— Разреши? — уточнил он и, не дожидаясь ответа, привстал, подняв свободный рукав ее рубашки выше, рассмотрев три широких шва, идущих от плеча и спускающихся под локоть. — Вот это да; кто так тебя?
— Медведь, — ответила Нессель нехотя, рывком высвободившись, и ударила в жалобно хрустнувшие веточки пестом. — Тот, который брата.
— Не хотел бы тебя задеть, однако же, мне казалось, ты можешь договориться с любым зверем в этом лесу…
— Шатун, — пояснила она немного спокойнее. — Не столковались. Пришлось убить.
— Я уже мало чему в тебе удивляюсь, — произнес Курт недоверчиво, — однако… Верю, — поспешно согласился он, когда навстречу вскинулся острый, как два ножа, взгляд. — Верю. Ты могла. А кто швы накладывал?
— Я, кто же еще.
— Знаешь, весьма умело. Швы кладешь профессионально, умеешь вылечить почти уже мертвого, снимаешь боль, при виде крови явно в беспамятство не впадаешь — тебе в ином месте попросту цены бы не было. При какой-нибудь армии… при государственных службах… Ты самородок; а если тебя еще и подучить — те, кому по долгу работы требуются лекари, тебя на части рвать будут.
— Вот-вот, — согласилась Нессель желчно, с ненавистью вдавив пест в травяные крошки. — На части. А ошметки — на костер.
— Брось, — покривился он, — ты поняла, что я хотел сказать.
— В любом случае — в этих самых службах и без меня народу полно, — отмахнулась она одним плечом. — Уже «подученных», с важными документами с печатью, в которых написано, что они лучшие лекари во всей Германии, а может, и по всему белому свету; к чему им безграмотная ведьма из лесу? Погреться возле нее?
— Вообще говоря, — заметил Курт осторожно, — кое-какие связи у меня есть. Если надумаешь — могу замолвить словечко.
— У тебя связи, куча врагов, — перечислила та, на миг приостановив свое занятие и глядя на него сквозь прищур, — проклятье ведьмы, благословение святого, опасная судьба и множество ран… И я вижу огонь подле тебя — все время. Ты все-таки так ничего о себе и не рассказал, хотя не перестал задавать вопросы мне.
— И, — уточнил он как можно беспечнее, — что ты хотела бы узнать?
— Ну, к примеру, что с твоими руками. Когда я тебя нашла, ты был в перчатках, и все время здесь ты стараешься не держать рук на виду; стало быть, без них тебе неуютно, и обыкновенно ты носишь их днем и ночью… Кстати, это вредно для кожи.
— Смешно, — отметил он, бросив взгляд на свои покоробленные руки и убрав их на колени; Нессель нахмурилась.
— Это все равно кожа, пусть и поврежденная, и ей надо дышать… — осадила она наставительно и вновь принялась за работу. — Не заговаривай мне зубы. Или ты просто не хочешь рассказать? Или это какая-то тайна? Скажи прямо, чем вот так вывертываться, меня это бесит.
— Это не тайна, — отозвался Курт неохотно. — Просто вспоминать об этом не люблю, а перчатки ношу именно для того, чтобы всякий встречный не задавал мне подобных вопросов… Это выходка одного из моих многочисленных врагов. Я попался ему в руки и оказался связанным и запертым в полупустой комнате, где единственным, что могло мне помочь освободиться, был факел. Связан я был не веревкой, а широким крепким куском полотна, и горело оно долго.
— Господи, — поморщилась та, болезненно передернувшись. — Какая гадость… я бы не смогла.
— Смогла бы, — возразил он уверенно. — Мы вообще не можем даже предполагать, на что способны, пока жизнь не припрет к стенке. Ты же, судя по тому, что я успел о тебе узнать, девочка сильная.
— Сам ты девочка, — огрызнулась она, поднявшись, и с грохотом установила ступку на столешницу. — Больно много ты меня старше, можно думать… Поел? В постель, нечего рассиживаться.
— Силы беречь должен не я, как я понимаю, — заметил Курт, однако на подушку все же перебрался, следя за тем, как Нессель заливает растолченную траву кипятком из котла — на сей раз огромного, словно походный чан для небольшой армии, и мелькнула невзначай мысль о том, что в котле этом, пожалуй, можно сварить его целиком. — Не скажешь, что мне предстоит?
— Нет, — категорично мотнула головой та и, не набрасывая куртки, вышла за дверь.
Нессель возвратилась через минуту, прикатив с собою огромную бадью, и глядя на то, как ее ворочают эти тонкие руки, он даже на миг усомнился в своих выводах относительно собственной безопасности…
— Раздевайся, — распорядилась она, с вряд ли большим усилием перетащив с огня котел, и бросила на дно бадьи большой деревянный ковш. — Сейчас принесу холодной воды. Сам справишься или помочь?
— Еще не хватало, — отозвался Курт оскорбленно, не зная, смеяться ли над припомнившимися сказками о лесных ведьмах, тщательно отмывавших своих гостей, прежде чем полакомиться оными.
Вода в котле оказалась слабым отваром какой-то травы, от аромата которой ощутилась удивительная легкость в голове, точно до сих пор он пребывал в душном и спертом воздухе какого-нибудь подвала и вдруг шагнул на продуваемую легким ветерком улицу; вряд ли купание в этом зелье и было обещанным лечением, однако некоторая в чем-то даже неестественная бодрость появилась уже теперь. Нессель, однако, направила его в постель снова, собственноручно укрыв — тщательно и со всех сторон, словно ребенка или парализованного престарелого отца, внушительно шлепнув по руке, попытавшейся сдвинуть одеяло в сторону. Когда вновь наполненный котел вскипел, все так же ультимативно Курт был выставлен за порог и усажен на исполняющую роль табуретки широкую плашку; на ехидное замечание о том, что ему следует пребывать в постели в состоянии плотной укутанности, было услышано обвинение в непристойности и похабных намерениях, из-за порога вылетел комок одеяла, и дверь за его спиной захлопнулась.
Плеск воды из-за двери был тихим и умиротворяющим, только что ощущавшаяся бодрость медленно и неприметно перетекла в полное расслабление, руки и ноги стали тяжелыми и неподъемными, и того, как он погрузился в слабое подобие сна, Курт попросту не заметил. Глаза он открыл, повинуясь невнятному тяжелому чувству, ощущая опасность подле себя и не умея определить словами или хотя бы мыслями, в чем она, и замер, глядя в темные собачьи глаза в десяти шагах от себя. У границы вырубленного свободного пространства перед лесным домиком неподвижно, прижав к задним лапам метелку хвоста, стоял огромный волк, медленно и словно нехотя поводя боками в клочьях линялой весенней шерсти. До двери было рукой подать, однако зверю все равно потребуется куда меньше времени на прыжок, чем ему на то, чтобы подняться, выпутываясь из наброшенного на себя одеяла, открыть створку и захлопнуть ее за собой…
— Явился.
От голоса рядом с собою он вздрогнул, волк дернулся, сделав шаг назад и тут же — два вперед, припав к земле и прижав уши; Нессель, облаченная в одну рубашку и сапоги, торопливо выступила вперед, заслонив гостя.
— Прекрати! — строго велела она, и тот вновь подался вспять, косясь на Курта настороженно и даже, кажется, с явственным оттенком гастрономического сожаления. — Не двигайся, от греха, — добавила она чуть тише и, приблизясь к зверю, опустила ладонь на жесткий загривок. Волк, подумав, завалился набок и с готовностью растопырил передние лапы. — Давно не приходил, — пояснила она монотонно, почесывая светлое звериное брюхо. — Сиди там и не рыпайся, он скоро уйдет. Убедится, что я здесь и все как надо, и убежит.
Волк ушел лишь спустя несколько минут, напоследок бросив на чужака еще один пристальный взгляд; Нессель поднялась, стряхивая шерстинки с пальцев, и обернулась, усмехнувшись:
— Ты ему не понравился. Так надолго он в последнее время не задерживался — наверняка сегодня ждал, когда же я разрешу ему тебя задрать…
— Это вместо домашнего духа — в дополнение к кошке? — уточнил Курт, слыша, как подрагивает голос; та покривилась:
— Это не волшба. Просто однажды нашла в лесу помет из трех щенков; матери не было — я провела возле них полдня, чтобы убедиться… Двоих выкормить не удалось, а один — выжил. Сначала жил здесь, а потом, само собой, убежал; теперь приходит. Прикармливать я его давно перестала, чтобы не избаловался и не разучился пропитание добывать сам, посему — не знаю, для чего он является. Может, скучает. Или думает, что я его матушка… Подымайся, — посерьезнев, повелела она с прежней жесткостью. — Идем.
В домике, когда Курт перешагнул порог, его встретил аромат каких-то курений и запах горячего воска; на кустарном алтаре у стены, кроме лампады, горели и обе свечи, а вот изображающей его фигурки в наличии не было.
— Раздевайся, — скомандовала Нессель, и он уточнил, не спеша исполнить распоряжение:
— Опять?
— Мы договорились, что ты будешь выполнять мои указания, — напомнила та хмуро. — Стало быть — разделся и в постель. Целиком, — уточнила она и, встретив недовольный взгляд, раздраженно покривилась: — Я разглядывала тебя три дня, и вряд ли за последние сутки выросло что-то новое. Не валандайся и не вынуждай меня все повторять по два раза.
