Прошло еще одно столетие… Теперь я знал ее вульву наизусть. Я узнал бы ее среди многих сотен. Я изучил ее досконально – ее коричневато-розовый цвет, ее текстуру, шелковистую и в то же время чуть шершавую… Я дышал Жозефиной, меня словно бы втягивало в ее лоно. Был ли я на верном пути? Получится ли у меня? Как бегун на дальние дистанции, чувствующий, что боль в боку наконец проходит, я открыл в себе второе дыхание и удвоил усилия.
Но она молчала. Мне бы хотелось хоть что-нибудь от нее услышать. Неужели я делаю все не так? Я рискнул выглянуть из-за холмика, которым представлялся мне ее лобок. Привстав на локтях, она смотрела на меня. Ее голубые глаза казались черными, черты лица исказились. Неужели она так разозлилась? Я никогда не видел у нее такого лица. Совершенно пристыженный, я поднял голову.
Ее «Нет! Еще!» прозвучало громко и хлестко, как ругательство. Ее ноги сжали мне шею с силой боа констриктора, властная рука легла мне на затылок. И я погрузился в нее снова.
При первом же касании языка я ощутил подрагивание – так дрожит стрекоза, опустившись на поверхность воды. Я жадно созерцал усиливающиеся сокращения ее чресл, похожие на движения зыбучих песков. Волнение овладело ею, долгой конвульсией запечатлелось на теле.
И ни крика, ни стона… Жозефина кончила в полном молчании, но полнота ее наслаждения звучала в моих барабанных перепонках, как радостный перезвон колоколов.
Потом она обняла меня и все так же молча крепко прижала к себе.
* * *
От наших отношений с Жозефиной я получал огромное удовольствие, чего не случалось с другими женщинами. Даже на повседневные дела и заботы, отравлявшие мне жизнь во времена Элизабет, я стал смотреть по-другому. То, что раньше казалось мне чередой неприятных обязанностей – спать с женщиной, есть с ней, разговаривать, гулять, вместе готовить, ходить за покупками, – превратилось в удовольствие. Но что, если наше счастье казалось мне таким полным только потому, что мы недавно начали встречаться? Что, если пройдет несколько лет и мы станем одной из банальных пар, утомленных привычкой и скукой?
Однако было еще слишком рано предаваться столь мрачным размышлениям. Жозефина освещала мою жизнь своей улыбкой, своим очарованием. Влюбился ли я? Мне так казалось. А она? Была ли она в меня влюблена? Она никогда об этом не говорила, но за нежными взглядами, ласковыми и страстными прикосновениями угадывалось нечто, весьма похожее на любовь. Я никогда не уставал от ее общества.
Невзирая на все прелести этой новой жизни «в паре», я день и ночь думал о своей «сердечной истории». Просто наваждение какое-то! Время от времени я ходил в Лувр смотреть на картину, И со мной всегда происходило одно и то же. Так продолжаться больше не могло. Я стал опасаться, что и вправду теряю рассудок…
Почему я до сих пор ничего не сказал Жозефине? Я боялся, что она сочтет меня сумасшедшим. Но однажды вечером, после любви, когда она лежала в моих объятиях, я спросил, указано ли имя донора в моей истории болезни. Жозефина приподнялась на локте. Выражение ее лица было серьезным.
– Почему ты хочешь это знать?
В первый раз она сказала мне «ты», а не «вы».
Я посмотрел на нее, но ничего не ответил.
– Ты не должен этого знать, – сказала Жозефина. – Это запрещено.
– Ответь на мой вопрос.
Она смотрела на меня так, словно хотела прочитать правду по глазам.
– Разумеется, имя донора указано в твоей медицинской карте.
Я не сводил с нее глаз, но какое-то время молчал. Потом спросил, где хранятся карты пациентов.
– В моем столе.
– И кто угодно может их смотреть?
– Нет. Ящичек на замке. И ключ есть только у меня.
И снова молчание.
Жозефина теплыми губами прикоснулась к шраму у меня на груди.
– Ты больше ничего мне не скажешь? – шепотом спросила она.
– Если я попрошу тебя сказать мне имя донора, что ты сделаешь?
– Я обязана хранить медицинскую тайну. За разглашение этой информации меня могут уволить.
– Если так, забудь, что я тебе только что сказал.
И я крепко ее обнял.
Спустя несколько минут она снова посмотрела на меня. В темноте я видел ее глаза, изгиб ее черных ресниц.
– Для тебя так важно знать имя донора?
– Да.
– И что ты сделаешь, если узнаешь?
– Попробую понять.
– Что понять?
– Когда-нибудь я тебе объясню.
– Но ты же не собираешься встречаться с родными этого человека?
– Нет, – бессовестно соврал я.
Жозефина умолкла. Она положила голову мне на плечо, но долго не могла заснуть. Ночь для нас обоих выдалась беспокойной.
Наутро она, похоже, забыла о нашем разговоре.
И вдруг через несколько дней на пороге своей квартиры я нашел большой конверт с моим именем. Внутри – несколько десятков ксерокопий. Это была моя история болезни.
Первое, о чем я подумал: Жозефина! Она действительно меня любит, если пошла на такой риск. Когда я взял в руки отпечатанные на машинке страницы, меня вдруг охватил страх. Пока я их перелистывал, мои руки дрожали. Результаты анализов, выписки, отчет о проведенной операции, перечень необходимых медикаментов, постоперационное наблюдение…
Я никак не мог найти то, что искал.
И вдруг крупные буквы привлекли мое внимание.
ИНФОРМАЦИЯ О ДОНОРЕ
Ниже я прочел такие строки:
Фамилия: Деламбр
Имя: Констанция
Пол: женский
Дата и место рождения: 3 января 1967 года, Париж 75014
Группа крови: 1
Место проживания: Париж 75018, ул. Лепик, 27
Место проживания родителей: Бюсси-ле-Репо 89200, дорога
Сен-Жюльен-дю-Соль, «Эрмитаж»
Дата и время смерти: 13 августа 1996 года, 22:15
Место смерти: Куртене
Констанция Деламбр!
Мне пересадили сердце некой Констанции Деламбр! Женские сердце…
В моей груди билось сердце женщины.
Это невозможно. Невозможно!
Слова, напечатанные на странице черным по белому, никуда не делись. Я прочитал еще раз: «Пол: женский».
Сомнений быть не могло. Но я все равно перечитывал их снова и снова.
В дверь постучали. Я открыл. Жозефина. Она сказала, что я выгляжу бледным и нервным. Не говоря ни слова, я обнял ее. А потом протянул ей листок. Она быстро просмотрела его и сняла пальто.
– Да, это сведения о доноре. Разве не это ты хотел узнать?
– Но… Это же женщина! – пробормотал я наконец.
– И что?
– Мне пересадили женское сердце! Ты отдаешь себе отчет?
Жозефина вдруг расхохоталась. Я же не находил в ситуации ничего смешного.
– Ты, наверное, ошиблась карточкой, Жозефина! Эта Констанция Деламбр не может быть моим донором. Мой донор – мужчина, я уверен!
– Нет, я не ошиблась, – ответила она и снова стала серьезной.
– Но как?
– Что «как»?
– Как могло случиться, что мой донор – женщина?
– Очень просто. У вас оказались совместимые ткани и одна группа крови. Иногда сердца мужчин пересаживают женщинам. Но если случается наоборот, то донором оказывается высокая женщина, а реципиентом – мужчина пониже.
Она подошла ближе, улыбнулась и положила руки мне на плечи.
– Так было и в твоем случае. Эта Констанция Деламбр наверняка была высокой девчонкой – метр восемьдесят, не меньше.
Значит, это была правда.
Я молчал, и Жозефина забеспокоилась:
– Тебе неприятно, что у тебя сердце женщины?
– Нет, – ответил я хмуро.
И только пожал плечами.
– Эта женщина спасла тебе жизнь. Пол донора не имеет никакого значения.
– Имеет! – упрямо возразил я, осознавая, впрочем, насколько глупо это звучит.
– Какое? Ты жив и здоров. Если бы не ее дар, ты бы уже умер.
– Черт, но это же женщина! – взорвался я. – Тебе этого не понять!
Жозефина с подчеркнутой холодностью снова надела пальто. В глазах ее сверкнула сталь.
– Я все поняла, не беспокойся. Тебе кажется, что ты получил сердце второго сорта. Признайся!
– Да, кажется! Я признаю!
– Значит, ты – мерзкий женоненавистник!
У двери она остановилась.
– Знаешь, что меня сильнее всего обижает? Ты даже не сказал «спасибо»! Я пошла на это, потому что люблю тебя. Это было очень рискованно. Знай, что теперь я об этом жалею!
Она вышла, хлопнув дверью, и стала, чеканя шаг, спускаться по ступенькам. А мне вдруг стало стыдно. Я догнал ее в холле, у входной двери.
– Жозефина, прости меня! Ты – прелесть! А я настоящий идиот. Не знаю, как тебя благодарить…
Она опустила глаза.
– Ты сделал мне очень больно.
Через несколько минут, лежа в моей постели, она серьезным тоном сказала:
– Это прекрасно – иметь женское сердце. – Взяв мою руку, Жозефина прижала ее к своей груди. – Я точно это знаю! – с уверенностью объявила она.
* * *
В эту ночь я не сомкнул глаз. В области груди я испытывал странные, непривычные ощущения – пульсацию, подрагивание, – словно чужое сердце пыталось покинуть организм, в котором его держали насильно. Оно вибрировало у меня под кожей, обремененное секретами, воспоминаниями о прошлом, мне неизвестном, и тайной, меня завораживавшей.
