Лефор ждал, когда Лафонтен закончит излагать свои предположения. А поскольку тот замолк, не решаясь продолжить дальше, он холодно поинтересовался:
— Ну а что же, по вашему мнению, случится потом?
— Потом? А потом вы потерпите поражение! Бас-Тер защищают три тысячи солдат! Полно! Неужели вы думаете, будто и мне тоже не приходили в голову подобные планы? Я даже готов был бы оплатить все это из собственного кармана… Но это опасная авантюра, которая заранее обречена на провал. Кроме того, «Сардуана» — не военный корабль, и она не сможет противостоять флоту командора, у которого за спиной стоит еще и флот капитана Уорнера…
Ив тихо усмехнулся, вытащил трубку и принялся набивать ее табаком. Плантатор наполнил кубки. Бывший пират зажег трубку, сделал несколько глубоких затяжек, потом, все еще с улыбкой на губах, проговорил:
— Да нет, дружище, вы не угадали. Мой план, для Которого мне нужна ваша «Сардуана», мой собственный план, который я сам придумал, который созрел вот в этой самой башке, не будет стоить никому ни гроша!
— Любопытно было бы узнать, как вы намерены это сделать!
Ив приготовился было ответить, но в этот момент в зале появились три негритянки, которые принялись накрывать к обеду стол, и Лефор застыл с раскрытым ртом, так и не вымолвив ни слова.
Лафонтен рассмеялся, увидев его с такой странной миной на лице, потом поинтересовался:
— Неужели ваш план представляет такую уж страшную тайну?
— Черт побери! — выругался Ив, все его крупное тело так и затряслось от возмущения. — Да знаете ли вы, что вам грозит, обнаружь стражи нынешних властей под вашей крышей некоего монаха, который мечтает надеть себе на голову митру, вместе с небезызвестным вам авантюристом, которому до зарезу нужен корабль?! Пустой вопрос, откуда вам знать, чем вы рискуете, вам ведь, должно быть, еще не известно, что уже со вчерашнего дня приспешники этого нашего губернатора, что зовется Лапьерьером, пытаются по его приказу надеть на меня наручники и препроводить в этаком наряде прямехонько в форт Сен-Пьер, где и сгноить в одном из его сырых подземелий! Да, сударь, вы не ослышались, временный губернатор Лапьерьер приказал арестовать Лефора за то, что тот имеет твердое намерение освободить генерала Дюпарке… Спросите-ка у этого монаха, как нам пришлось удирать под покровом ночи… Если ром еще не ударил ему в голову и не лишил последних способностей соображать и если мечты о митре не вытеснили из его головы всех прочих мыслей, кроме мании величия, то он вам расскажет, как мы смывались, он — от своего настоятеля, а я — от ищеек его превосходительства!
— Не может быть! — воскликнул Лафонтен. — Неужели господин де Лапьерьер против того, чтобы генерал вновь оказался на свободе? Вы ведь это хотели сказать, так ли?
— Я уже имел честь сообщить вам, дружище, и теперь повторяю: если какой-нибудь мерзавец с алебардой в руках, посланный одним из подручных временного губернатора, найдет нас, этого вот монаха в сером колпаке и вашего покорного слугу с пистолетами, которым так и не терпится залаять, у вас в доме, то ваша участь, позволю себе предупредить, будет столь же печальна, как и наша!
Лицо плантатора приняло вдруг какое-то странное, непроницаемое выражение. Он порывисто вскочил с кресла и, словно глубоко о чем-то задумавшись, прошелся по комнате.
Потом стремительно подошел вплотную к Лефору.
— Сударь, — внезапно посерьезнев, с многозначительным видом обратился он к нему. — Можете ли вы поклясться мне честью, что все сказанное вами только что касательно господина де Лапьерьера есть чистая правда?
— Клянусь вам честью этой шпаги, которая мне дороже своей собственной! — ответил Лефор, хватаясь за эфес.
Плантатор снова задумался, потом проговорил:
— В таком случае, Лапьерьер затеял весьма опасную игру! Я и не подозревал в нем такого честолюбия! Выходит, он вознамерился избавиться от генерала, лишить его всех должностей и занять его место! Человек без воли и характера, чья нерешительность граничит со слабоумием! Нет, этого никак нельзя допустить! Ни за что на свете!
Лафонтен снова принялся нервно мерить шагами комнату. Ив наклонился к Монаху и едва слышно, сладчайшим голосом шепнул ему:
— Считайте, отец мой, что позолота от митры уже красуется на вашей голове…
Лафонтен снова подошел к ним.
— Можете ничуть не сомневаться, — произнес он, — что я готов сделать даже невозможное, чтобы помешать господину де Лапьерьеру добиться этих своих целей. Если бы ему и вправду удалось окончательно утвердиться у власти и бесповоротно занять место генерала, это было бы для острова катастрофой похуже любого землетрясения… Уже сейчас видно, как на Мартинике порядок мало-помалу сменяется полной анархией. И если мы сейчас же не вмешаемся, все может погибнуть безвозвратно. Стало быть, я готов сделать все, что в моих силах, дабы оказать вам помощь. Но прежде мне необходимо знать, в чем же именно заключаются ваши замыслы…
Ив почесал кончиком трубки подбородок, как делал это всякий раз, оказываясь в затруднительном положении, потом наконец произнес:
— А вот это секрет!.. Большая тайна, дружище! И открой я вам ее, она уже перестанет быть настоящей тайной…
— Я полагал, что имею право рассчитывать на большее доверие со стороны человека, который хочет, чтобы я стал его сообщником! Вы просите дать вам мою «Сардуану» и хотите, чтобы я сделал это, даже не поинтересовавшись, каким целям она будет служить?
— Эти чертовы резоны, прямо не знаешь, что и возразить! Ладно, ваша взяла… В конце концов, сударь, если разобраться, ваше любопытство вполне законно… Хорошо, так и быть, я расскажу вам, что задумал, но только после того, как вы дадите мне слово благородного дворянина, что это не выйдет за стены этой комнаты…
Но, как на грех, в тот самый момент появилась мадам де Лафонтен, чтобы сообщить, что кушать подано.
— Прошу к столу, господа. А вы, Лефор, расскажете мне о своих замыслах за обедом. Вы можете спокойно говорить в присутствии моей жены, это лучшая моя половина и, возможно, даже еще более молчаливая и надежная в том, что касается секретов, чем я сам… Итак, прошу за стол, господа!
Они уселись, и Лефор тут же принялся излагать колонисту план, который они задумали с Мари.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Господин де Туаси прибывает на Мартинику
В первый день января тысяча шестьсот сорок седьмого года фрегат «Сибилла», оснащенный тридцатью шестью пушками, с капитаном Люже во главе бросил якорь в Сен-Пьере. На борту его находился господин Ноэль де Патрокль де Туаси, генерал-губернатор Наветренных островов, который вдруг принял неожиданное решение перебраться на Мартинику.
На бизань-мачте судна развевался штандарт с золоченой бахромой, украшенный тремя геральдическими лилиями, и многочисленная толпа тут же устремилась к пристани, дабы не пропустить высадку на берег именитых пассажиров.
Лапьерьер в сопровождении Мерри Рула и нескольких фузильеров тоже направился в сторону порта, стремясь как подобает встретить господина де Туаси.
Шлюпки уже отошли от берега и приближались к «Сибилле», спеша поскорее доставить на остров тех, кто находился на борту фрегата. В форте то и дело стреляли пушки. Во всем городке царило какое-то праздничное оживление, особенно когда там появилась депутация иезуитов, возглавляемая отцом Дютертром.
Временный губернатор почтительно поклонился святому отцу, и вскоре все увидели, как офицеры штаба генерал-губернатора перешагнули через борт фрегата и стали спускаться по веревочному трапу.
За ними показался и он сам, после чего шлюпки отделились от борта «Сибиллы». Потом на воду спустили еще одну лодку, в которую сел капитан Люже. Несколько минут спустя генерал-губернатор уже ступил на землю Мартиники и принимал от Лапьерьера заверения в верности.
Господин де Туаси поприветствовал отца Дютертра, потом обернулся в сторону временного губернатора и проговорил:
— Это вы, сударь, замещаете теперь генерала Дюпарке? В таком случае, примите мои комплименты, сударь, в связи с тем, как решительно вы расправились с мятежниками.
Весь зардевшись от смущения, Лапьерьер отвесил низкий поклон.
Господин де Туаси же продолжил:
— Я намерен и впредь полагаться на вашу преданность, ибо весьма маловероятно, чтобы в ближайшее время у нас появилась возможность силою выбить из своего логова этого бас-терского преступника. Увы! Франция переживает ныне тяжелые времена, а острова слишком далеки от матушки-родины!..
Потом обратился к отцу Дютертру:
— Итак, решено, святой отец, я намерен поселиться у вас, в монастыре иезуитов. Благодарю за то, что согласились временно приютить меня под вашим кровом. Не сомневайтесь, что как только мне удастся расправиться с этими сен-кристофскими мятежниками, я найду способ выразить вам свою признательность.
