А что самое страшное — есть среди Ходящих такие, о каких, если народ узнает, на вилы всех магов поднимет, за то, что не доглядели и замолчали. И как теперь сказать простому люду то, что креффы даже выученикам не говорят? Как бороться с напастью, которую колдуны сами же и проглядели?
Муторно стало на душе смотрителя, муторно и совестно, что завтра суровую науку начнут постигать те, кто в былые годы так и остались бы в отчем доме. Но в сотни раз будет хуже, если наставники начнут жалеть послушников, вот тогда точно некому станет держать в страхе Ходящих. Пусть хоть слабые, супротив магов прошлых лет, выученики сражаются, чем совсем под нечисть лечь и обречь весь людской род на посмертные страдания. А про тайну… про тайну молчать надо. Молчать и думать, как выпутаться. Иначе не миновать смуты.
Коротким взмахом руки Нэд отпустил креффов. Первым не спеша направился прочь наставник Тамира, он уже занес руку, чтобы взяться за дверную ручку, когда в спину раздалось:
— Ответь-ка мне, голубь сизокрылый, от чего это почти у стен Цитадели погост поднялся, а? Поведай дуре старой, чему ты своих балбесов учишь, что покойники чуть не белым днем по дороге разгуливают? Ты им науку-то в головы вкладываешь или только о спины кнутовища ломаешь?
Некромант напрягся, а рука сама собой легла на рукоять ножа, висевшего у пояса. От прикосновения к гладкому теплому дереву гнев слегка отступил, колдун совладал с собой и сквозь зубы ответил:
— Учу я их всему, что знаю. А что они все мимо ушей пропускают, не моя печаль. Видать, не хотят живыми быть. Поди, среди мертвяков и послушники были?
— Были, друг мой ситный, были. Целых три. Эти — самые свеженькие оказались. Так что пойдем, расскажешь мне, как ты им выучку даешь.
— Хорошо, пойдем, — зло буркнул Донатос.
— Ничего не забыл? — спросила Бьерга таким голосом, что в уютной теплой зале сразу же похолодало.
— Идемте, наставник, — сказал крефф таким голосом, словно в горле у него застряла кость.
Оттеснив замершего в дверях мужчину, колдунья шагнула вперед и первая вышла в коридор.
* * *
Говорят старики — день долог, да век короток. Отчего так? Что за нелепица? Никогда прежде не понимала Лесана этой мудрости, веками сбереженной, хотя и повторяла ее к случаю, как все.
Уразуметь же истину привычных слов ей пришлось здесь — в Цитадели. Дни тут тянулись долго-долго… Каждый казался не короче целой седмицы, а вот — оглянуться не успела — больше года прошло.
Листья дикого винограда на каменных стенах уже начали окрашиваться багрянцем. Осень. Нет, она еще не наступила, но уже чувствовалась в воздухе. Уже тянулись рваными клиньями утки и гуси в далекие теплые края. Хорошо им — свободным — летят, куда вздумается! И снова их впереди ждет лето. А тут небо вот-вот осыплется дождями и на смену месяцу плодовнику заступит урожайник… Славное это время в деревнях! Сытно, весело, играют свадьбы, устраивают гулянья.
Девушка прикрыла глаза. Нет, плакать не хотелось. Она уже разучилась плакать от тоски. Устала. Теперь просто больно стискивало сердце всякий раз, когда в голову приходили мысли о доме. А еще одно поняла — нет толку лить слезы по живым. Надо самой как-то обвыкаться и уже не плыть щепочкой по течению, гадая, куда вынесет. Никуда уже не вынесет. Тут ее дом. Какой ни есть. Сырой, холодный, неприветливый, суровый, но надежный, неприступный, хранящий от зла. И иного в четыре года ближних — не появится. Значит, надо любить этот. Надо привыкать. Но получаться начало только-только.
— Одевайся.
Крефф вошел без стука.
— Так я ж одета, — Лесана оторвалась от пергамента, над которым не то спала, не то мечтала, не то предавалась воспоминаниям, и удивленно посмотрела на наставника.
— Нет. В это.
Клесх бросил на лавку ворох одежды.
Ученица проследила недоумевающим взором и нерешительно прикоснулась к хрустящей, неношеной ткани.
Черное.
Девушка вскинула глаза на молчаливо стоявшего наставника.
— Я — боевой маг?
За год, проведенный в Цитадели, она по-разному представляла себе этот миг — миг, когда ей наконец-то скажут о сути ее дара и о том, на кого она будет учиться, но чтобы вот так — обыденно? Просто «одевайся».
— Какого цвета эта одежда? — спросил мужчина.
— Черного… — растерянно проговорила девушка.
— Я так плохо учил тебя, что ты не знаешь, в чем ходят выученики боевых магов?
Послушница вспыхнула и виновато склонила голову:
— Нет, крефф.
— Тогда почему ты задаешь мне идиотские вопросы?
У Лесаны заполыхали уши. Вот почему у нее язык быстрее ума? Почему постоянно сначала скажет — потом думает? А ведь Клесх никогда не упускает случая ткнуть ее носом в малейший промах. Хорошо еще, если рядом нет случайных слушателей… А обычно он не стесняется и над растяпой смеются в несколько голосов. В такие моменты Лесане всегда хотелось провалиться сквозь землю. И наставник нарочно не по разу припоминал потом ее оплошность, чтобы запомнили все да тоже при малейшем случае поддевали.
Доброе слово и кошке приятно. Но Клесх не знал добрых слов и всегда бил по больному, а Лесана, глотая злые слезы из кожи вон лезла, чтобы заслужить нет, не его одобрение, а просто молчаливое равнодушие. Втуне!
Однажды, когда их только-только выучили грамоте и все читали, заикаясь и задыхаясь, Клесх, с усмешкой на лице слушая разноголосый гул, вдруг обратился из всех выучеников именно к Лесане.
— Иди сюда.
Она подошла, предчувствуя беду, и не ошиблась:
— Читай.
Он лениво ткнул пальцем в пергамент.
— Громко.
— Бе. ре…мен…ность у жен…щин лег…че в…се…го дос…ти…га…ется на че…тыр…над…ца…тый день… с на…ча…ла ре…гул.
От усилия и нежелания ударить в грязь лицом у нее на лбу высыпал пот, Лесана, честно говоря, даже не поняла, что именно прочла.
— Повтори.
Она пошевелила губами, прочитывая фразу еще раз про себя, и залилась жаркой краской стыда. Однако неподчинение приказу креффа наказывается. Поэтому девушка едва слышно произнесла:
— Беременность у женщин легче всего достигается на четырнадцатый день с начала регул…
И уронила взгляд под ноги. В читальне, как назло были одни парни. Они, конечно, не ржали — при наставнике-то, но вот он уйдет и вдоволь нагогочутся.
— Какой день у тебя? — спокойно поинтересовался Клесх.
Лесана вскинула на него расширившиеся от унижения и гнева глаза, мысленно произвела подсчет и прошептала:
— Десятый…
— Ты плохо считаешь. Одиннадцатый. Я знаю твои регулы лучше тебя? Или ты мне врешь, когда они заканчиваются? Или по-прежнему туго считаешь?
