Дворецкий отбросил в сторону меч, упавший на пол с глухим стуком, и склонился над женщиной. Несмотря на бледность, Изольда дышала глубоко, пульс хорошо прощупывался и был немного учащен. Старик, кряхтя, взял Изольду под мышки и потащил волоком из комнаты. Он собирался привести ее в чувство и не хотел, чтобы она снова потеряла сознание, увидев мертвого мужа. Недолго думая, Алексей Сеич затащил Изольду в кабинет Родиона Петровича и с трудом уложил на черный кожаный диван, похожий на открытую ракушку.
На письменном столе он увидел откупоренную бутылку минеральной воды и тонкий стеклянный стакан. Старик схватил бутылку, плеснул в лицо Изольде водой, затем несколько раз без малейшей деликатности шлепнул ладонью по щекам.
Изольда судорожно вздохнула и, широко открыв глаза, с безумным видом уставилась на дворецкого.
– Кто здесь был? – Алексей Сеич схватил женщину за плечи и пару раз встряхнул изо всех сил.
Взгляд Изольды стал более осмысленным, на лице появилось выражение ужаса, и она крепко вцепилась в старика обеими руками. Теперь ее била дрожь, настолько сильная, что слышно было, как выбивают морзянку зубы. Она хотела что-то сказать, но, как ни старалась, не смогла произнести ни слова. Дворецкий обнял хозяйку за плечи, чего не стал бы делать при других обстоятельствах, погладил по голове, успокаивая, словно маленького ребенка. Изольда всхлипнула и спросила неожиданно спокойным голосом:
– Что с Родионом, он жив?
Алексей Сеич отрицательно покачал головой. Ему почудилось, что в голосе хозяйки прозвучало нечто большее, чем испуг за мужа, что-то вроде скрытой радости. Но, будучи порядочным человеком, дворецкий тут же отмел эти подозрения как необоснованные и по-отечески прижал к груди голову Изольды. Если бы он смотрел хозяйке в глаза, то легко бы заметил улыбку радости, мелькнувшую на ее лице. Как раз в этот момент она подумала, что одной проблемой на пути к богатству стало меньше… И разрыдалась еще пуще, на этот раз от облегчения. Ее рациональный мозг мгновенно просчитал все выгоды теперешнего положения. Желание во что бы то ни стало получить огромное состояние Сидоркиных целиком и полностью, без всяких изъятий, подавило все остальные чувства, включая инстинкт самосохранения. Изольда освободилась от объятий старика, залпом выпила полный стакан воды, который он принес по ее просьбе, и заявила, что хочет курить.
Вышколенный дворецкий отыскал на столе у Родиона сначала пачку «данхилла», потом настольную зажигалку, щелкнув ею, поднес огонек к самому кончику сигареты, которую ему пришлось самому вложить в слегка приоткрытый рот Изольды. Она глубоко затянулась и выдохнула дым красивой тонкой струей.
– Как это ужасно! – морщась, произнесла она, левой рукой вынув сигарету изо рта, а правой тщательно массируя висок.
На самом деле Изольда имела в виду не то, что ее мужу пришлось покинуть этот свет, а сильную головную боль, которая мешала сосредоточиться на самом важном вопросе: как окончательно избавиться от последнего препятствия на пути к богатству, то есть от пасынка Димы. О том, что она сама могла отправиться в мир иной вслед за Родионом, прагматичная Изольда приказала себе не думать.
– Вы не представляете себе, Алексей Сеич, как Родя страдал, какой это был ужасный момент! – воскликнула она немного театрально: о том, что случилось на самом деле, она благоразумно решила никому не говорить. – Я так испугалась…
С убитым видом, исполненным печали голосом она объяснила дворецкому, что у Родиона случился сердечный приступ, и велела вызвать «скорую помощь» для констатации смерти.
Как только Алексей Сеич спустился в холл, чтобы сделать звонок, Изольда метнулась в спальню и, стараясь не смотреть на мертвого мужа, схватила лежавший на тумбочке мобильный телефон. Внимательно следя за тем, чтобы дворецкий не услышал, набрала номер Норы, а как только та ответила, шепотом сообщила, что дело сделано, и принялась горячо благодарить за помощь. Однако Нора резко прервала словоизлияния и приказала немедленно вызвать адвоката.
– Пусть ваш Ивангер явится безотлагательно. А будет возражать – настаивайте, – исключающим возражения тоном приказала она. – Я тоже скоро буду. Все, дорогая, до встречи! – Нора оборвала разговор и нажала на кнопку отбоя.
Некоторое время Изольда сидела, собираясь с мыслями, а потом снова взялась за трубку: следовало позвонить Ивангеру и, хотя ей и не хотелось этого делать, Диме.
Полная луна за окном общежития МГУ сияла так ярко, что просматривалась вся Катина комната, за исключением пары темных углов, куда не доходило серебристое свечение. Зато кровать, на которой лежали Катя и Дима, вся была залита светом. Она подняла голову с Диминого плеча и заглянула ему в лицо, не в силах удержаться от невольной улыбки, чуть-чуть стыдливой, чуть-чуть озорной. Ей подумалось, что сегодня – волшебная ночь, лучшая в ее жизни, и зря она тяготится недобрым предчувствием, нет к тому никаких оснований. Все прекрасно, надо бы лучше, да некуда…
Катя влюбилась в Диму с первого взгляда, как только увидела его во время вступительных экзаменов в МГУ, и с каждым днем любила все сильнее и сильнее. Какие муки ревности ей пришлось вынести, когда однокурсницы при ней обсуждали сердечные дела Димы и Лены Апулевич! А когда прошел слух о неминуемой их женитьбе, Катя готова была наложить на себя руки. Сколько раз она плакала по ночам, зарывшись лицом вот в эту самую подушку, на которой сейчас лежит Димина голова. И сколько раз она была готова взяться за приворотные свечи, чтобы решить проблему одним махом.
Только чудом удержалась она от этого шага, потому что прекрасно усвоила материнские уроки – приворот никому не приносит счастья и радости. Если не исчахнет привороженный от неизлечимой, невесть откуда взявшейся болезни или не погибнет в результате нелепого несчастного случая, то будет пить, гулять, изменять приворотчице направо и налево, бить ее смертным боем, вот только уйти не сможет, зато превратит ее жизнь в настоящий ад.
А Кате хотелось счастья, хотелось любви и крепеньких, здоровых детей – много мальчиков и девочек. Хотелось гладить рубашки и варить борщи, начинать и заканчивать свой день поцелуями. Она была уверена, что Дима именно тот человек, от которого она хочет рожать детей. И если сегодня они вместе, значит, на их стороне сама судьба, и все теперь будет хорошо.
Дима застонал во сне, лицо у него стало напряженным и испуганным. «Дурной сон», – подумала Катя и, легонько подув ему на лоб, помахала над его головой ладонью – лицо Димы разгладилось, дыхание стало ровным. Катя тихонько сползла со скрипучей кровати и, подойдя к окну, распахнула его. Свежий ветерок был таким приятным, ночь такой спокойной и светлой, а счастье таким полным, что она не сразу услышала стоны Димы. Катя оглянулась – он беспокойно метался на постели.
Во сне Дима видел себя со стороны. Он оказался на том же бесконечном кладбище, раскинувшемся на плоской равнине. Ровные соты могил внушали и беспокойство, и страх, и почтение. В небе все так же кружились ангелы, из-за великого множества похожие на кучевые облака, постоянно менявшие форму. Они заслоняли источник света, но, вопреки всем законам природы, он был везде: мертвенный, вездесущий и не дававший тени.
Единственная дорога по-прежнему уходила за горизонт и отлично просматривалась. По ней кто-то шел, приближаясь к нему неспешно, ровным шагом. Дима стоял и ждал, когда идущий подойдет поближе. С такого далекого расстояния не было даже понятно, мужчина это или женщина. Он буквально на секунду оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на небо, и за это мгновение фигура в темно-фиолетовом балахоне с опущенным капюшоном приблизилась почти наполовину. Дима вдруг подумал, вернее, почувствовал, что это женщина. Он двинулся навстречу, сам не понимая зачем, и остановился, только когда до неизвестной женщины осталось не более трех шагов.
Изящные руки выскользнули из широких рукавов балахона и откинули капюшон, затенявший удивительной красоты лицо античной богини. По плечам ее рассыпались пряди волос, гладких, блестящих и черных как смоль. Зато кожа женщины была бела, словно алебастр, и на ней были видны голубоватые жилки. Значит, она настоящая и живая и просто похожа на классическую статую? Темно-синие глаза ее казались почти фиолетовыми, а взгляд их был одновременно манящим и грозным.
– Вы кто? – спросил потрясенный до глубины души Дима.
– У меня много имен, – ответила женщина. – Атропа, Морта, Курносая. Только не называй меня Костлявой, мне это не нравится. Ты что, не узнал меня?
– Смерть? Такая красивая? – У Димы сжалось сердце от страха, и он напряг всю волю, чтобы сохранить равновесие и не упасть.
Он говорит со Смертью! Уму непостижимо! От одного ее вида стынет кровь в жилах. Ноги и руки у него словно одеревенели, а дыхание перехватило от волнения.
