О нынешней стадии испытаний генеральный конструктор сказал нам так: «Во-первых, надо пройти весь путь обычных проверок от А до Я.
Во-вторых, в процессе испытаний инженеры всегда выясняют: нельзя ли что-либо улучшить, упростить, довести?.. Хотите услышать о каких-нибудь изменениях? Пожалуйста. Видели, например, крылышки-«плавники» в передней части машины? Их поставили после первых же испытаний. Они повышают устойчивость при посадке и взлете, помогают машине легче одолевать звуковой барьер. Мы сочли нужным также модернизировать, укрепить шасси. Двигатели, если заметили, стоят теперь немного иначе. Ранее все четыре были в одном «пакете», теперь попарно они раздвинуты в стороны от оси самолета. Это значительно упрощает доступность к ним, облегчает обслуживание… Главным на этом этапе испытаний я бы назвал дальнейшее приспособление машины к человеку-пилоту и пилота к машине. Стремимся сделать машину максимально доступной «массовому пилоту».
В нашем полете сидящий рядом с Еляном второй пилот Владислав Попов — летчик «Аэрофлота». Он, правда, тоже пилот-испытатель.
И все же это уже «Аэрофлот». В отличие от Еляна второй пилот не переодевался. На нем обычная синяя форма. Он надел только шлем, положив фуражку с кокардой в пассажирском салоне.
Еще три-четыре полета, и по графику испытаний Попов уже в качестве командира подымет машину. Так постепенно формируются экипажи.
Еще один испытатель, Сергей Авакимов, в отличие от всех остальных в экипаже на месте не сидит ни минуты. С помощью длинного щупа и металлических коробков он изучает температуру и уровень шума во всех углах самолета.
Это уже приспособление самолета к «массовому пассажиру». Сергею 28 лет. В год, когда отцы-конструкторы рисовали на ватмане фантастический силуэт этой машины, Сергей был студентом. Сейчас он в числе тех, кто направляет судьбу самолета.
В Мурманске.
* * *
Киев. На карте он появляется крупным кружком. Снижаемся для посадки в Борисполе.
Видим разливы Днепра — множество рукавов весенней воды сходятся на равнине к руслу реки.
Мягко садимся и сразу катим к зданию аэропорта. Сразу же самолет окружает толпа любопытных. Под крышей вокзала не осталось, кажется, ни единого человека. Все тут. Замасленный механик аэродрома на велосипеде с каким-то хитрым приспособлением для ускорения езды. Забавно видеть двухколесный снаряд под жерлами двигателей, поблескивающих чешуйками титана.
— Ну и какая скорость у самоката?
— С меня хватает, — улыбается парень и неожиданно просит: — Елян, небось, тут? Покажите, когда пойдет…
Пока самолет заправляют, у трапа густеет толпа просящих подняться наверх. Елян уступает лишь просьбе киевских летчиков и стюардесс.
Летчиков в первую очередь тянет в кабину. Стюардессы робко, как будто зашли во дворец, проходят вдоль кресел. «Нравится?» — «Очень!»
Когда все расходятся и самолет тихонько выводят на полосу, на крайнем кресле видны букет сирени и бумажка с единственным словом: «Летайте!»
Весна припоздала. На вербах и тополях едва только лопнули почки. Однако где-то нашлась сирень…
* * *
«Ну что ж, теперь замкнем треугольничек.
Расчетное время в Москве?.. Ха-ара-ашо!»
Прислушиваясь к голосу Еляна в этом полете, ловлю себя на мысли, что даже по одним интонациям речи можно составить представление о человеке. В блокноте я даже черчу кривую этих еляновских интонаций — пики четких спрессованных слов и потом мелкие зубчики некой глиссады, подводящей итог: «Ха-ара-ашо!»
Кажется, это любимое и наиболее употребительное его словечко, нечто вроде короткого расслабления после моментов предельной собранности. Итак, весь полет — пики команд и это слово, как выдох.
Елян — опытный летчик. Ему 48. Лицо и глаза — два живых уголька — эту цифру намного снижают. Но в густых волосах уже порядочно седины. Надо ли спрашивать — отчего?
Профессию Эдуард Ваганович выбирал по любви. Шел к ней через много барьеров. В детстве был обречен ходить с костылем, в лучшем случае с палочкой. Превозмог, победил недуг. («Матери всем обязан».) Став летчиком, решил сделаться летчиком-испытателем, добивается высшего класса — кончает вуз и становится испытателем-инженером. Вывел в небо несколько самолетов, но этой машине отданы лучшие годы жизни. Заслуги Еляна признаны и отмечены высшим отличием — Герой Советского Союза, заслуженный испытатель…
В одной из бесед мы спросили Еляна, что неизбежно надо было спросить. «Париж… Легко ли было садиться к штурвалу после той драмы?»
Его ответ: «После Парижа мы, разумеется, тщательно изучили, проанализировали все материалы. Роковое стечение обстоятельств… Я сел за штурвал без малейшего колебания. Если хотите, даже и с нетерпением. Полеты проходят успешно и интенсивно. Ваше присутствие на борту говорит само за себя…»
…Подлетаем к Москве. «Ну, вот почти дома… Выпускаем шасси! Ха-ара-ашо…»
* * *
Апрельский 29-й рейс окончен. Выходим из самолета на освещенную прожекторами бетонку. Экипаж сразу же уходит на разбор полета.
За чашкой чая мы тоже подводим итог.
Москва — Мурманск — 1600 километров, Мурманск — Киев — 2200. Киев — Москва -1100. Итого 4900. Общее время полета 3 часа 30 минут. (Включая испытательные маневры перед посадками.) Неплохо!
В окошко видим только что прибывший из Воронежа самолет. Копия «нашего». Пока он еще без бортового номера. Странная, непривычная птица… Привыкнем! Привыкали к самолетам, обтянутым тканью, привыкали к фанерным, привыкали к большим металлическим, совсем недавно освоили реактивные. И к этому тоже привыкнем.
Фото автора. 5 мая 1974 г.
За кулисами славы
Среди людей, с которыми в путешествии по Америке нам очень хотелось встретиться, был Нил Армстронг. Мы знали, что космонавт — первый человек на Луне — ведет довольно уединенную жизнь и неохотно встречается с журналистами. Все же, обсуждая в Вашингтоне план
путешествия, мы назвали город Цинциннати, где живет сейчас космонавт. Обнадеживать нас не стали, но обещали связаться с Армстронгом по телефону. Через день мы получили ответ: «Он согласился побеседовать с вами». Назван был день и час встречи.
Но в долгом путешествии все до часа рассчитать трудно. Дорожный график нарушился и в Цинциннати мы прибыли с опозданием на день, к тому же в самое неудачное время — к вечеру в пятницу. Без всякой надежды мы позвонили по нужному телефону и получили ответ, какой и следовало ожидать: «Нил уехал за город и будет утром в понедельник». Чтобы окончательно не расстраивать график, в Цинциннати мы задержались всего на час.
Из Вашингтона мы послали Армстронгу письмо с объяснением огорчительной неудачи и с просьбой поправить дело. Поправить дело, как нам казалось, довольно просто. Мы приложили к письму шестнадцать вопросов и просили на них ответить. Разумеется, мы сознавали, что задаем космонавту работу — большинство вопросов не предполагало ответов «да — нет», но мы тогда недостаточно хорошо представляли, что от подобных расспросов космонавт имел уже время устать.
Вот что нас интересовало:
1. Чем заняты Вы сейчас? Почему именно город Цинциннати выбрали местом работы и жизни? Пожалуйста, несколько слов о работе, о Вашей семье, об интересах и увлечениях, лежащих за кругом трудовой деятельности.
2. Ценности жизни… В чем, по вашему мнению, они состоят?
4. О Вас говорят, как об идеальном американце. Как Вы относитесь к этому? Какие свои человеческие слабости Вы рискнули бы назвать?
5. Что Вы приобрели, побывав на вершине достижимого человеком? И есть ли при этом какие-либо чисто человеческие потери для Вас?
6. «Человеку надо всю жизнь идти. Остановиться — значит умереть…» Разделяете Вы эту мудрость? Если да, то какая достойная цель сейчас придаст Вам силы, какую вершину тут, на Земле, Вы хотели бы одолеть?
7. Ваши друзья по лунному путешествию — Эдвин Олдрин и Майкл Коллинз… Как сложилась их жизнь после полета? Чем они заняты теперь? Соединяют ли Вас на Земле часы, проведенные на Луне и на путях к ней?
13. В Советском Союзе многие видели сходство биографий, характеров, даже внешности Гагарина и Армстронга. Вы понимаете, как дорог для нас Гагарин. Какая черта этого человека нравилась лично Вам больше всего? За каким занятием 12 апреля 1961 года застало Вас сообщение о полете Гагарина?
14. И еще об одном человеке… Журналисты в Америке нам рассказали: «Когда стало ясно — «Аполлон-11» благополучно завершил путешествие и экипаж вот-вот приводнится, к доктору Лоу обратились с вопросами: «О чем Вы сейчас думаете?» «Я думаю сейчас, — сказал Лоу, — о человеке, которого не знают у нас и мало кто знает в России. О Юрии Кондратюке… Как только возник вопрос о полете человека к Луне, мы разыскали маленькую неприметную книжку, изданную в России сразу же после революции.
