Потом обратился к отцу Дютертру:
— Итак, решено, святой отец, я намерен поселиться у вас, в монастыре иезуитов. Благодарю за то, что согласились временно приютить меня под вашим кровом. Не сомневайтесь, что как только мне удастся расправиться с этими сен-кристофскими мятежниками, я найду способ выразить вам свою признательность.
После чего губернаторы и иезуиты в сопровождении группы офицеров направились в сторону форта, где их ждали напитки и угощение по случаю столь торжественного события.
Похоже было, что господин де Туаси, губернатор в изгнании, смягчился сердцем в ответ на превратности судьбы. Во всяком случае, он был любезен и учтив со всеми, кто пришел его встретить. Было такое впечатление, будто он во что бы то ни стало хотел завоевать симпатии жителей этого острова, которые, как он мог догадываться, относились к нему с известной сдержанностью после его позорного отступления перед лицом командора.
Именно этот вопрос волновал его в тот момент более всего остального, ибо едва господин де Лапьерьер произнес в присутствии офицеров и солдат гарнизона все положенные по этикету гостеприимные речи, едва он выслушал традиционные приветствия от членов Суверенного совета, которые тоже присутствовали на банкете, едва прозвучал неизменный тост за здоровье короля, как господин де Туаси тут же поспешил отвести Лапьерьера в сторону и проговорил:
— Вам известно, что некоторое время назад ко мне явилась депутация колонистов вашего острова, они требовали, чтобы я вступил в переговоры с сен-кристофским мятежником с целью добиться освобождения генерала Дюпарке? Мне бы очень хотелось знать, что думают сейчас жители Мартиники об этом генерале. Правда ли, будто многие тоскуют по его власти и правлению?
— Не стану скрывать от вас, господин губернатор, — чистосердечно признался Лапьерьер, — что, вне всякого сомнения, на острове еще много сторонников генерала, однако, похоже, дела здесь и без него идут не так уж плохо. Мы подавили мятеж. Нам удалось это сделать. А мятеж этот все равно бы рано или поздно подняли, даже если бы генерал находился на острове…
— Знаю, знаю, — заверил его господин де Туаси. — И уже сказал вам, как высоко ценю ваши действия в эти тревожные для острова дни. При всех условиях я не намерен вступать ни в какие сношения с мятежником, чтобы добиваться освобождения генерала. К тому же у меня сложилось впечатление, что он вел себя весьма легкомысленно.
— Доверие, которое вы мне оказываете, сударь, делает огромную честь, — ответил Лапьерьер, — а потому не смею скрывать от вас, что, не вмешайся я вовремя со всей суровостью, здесь назревал еще один заговор, который вполне мог бы завершиться успехом. На сей раз речь шла о заговоре, который был направлен против вас, сударь…
— Заговор? Против меня?! Не может быть!..
— И тем не менее это именно так, сударь! Сторонники генерала не смогли придумать ничего лучше, как захватить вас в плен, чтобы обменять потом на Дюпарке, рассчитывая, что командор сочтет вас куда более почетным пленником, нежели генерала!
— И что же?
— Как я уже сказал вам, мне пришлось вмешаться и со всей суровостью расстроить их планы.
— А вам удалось арестовать этих преступников?
— Они в бегах. Скрываются на пустынной части острова, на границе с теми варварскими краями, где живут индейцы-караибы… Но там они уже не представляют для нас ни малейшей опасности. Вообразите, ну что они могли бы там против нас предпринять?
— А вы уверены, что я смогу чувствовать себя в полной безопасности, находясь в монастыре иезуитов?
— Полагаю, вполне, сударь, даже в большей, чем если бы вы поселились в форте. Вряд ли здесь найдется хоть один негодяй, который осмелился бы вломиться в монастырь этих святых отцов…
— Можете быть уверены, сударь, что я смогу достойно отблагодарить вас за эти свидетельства преданности и верности. Если генерал и далее будет оставаться в плену, я походатайствую перед Регентством о назначении вас полноправным губернатором Мартиники. Вы вполне заслужили это услугами, оказанными этой колонии.
— Благодарю вас, господин генерал-губернатор.
Двое губернаторов — один временный, другой в изгнании — разговаривали так тихо, что даже отец Дютертр, которого отделяло от них расстояние не более шага, не уловил ни единого слова. Поэтому он наклонился к господину де Туаси и в свою очередь обратился к нему с вопросом:
— Возможно, вашему превосходительству желательно осмотреть свои покои? Я могу сопроводить вас, и, если вам угодно немного отдохнуть…
Господин де Туаси жестом остановил его.
— Благодарю вас, святой отец, — проговорил он, — но мне сейчас важней всего продолжить беседу с господином де Лапьерьером. Это человек весьма здравомыслящий, и он открывает мне глаза на то, кто является моими истинными друзьями… Вы ведь тоже знали генерала Дюпарке, не так ли? Поначалу мне показалось, будто это благородный дворянин, который и вправду мне предан, ведь он без всяких колебаний оставил остров, чтобы сразиться с моим врагом, но потом я понял, что причиной всему была его прискорбная страсть к авантюрам, которая, похоже, слишком смущает умы жителей вашего острова. Кончилось все тем, что он подал всем весьма жалкий пример, так бездумно отдав себя в руки мятежника. А ко всему его пленение, вместо того чтобы успокоить всех и вся, похоже, напротив, лишь разжигает страсти на острове. Я намерен довести это до сведения Регентства, дабы в случае, если этот человек вернется сюда, его тотчас же отозвали назад, во Францию…
Несмотря на привычку скрывать свои чувства, на лице отца Дютертра отразилось легкое раздражение.
— Не спешите судить, господин губернатор, — перебил он. — Следует лишь сожалеть, что Мартиника лишилась такого достойного и умелого правителя, каким был для нее генерал Дюпарке! Он сделал для этих краев очень много хорошего, это говорю вам я, хоть для меня и не было секретом, как не жаловал он в душе нашу конгрегацию. Но, несмотря на то, ни разу не позволил себе против нас ни малейших враждебных поступков!
— Прошу вас, святой отец, — возразил генерал-губернатор, — не пытайтесь переубедить меня в моих суждениях. Этот человек вел себя как глупец, если позволил заманить себя в плен и стал узником этого шестидесятилетнего старца! Если все преданные мне люди будут поступать таким же манером, мне не останется ничего другого, кроме как расстаться со всякой надеждой и вернуться во Францию… Но можете мне поверить, час моей мести уже близок! И тогда каждый получит по заслугам!
— Ах, мадам, — проговорила Жюли, входя в покои госпожи, — он уже здесь, на острове, я видела его собственными глазами!
Мари, которая в тот момент втирала себе под мышки какую-то благовонную розовую мазь, на мгновение оставила это занятие и с мрачным видом посмотрела на служанку.
— Ты прекрасно знаешь, — недовольно проговорила она, — что я не терплю, когда при мне хорошо говорят об этом человеке!
— Но он такой красивый, такой вальяжный! — восторженно воскликнула девушка. — В жизни не видала мужчины, который был бы так нарядно одет, ну просто как картинка! Бородка у него точь-в-точь как у господина Фуке, утиным хвостиком, и еще эти крахмальные брыжи, ах, все это так благородно…
— Похоже, ты успела рассмотреть его с головы до ног, — прервала ее Мари, — и способна описать мне не только цвет его сапог и камзола, но и какого оттенка у него нижнее белье! Уж мне ли, душечка, тебя не знать!.. Но умоляю, избавь меня от этих подробностей, прибереги их для себя! Скажи-ка лучше, как все это было, что он говорил?
— Ах, мадам, по-моему, он очень даже любезничал с господином де Лапьерьером. То и дело улыбался ему на банкете и даже, кажется, не успел высадиться на берег, как наговорил ему всякие хвалебные слова.
— А ты, где ты была во время банкета?
— Ах, во дворе форта собралась такая огромная толпа, мадам. Сперва я с одним своим приятелем, стражником, сидела в караульном помещении, потом подошла поближе. Был момент, когда я даже терлась среди этих монахов-иезуитов…
— Оставь, — отмахнулась Мари, — меня интересует вовсе не это. Что говорил генерал-губернатор?
— Чего не слыхала, мадам, того не слыхала, но могу узнать. Там был один адъютант, он так и зыркал глазами в мою сторону… целых два раза… Я знаю, как его звать, хоть он пока что так и не решился со мной заговорить, да и вид у него, правду сказать, холоднющий, как вода в роднике, что у холма Морн-Фюме. Его зовут Мерри Рул… Уж он-то был в первых рядах на всех этих церемониях… Приближенный самого господина де Лапьерьера, ему ли не знать, кто что говорил. Если мадам и вправду угодно узнать, что говорил генерал-губернатор, то я могу немедля поехать и встретиться с этим адъютантом, тогда…
— Не стоит, — снова перебила ее Мари. — И что же, господин де Туаси намерен жить в форте?
