Тревожно глянув в сторону конюшен — оттуда послышался грохот подъезжавшей кареты, — Эллиот обхватил Дебору за талию.
— Нам надо поторопиться. Если кто-то придет, веревка нас выдаст.
Дебора виновато осознала, что даже не закрыла окно. Оно предательски зияло широко раскрытое, с него торжественно свешивалась веревка.
— Со мной все нормально, — произнесла она. Потом выпрямилась и, не обращая внимания на пульсирующую боль в ногах, неверным шагом направилась к выходу из конюшен. Скрипя зубами, заставила себя идти вперед.
— Не так быстро, или мы привлечем нежелательное внимание. Надвиньте на лицо шляпу. — Эллиот догнал ее и взял под руки. Крепко стиснул пальцы.
В полной тишине они пешком вернулись в Ханс-Таун. Теперь, когда все кончилось, Эллиот сам себе удивлялся, что согласился подвергнуть Дебору такой опасности.
— Мне не стоило брать вас собой.
Дебора повернула в замке ключ и открыла дверь.
— Не говорите так. Я рада, что вы это сделали. Замечательно. Только не говорите, что вы сожалеете.
— Я солгал бы, если бы так сказал, — хрипло ответил он.
Она уже дома, в безопасности. Все закончилось. Дебора благоговела перед собственной дерзостью. От избытка чувств хотелось зааплодировать.
— Не могу поверить, что мы это сделали, — проговорила она. — Мы действительно это сделали. Мы сделали это!
Она чувствовала прилив невероятной энергии, радость бурлила, перехлестывая через край, хотелось смеяться во весь голос. Она приглушила смех, закрывая рот ладонью.
Отняв ото рта ее руку, Эллиот прижался к ней губами. Он не мог отрицать очевидное — ее присутствие придавало его вылазке особую остроту. Ее смелость и восторженное волнение подстегивали. Он провел языком по подушечке большого пальца, припухшей там, где натерла веревка, и почувствовал, как Дебора резко втянула воздух и подалась к нему. Его переживания обострились и слились в желание, как расплавленный металл вливается в форму клинка. Он притянул ее к себе и завладел ртом.
Грубый, совсем не изысканный поцелуй. Сильный, опасный, требовательный. Дебора на мгновение застыла, потрясенная почти неприкрытой страстью. Это был уже не тот Эллиот, которого она раньше целовала. Другой — дикое, опасное порождение ночной тьмы. Как и она сама этой ночью.
Но его пыл и безудержность разрушили запретные барьеры. Эллиот прижимал ее к двери и лихорадочно ощупывал сквозь слои одежды мягкую плоть. Их языки встретились, ее губы раскрылись ему навстречу, и она с таким жаром вернула ему поцелуй, что оба лишились мыслей и самообладания. Он ответил ей и поцеловал еще глубже, яростно проникая языком в ее рот. Она реагировала с не меньшей силой.
Никогда в жизни, даже в самых диких фантазиях, Дебора так никого не целовала. И никто так не целовал ее. И даже Беллу. Этим созданием всегда руководили более таинственные и рассудочные мотивы, чем примитивная страсть. Поцелуи, дикие, яростные, голодные, перенесли Дебору и Эллиота в комнату красного бархата и подлинного шелка.
Он завладел ее ртом, но она не чувствовала себя покоренной, напротив, это лишь подстрекало ее возвращать натиск за натиском, хотелось куда большего. Все потеряло значимость, осталось только желание. Казалось, вся ночь сузилась до этих минут, будто все ее чувства какой-то алхимией превратились в раскаленную добела жажду, сосредоточились в этом быстром головокружительном безрассудном полете.
Дебора застонала, Эллиот находил лишь пуговицы и одежду. Нащупал замок, и, не прекращая целоваться, они вдвоем ввалились в темную тишину узкого холла.
Пятясь задом, она задела маленький столик и уронила стоящий на нем подсвечник. Эллиот сорвал с Деборы пальто и бросил на пол. За ним последовало его собственное. Потом шляпы. Волосы Деборы рассыпались по плечам. Она обхватила его за шею, вжимая пальцы в теплую шелковистую кожу над шейным платком. От него пахло потом и мылом. Солоноватый, пикантный запах. Чисто мужской.
Он коснулся подбородком ее нежной кожи, она вспомнила жалящую веревку. Между ног у нее все горело огнем, но это не имело никакого отношения к спуску. Она хотела, чтобы он очутился там. Прикасался. Погружался в нее. Шокирующие, яркие, несмотря на нехватку опыта, картины заполонили ее разум, и она застонала. Его отвердевшее древко давило ей на живот. Сильно. Яростно. Мужчина с головы до пят. И какой! Она снова застонала, он прижал ногами ее бедра.
Его дыхание стало резким, прерывистым. Дебора осталась в одной рубашке. Никаких жилетов или корсетов. О боже, она без корсета. Он обхватил рукой ее грудь и стал поглаживать большим пальцем восхитительно затвердевший сосок. Наслаждаясь ее сладкой дрожью, чувствовал, как пульсирует его ноющий пах. Ее поцелуи казались расплавленным серебром, прямо-таки обжигали. Он наткнулся коленом на какой-то стол и посадил на него Дебору, разведя ей ноги. Одной рукой мял и поглаживал ее грудь, вторую погрузил в тяжелые ниспадающие пряди волос. Он хотел почувствовать ее плоть и заставил ее плотно обхватить ногами его бедра. Опустил голову, чтобы испробовать на вкус затвердевшие соски.
Она вжала пятки ему в ягодицы, пальцы судорожно дергали серебряные пуговицы его сюртука. Стол зашатался. Он был подходящей высоты, чтобы войти одним толчком и оказаться в объятиях жаркого скользкого тугого лона. Он был уже так тверд, что кульминация обещала стать впечатляющей. Он знал, что так и будет. Знал! Обхватил ладонями ее ягодицы и прижал к себе посильнее. Дебора по-прежнему пыталась расстегнуть его пуговицы. Эллиот нетерпеливо их раздернул.
Измятый холст упал на пол.
— Проклятье!
— Что? В чем дело? — Дебора с трудом осознавала, что у нее болит спина. Она попыталась выпрямиться на предмете, который сильно раскачивался. Она на столе!
— Картина, — пробормотал Эллиот. — Я уронил ее. Не вижу этой чертовой штуки.
Кажется, она где-то растеряла большую часть одежды. А картина, ради которой они рисковали жизнью и здоровьем, валялась на полу. Дебора вернулась к реальности значительно быстрее, чем недавно спускалась по веревке. Оставленная перед уходом свеча тоже на полу. Чем ее искать, проще принести из маленькой гостиной другую.
— Минутку, — пробормотала она и поплелась через холл, на ощупь отыскивая дверь и одновременно пытаясь заправить рубашку в бриджи.
Зажигая свечу от тлеющих угольков, она тщательно избегала смотреть в зеркало над каминной полкой. Не желала видеть свое распутное обличие, о котором и так догадывалась. Стараясь отдышаться, она вернулась в холл. Эллиот был взъерошен не меньше ее. Одежда скособочилась, шейный платок развязался. Губы припухли и покраснели. От таких-то поцелуев! Дебора подняла свечу повыше и подальше от своего лица и уставилась в пол.
