного Средиземноморья, — чтобы понять, сколь поверхностный и ограниченный характер носит идея об «универсальных» еврейских чертах.
Ю.Л. Так что же остается? Что же, в евреях нет ничего специфически еврейского?
Д.Д. Конечно, есть. Начнем с уникальных черт, общих для всех общин. Это наша Алаха и образ жизни, который она определяет, — более того, она определяет и особый характер нашего мышления, нашего мировоззрения. И мы, как я уже говорил, генетически одна семья — поэтому мы часто так похожи. Но помимо этого есть многие вещи, независимо от их происхождения, которые переняла та или иная община, и они постепенно стали еврейскими. Идиш в основе своей — это диалект или смесь диалектов немецкого. Но когда некоторые немецкоговорящие евреи эмигрировали в страны Восточной Европы, они лишились первоначального лингвистического окружения и их речь сохранила особенности, исчезнувшие из других форм немецкого. В свою очередь, они тоже изменили свой язык, введя в речь много еврейских слов и выражений. В результате появился новый, отчетливо сформировавшийся еврейский язык. То же произошло с лапсердаками и шляпами. Сначала это была нееврейская одежда, но евреи сохранили ей верность даже после того, как мода сменилась, и превратили ее во что-то очень характерное для себя.
Ю.Л. Так что же заставляет вас думать, будто они когда-нибудь изменят своей традиции?
Д.Д. Дело в том, что в одежде нет ничего существенного, так же как нет ничего существенного в идише, хотя в нем есть еврейские слова. В новом окружении такие традиции обычно меняются или даже исчезают, пусть медленно и со скрипом. И знаешь ли, в этих лапсердаках жарко! Уверен, летом в Нью-Йорке или Тель-Авиве в них довольно неуютно себя чувствуешь — порой даже зимой: ведь теперь повсюду центральное отопление… Наверное, они исчезнут не сразу. Но знаешь, я заметил, что в Израиле некоторые хасиды теперь носят лапсердаки, только внешне похожие на тяжелые лапсердаки их предков, — на самом деле они сделаны из легкой, не требующей глажки синтетики. Это небольшое изменение, но мне кажется, очень показательное для будущего. Так и на более глубоком уровне: что бы ни случилось с одеждой, иудаизм в Америке, Израиле, да и в России незаметно отойдет от того, чем он был в старой Восточной Европе. Возможно, эти изменения не будут носить драматического характера и, конечно, не станут совершенно новым направлением, но «музыкальное» исполнение постепенно изменится везде. Так всегда и было.
Ю.Л. А не станет ли «музыка» российского иудаизма напоминать реформистский или консервативный иудаизм? И вообще, реформисты как-то больше «подходят» современной России, чем ортодоксы.
Д.Д. Но реформисты изменили ноты. Они изменили само музыкальное произведение, изъяв из него целые части и заявив: «Нам не нужно играть эту часть» — на самом деле очень большую часть, — а другие разделы начали играть в иной тональности или вставляя целые фразы и мотивы из другой пьесы. Это была серьезнейшая ошибка, которая нанесла огромный урон иудаизму, превратив его из служения Б-гу в служение человеку и «национальной идентичности». И я заявляю об этом безо всякого удовольствия, поскольку кое-что знаю об истории и первоначальных целях этого движения.
ВЕТВИ
Ю.Л. Но ведь вы ортодокс, не так ли?
Д.Д. Честно говоря, мне не нравится это слово, но сегодня приходится мириться со штампами.
Ю.Л. Что вы имеете в виду?
