— Так нам же наставника дадут, — неуверенно протянула Айлиша, которой было стыдно показываться дура-дурой перед парнем.
Лесана же, давно приметившая, какие взгляды юноша кидает на подругу, поспешила ему на помощь:
— Конечно, хотим! Сказали же, усердие проявлять надо, вот нас наставник днем учить будет, а ты по вечерам — чтобы лучше все затвердить, — и, не дожидаясь, покуда подружка еще что-нибудь ляпнет, от души пнула ее под столом.
Тамир расплылся в благодарной улыбке.
— Хватит галок ловить! — шикнула Лесана, возвращая влюбленного парня с небес на землю. — Трескай давай, вон Глава доедает. Как только ложку отложит, считай натрапезничались.
— Почему? — удивился собеседник.
— Да потому что негоже после главного в роду миски вычищать! — ответила Айлиша, торопливо дожевывая корку.
— Ешь быстрее, не бунтуй, — шепнула Лесана, когда Тамир открыл рот, чтобы возмутиться.
Тем временем Нэд и правда отложил ложку, встал и направился прочь из обеденной. Следом за ним потянулись остальные креффы и старшие послушники. К новичкам же подошел их давешний провожатый и велел следовать за ним, дескать, покажет комнату. На выходе Лесану поймал за руку поджидавший у дверей Клесх.
— Все поняла, что тебе лекари сказали?
— Все, — задыхаясь от стыда, прошептала девушка.
— Не забудь прийти ко мне.
Сил у несчастной хватило только на то, чтобы кивнуть. Лишь тогда наставник ее отпустил, и послушница опрометью бросилась догонять друзей.
В этот раз Фебр привел их по длинному извилистому коридору в северное крыло Цитадели.
— Вот тут жить будете, — открыв невысокую дверь, сообщил он.
— Втроем? — распахнув глаза, прошептала Айлиша.
— Четвертый топчан видишь? Нет? Значит, втроем! — глумливо усмехнулся проводник.
— Так он же парень! — выдохнула юная целительница.
— Цыц! Овца кудлатая! Забыла, что Глава говорил? Нет больше парней и девок, есть послушники! А ежели ты еще это своей курячьей головой не поняла, так здесь столб для порки есть да каземат холодный с крысами! — выплюнул провожатый.
— Ты мели, да знай меру! — заслонил спиной испуганную Айлишу Тамир.
— А не то?
— А не то так всыплем, забудешь, как твоего креффа зовут, — сжала кулаки Лесана.
Парень усмехнулся, подошел вплотную к девушке, взял ее за подбородок и насмешливо фыркнул:
— Нам первогодок трогать нельзя, но если ты в Цитадели задержишься, еще посмотрим, кто кому всыплет. Поняла, соплюха?
И во взгляде внимательных глаз отразилось столько злого обещания, что пыл Лесаны несколько поугас. Парень был крепкий и, судя по всему, не дурак подраться, а гнев с девушки уже схлынул и она испугалась.
Впрочем, Фебр уже отошел и сухо скомандовал:
— Здесь попозже осмотритесь, теперь айда за мной, покажу, где отхожее место и умывальники.
Ведя спутников по длинному коридору, юноша открывал нужные двери:
— Тут уборная. Тут утром и вечером рожи сполоснуть можно. Тут подмывальня. Поняли, дуры? Холстины вон, на полках, ножни там же. Вода нагретая вот здесь всегда стоит. Ежели не стоит, вниз к Нурлисе сходите, она даст.
— А как же баня? — прошептала Айлиша, оглядывая комнатку с лоханками и узким окном под самым потолком.
— Баня раз в седмицу, там и вещи свои постираете, портомоек тут нет. А тебе, — повернулся Фебр к Тамиру, — сполоснуться, ежели приспичит, вон, у колодца, что во дворе, там такая вода студеная, моментом взбодришься.
Вернувшись в комнату, старший ученик продолжил:
— В сундуках у вас две смены белья, две пары портянок, девкам нательные рубахи, а тебе подштанники, да по холстине морды вытереть. Пока хватит. Остальное, если доживете, осенью да зимой выдадут. Лучины, доски для писания и мел завтра вам принесу.
Закончив вразумлять подопечных, провожатый оставил, наконец, их одних.
Как только дверь за парнем закрылась, новички стали осматриваться. В комнате, прямо в стене зияло жерло остывшего вычищенного очага, стояли три широких лавки, в изножье каждой притулилось по грубому сундуку. Возле окна жалась к стене скамья и возвышался большой стол, на котором над тарелкой с водой склонился безыскусный светец с обгорелой лучиной. Больше здесь не было ничего. Девушки кинулись открывать сундуки. Там и впрямь лежало только то, что упомянул Фебр.
— У меня в кузове зеркальце было, — ни к кому не обращаясь всхлипнула Айлиша.
— А у меня вышиванка нарядная, — вздохнула Лесана.
— В мою котомку матушка пряников бросила медовых, — протянул Тамир.
После этих, полных грусти и досады слов, трое начинающих послушников переглянулись и рассмеялись. Стали готовиться ко сну. Тамир сидел на своей скамье, повернувшись к стене, и слушал, как за его спиной шуршат, переодеваясь в рубахи девушки. Потом настала их очередь отворачиваться, давая парню время сменить портки на подштанники. И вот уже все трое втянулись на своих лавках. Смятые сенники казались влажными, тонкие одеяла почти не грели, из черного очага тянуло сквозняком, и до костей продирал озноб. Каменные стены отдавали сырость и холод, жадно поглощая тепло полуголых тел.
— Если тут так весной холодно, что ж зимой-то будет? — простучала зубами со своего ложа Айлиша. — И очаг затеплить дров не дали…
— Зимой-то, поди, дадут, — отозвался Тамир, страстно мечтающий оказаться возле родной, пышущей жаром печи.
— Все! Надоело мерзнуть! — Лесана вскочила, приплясывая на студеном полу. — Давайте лавки сдвинем. Сейчас друг к дружке прижмемся, тремя одеялами накроемся, можно еще сверху холстины набросить, которые нам для утирок дали. И вы как хотите, а я портки вздену. Эдак все себе застудишь. Мы ж сюда учиться, а не хворать приехали. Ну, давайте.
— Лесана… — робко попыталась вразумить девушку юная целительница, — грех это!
— Наши грехи, видать, на себя крефф Нэд взял, раз сказал, что нет между нами различий.
И все-таки Айлиша неуверенно мялась на своей лавке, однако под уверенным натиском все же сдалась, стала натягивать порты. В полумраке завозился и Тамир. А уже через несколько мгновений, обмирая от ужаса и собственной смелости, юные послушники сдвинули убогие ложа, потеснее прижались друг к другу под тонкими одеялами и, наконец, согревшись, задремали. Сквозь зыбкий полусон Тамир чувствовал, как ровно дышит прижавшаяся к нему девушка — теплая, сонная… Казалось, они одни в полумраке Цитадели и над их ровным дыханием плыли только тишина и холод. А потом он заснул.
Уже глубоко за полночь в темный покой заглянули двое. При свете лучины они оглядели открывшуюся глазам возмутительную картину и один из вошедших хмыкнул.
