– Милосердов понял, что тебя подставили, и она поймет, – не оставлял попыток переманить удачу на свою сторону Кир, а Дима послушно кивал и незаметно с горечью усмехался, мысленно объясняя сентиментальному сыну, в чем он не прав. Вслух он ему этого никогда не расскажет: мать воспитала из Кирюхи идеалиста под стать себе, и не Диме рушить его мир. Без него найдутся доброжелатели.
– Хочешь, я с тобой пойду? – добил последним предложением Кир, и Дима почти силой затолкал его в школу, заявив, что как-нибудь справится без шкетов вроде него. Выслушал все, что сын думает про подобное его пренебрежительное отношение, и поплелся на свое рабочее место, где его уже с недовольством ждал сменщик.
– Если думаешь, что у тебя одного дела, то глубоко заблуждаешься, – пробурчал тот, когда Дима появился возле их стойки с двухминутным опозданием. – У меня талон в поликлинику, а Борисыч не отпустил пораньше, велел тебя дожидаться, чтобы Елена эта-черт-бы-ее-побрал Владимировна не нашла повода скандал учинить.
Судя по тому, что сменщик не сильно торопился покинуть автосервис, Дима сделал вывод, что очередь к врачу его пока не поджимала.
– А у нее в планах скандал? – поинтересовался он, натягивая форменную куртку и расписываясь в журнале о том, что принял пост. Сменщик передернул плечами и принялся свою куртку стягивать.
– Кто ее знает, что у нее в планах! – буркнул он и с силой бросил куртку на кресло. – Борисыч сказал, что два дня наши дела перебирает и тобой крепко интересовалась. Так что ты сильно-то не принаряжайся здесь, может, и не надо уже. А я все же сваливаю, пока вместо тебя не припахали на вторую смену подряд: доктор ждать не будет. Бывай!
С этими словами он подхватил куртку уличную и какой-то пакет и бодро зашагал к выходу. А Дима глубоко вздохнул и принялся застегивать все еще тугие пуговицы на форме. Интересовалась, значит, а он все нюни распускал, вспоминая Черемуху, а не Елену Владимировну Черемных. Вот сейчас она за все воспоминания с ним рассчитается, ни одно вниманием не обойдет. Внимания к деталям у Ленки не отнять. И изобретательности, помнится, тоже.
– Дмитрий? Хорошо, что ты уже здесь, – не дал и минуты на подготовку Николай Борисович. – Поднимись, пожалуйста, к Елене Владимировне, у нее к тебе несколько вопросов.
Включать дурачка, чтобы как-то отсрочить неизбежное, не имело смысла: они с Милосердовым оба знали, какие такие вопросы могли возникнуть у Елены Владимировны, и оба же понимали, чем закончится этот вызов на ковер к начальству. Хорошо еще, если рассчитают за весь месяц, а не за две прошедшие недели, иначе еще и зубы придется положить на полку: подработкой сыт не будешь.
– Хорошо, – старательно бодро отозвался он, однако тело отнюдь не поддержало этот пыл. Ноги как будто примагничивались к металлической лестнице, вынуждая прилагать усилия для каждого нового шага, а голова стала тяжелой, чугунной, и мысли в ней окончательно скукожились, оставив лишь предчувствие неминуемости расплаты. Беда никогда не приходит одна. Уж слишком той пришелся по вкусу Дмитрий Корнилов.
Наверху, перед закрытой дверью он остановился: надо было хоть немного утихомирить расстучавшееся сердце. И ведь не в страхе, пропасть такая, завелось, а в предчувствии новой встречи с Черемухой. Чем бы та ни закончилась, а недолгий месяц их отношений оказался слишком важен, чтобы даже сейчас выставить их за систему уравнений его и Ленкиной жизней. Девчонка, растоптавшая собственную репутацию, чтобы спасти его, Диму, – от этого ее самопожертвования и ее настоящих чувств никуда было не деться, но именно они и вытаскивали обычно из самых сложных ситуаций. И, кажется, именно их Дима и боялся больше всего лишиться, открыв эту дверь. Тогда рассчитывать уже точно будет не на что.
Разозлившись на себя за это слюнтяйство, он тряхнул головой и взялся за ручку. По прежней вахтовой привычке, где стучаться в кабинеты было не принято, Дима просто открыл дверь и шагнул внутрь. В груди клокотала уже вообще черт знает какая смесь чувств, но она в секунду улеглась, словно девятый вал перед проглянувшей на небе радугой, и только в ушах стучало как-то гулко и больно, окончательно отрезая Диму от всего остального мира и оставляя только сидевшую напротив него за столом Черемуху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она изменилась, сильно – но словно бы превратилась из гадкого утенка в знающего себе цену лебедя. Незатейливый узел темных волос. Почти невесомые стильные очки. Строгий, но очень элегантный темно-красный пиджак поверх белоснежной блузки – Ленка всегда умела одеваться абсолютно безупречно. Она не поднимала головы, уткнувшись в экран темно-синего ноутбука, а Дима почувствовал себя последним придурком в этой форменной куртке и выцветших джинсах, потертость которых была вовсе не данью моде. И никакие мысленные увещевания о том, что Ленке глубоко плевать на него и на то, как он выглядит, не помогали. Ему было не все равно. И это, наверное, всегда оставалось самой большой его проблемой.
– Лен, здравствуй, – первым проговорил Дима, не зная, от чего устал больше: от одолевших самоистязаний или ее откровенного игнорежа. В конце концов, если она собиралась его уволить, то радости поиздеваться над собой Дима ей не даст. Он за все свои грехи перед ней расплатился. И имел право хоть на пару вздохов.
Лена наконец подняла голову и посмотрела на него странным взглядом, который Дима не мог понять. Она не изучала, нет, как он ее изучал, и не пыталась уничтожить его на месте, как третьего дня. Смотрела, словно на пустое место, и молчала, и от этого становилось совсем уже невыносимо тошно. На кой черт она вообще тогда позвала его? Передала бы через Милосердова новости, да и жила бы себе дальше спокойно!
Начальница!
– Ты просила зайти, – снова первым не вынес этой тишины Дима и тут же послал в свой адрес пару непечатных выражений. Ага, просила, как же! Велела – и имела право. И неизвестно еще, на самом деле, что хуже: увольнение или работа под ее началом. Судя по тому, что Дима знал о Ленке Черемных, она спуску никому не даст. Научит даже самых замшелых вольнодумов ходить по струночке и выполнять любой ее приказ с полуслова. Эх, если бы только от нее не зависело Кирюхино будущее, Дима устроил бы ей экскурс в прошлое. Подошел бы, наплевав на этот показательно высокомерный взгляд, прижал Ленку к себе и впился ей в губы. И узнал бы настоящее ее к себе отношение, а не эту навешанную мишуру. Он елкой тут подрабатывать не нанимался, не фиг так на него пялиться!
– Да, Дмитрий, спасибо, что почти пунктуальны, – наконец подала голос и Ленка, окатив таким холодом, словно елка Дмитрий на самом деле оказался в зимнем лесу, а метель Черемуха пела ему вовсе не колыбельную. – У меня к вам несколько вопросов, и я рассчитываю получить на них честные ответы.
«Если не хочешь вылететь отсюда фанеркой», – мысленно закончил Дима оборванную Ленкой мысль и внутренне усмехнулся. Он отлично представлял, что это будут за вопросы, а переход Черемухи на «вы» подтверждал его уверенность в том, что она все с ним решила. Ну а раз так, то не стоило и пресмыкаться.
Он отодвинул в сторону одну из стопок бумаг, заваливших диван, и сел на освободившееся место. Сложил руки в замок на коленях и наклонился к Лене.
– Слушаю вас, Елена Владимировна, – старательно давя саркастический тон, отозвался он. Она подняла брови, очевидно весьма недовольная его своевольством, но Диме к этому моменту стало решительно все равно. Он выжал весь имеющийся у него в жилах страх в последние два дня, и Ленка при всем желании не сумеет найти еще хоть каплю. А так оно и веселее.
– Мне необходимо знать причину, по которой вы пребывали в СИЗО, – весьма бесстрастно проговорила Лена, и он хмыкнул уже в голос. Только это тебя, значит, интересует, Черемуха? Где ж ты двенадцать лет назад была? Не сбежала бы, поверив Жнецу на слово, не пришлось бы сейчас бессмысленные вопросы задавать. И ждать на них не менее бессмысленные ответы. – Вы работаете у нас охранником, а эта должность предполагает определенные условия… – зачем-то принялась объяснять Ленка: впрочем, в ее голосе не было и капли смущения или раскаяния. И Дима не стал смягчать.
