что помню, так что не думаю, что это считается.
Лиз позвонила Чарли, и та должна прилететь завтра. Ее место здесь, вместе с нами. Единственное, чего я боюсь, это что эти надоедливые журналисты увяжутся за ней и станут осаждать наш дом, как шакалы.
Этого можно ожидать, когда твоя сестра Шарлотта Пирс.
Телефон вновь вибрирует. Я решаю совсем отключить его, достаю из-под подушки и вижу два новых сообщения от Майло.
Невольно мое сердце в трепете сжимается.
Я не разговаривала с ним с зимы, то есть почти два месяца. Я не забыла о нем, но он ясно дал понять, что нам не следует продолжать отношения, и хотя я не была согласна с ним, не рассчитывала, что он передумает.
Это не должно волновать меня в такой момент, но я ничего не могу поделать с тем, как мой пульс учащается, когда я открываю сообщения.
Майло: Мне очень жаль, Эми.
Ему известно, что я потеряла отца. Он не уточняет, но ведь и так понятно. Иначе он не написал бы мне.
Его второе сообщение гласит:
Майло: Знаю, тебе сейчас не до этого, но просто ответь, чтобы я знал, что ты в порядке.
Я не в порядке, это точно. Сперва я решаю проигнорировать его, потому что во мне все еще свежа обида на него, но он искренне переживает за меня. Я знаю, что это так – только это заставило Майло написать мне. Мне бы хотелось быть более жесткой, или даже жестокой, но я не могу. Во мне этого нет. И я люблю его, вопреки всему.
Не сразу, но я все же отвечаю:
Я: Со мной все хорошо. Насколько это возможно.
Я отправляю сообщение и несколько минут смотрю на экран, но он больше ничего не пишет.
Меня грызет совесть за то, что больше всего в этот момент я хочу быть с ним, а не здесь.
– Не спишь?
В комнату заглядывает Лиз, и я поспешно прячу телефон обратно под подушку. У меня включен только ночник, и он дает мало света, но я все равно боюсь, что сестра заметит мое смущение.
– Нет, не могу уснуть.
Лиз ложится на другую сторону кровати и вытягивает ноги на покрывале.
– Да, я тоже.
– Ты смотрела, как там мама?
Мне стыдно признаться, но я боюсь заходить в родительскую комнату. Чувство потери там особенно острое. Мне становится не по себе и еще страшно смотреть на маму. Это глупо – знаю, только мне все равно кажется, что вместе с папой умерла и она.
Я ненавижу себя за эти мысли.
– Пет дала ей какие-то таблетки, так что она спит.
Я киваю – это хорошо. Думаю для нее сейчас сон самое лучшее, что может быть.
– Во сколько прилетает Чарли?
– Кажется, в четыре. Она сказала, что еще уточнит.
Я опять киваю и мы с Лиз надолго замолкаем. Ее глаза закрыты, но я знаю, что она не спит.
– Что теперь будет, Лиз? – тихо спрашиваю я, не в состоянии скрыть тревогу в голосе. – Теперь, когда не стало папы?
Она открывает глаза и смотрит на меня.
Признаться, всю свою сознательную жизнь я считала старшую сестру слишком беспечной и несерьезной, но сейчас рядом с ней я чувствую себя маленьким ребенком. Я не думала, что Лиз может быть такой собранной и взрослой, как она показала себя за последние сутки.
Впервые я осознаю, что наша разница в возрасте не такая и маленькая – Лиз почти тридцать, и она женщина, а не девчонка-хохотушка, вернувшаяся домой из колледжа – такой ее образ наиболее запомнился мне.
Я рада, что она есть у меня, и не знаю, как бы я справилась без нее.
Я помню, что есть еще Чарли, но с ней никогда не знаешь, чего ожидать. Чарли слишком часто меняет свои планы и редко приезжает домой. Я не очень хорошо знакома с той Чарли, которая стала звездой Голливуда. Я помню свою сестру, когда она жила с нами, но почти ничего не знаю о Шарлотте Пирс.
Лиз долго не отвечает и мне кажется, подыскивает какие-нибудь успокаивающие слова, но вместо этого говорит:
– Не знаю, Эм. Правда, не знаю.
Ее честность лучше, чем мнимое убеждение в том, что все наладится. Я рада, что она не прибегла к этим шаблонным фразам, от которых только тошнит.
Через несколько минут сестра желает мне спокойной ночи и уходит. Не знаю, сколько времени я лежу, подложив руку под щеку, но в итоге усталость берет свое, и я проваливаюсь в неспокойный сон на поверхности сознания.
Когда я проверяла свой телефон в последний раз, нового сообщения от Майло не было. Не знаю, почему я ожидала, что он еще что-нибудь напишет. То, что он написал мне в такой момент, не значит, что он хочет возобновить наши отношения…
Видимо, спала я совсем не крепко, потому что вибрация телефона без труда пробудила меня. Моргая, я поднесла мобильный к глазам.
Это снова был Майло.
Майло: Можешь выйти?
От неожиданности послания я резко села, окончательно проснувшись.
Он был здесь? Возле дома?
В…
Я посмотрела на время – десять двадцать пять. Ну, не так и поздно.
Я: Где ты?
Майло: Напротив вашей подъездной дорожки.
Подскочив с кровати, я подбежала к окну – оно выходило на переднюю часть двора, и мне хорошо была видно дорога.
Переодеваться я не стала – только накинула куртку поверх пижамы. Меня меньше всего сейчас заботило, как я выгляжу.
Я: Спускаюсь.
Я вышла из комнаты, ступая очень тихо, чтобы никого не разбудить. Оказалось проще простого незамеченной покинуть дом. Ночной мартовский воздух оказался холодным. Я спрятала руки в карманы куртки и наклонила голову, пересекая двор и ближе подходя к Майло.
Мой пульс совсем сошел с ума, когда я оказалась рядом с ним. Он стоял около машины, прислонившись к ней, и в свете уличных фонарей я могла видеть мрачность его глаз.
Он молчал, а я не знала, что сказать, сомневаясь вообще, что должна заговаривать первой.
Это ведь он приехал. Он захотел увидеть меня. Ему и справляться с неловкостью – именно он отшил меня в нашу последнюю встречу.
Но, к моему огромному удивлению, Майло отстранился от Chevrolet Silverado, и вот уже я была в его объятьях; в его надежных, крепких руках, а его губы прижимались к моим волосам.
Черт! Если до сих пор у меня были еще сомнения по поводу
