бандитов задержал. Степан помог, один бы не справился с василисками, мог бы и погибнуть.
Случилось это, когда Колька шел домой с овощной базы: увидел на обочине дороги женщину в слезах. Остановился, спросил: «В чем дело?» Ответила: «Вон двое бегут по полю, все купленное детишкам в городе у меня отняли». Колька глянул, а у женщины и ноги в крови: сколько верст до города и обратно босяком ей идти пришлось!
Сломя голову кинулся Колька вслед тем двоим. «Не ходи, убьют тебя!» — кричала ему вдогонку женщина… Но долго ему не пришлось бежать за ними, сами остановились: как-никак, а Колька один и легка с ним расправа — так, видно, им показалось. С разбегу едва не напоролся на финские ножи. На миг остановился, застыл на месте. Те и пошли на него. Вот тогда и сработала давняя привычка звать на помощь Степана. И крикнул он во все горло: «Степка, наших бьют!» Двое и растерялись — где же тот Степка?.. Этим Колька и воспользовался: ударом кулака в солнечное сплетение свалил одного. Второй тут же получил пинок в то место ниже пояса, отчего даже самый сильный мужчина теряет сознание. Тут и подоспел Кирилл Фомич Гонтарь.
Обоих сдал Колька Кириллу Фомичу. После сам начальник милиции грамоту выдал Кольке, сказал: «Кончишь школу — и к нам. Отличный чекист может из тебя получиться».
Складно или нет отвечал Николай Градов на вопросы других комсомольцев, но в конце концов Дуся Гончаренко сказала:
— Ладно. Имею предложение: принять Николая Васильевича Градова в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи.
— Возражаю! — сорвалась с места Регина Кочергина.
Эта девчонка опять хочет ему навредить. Почему? Накануне поссорились…
В селе перед самым началом весенней путины появился моложавый человек в новенькой, с иголочки, морской форме. Кудрявая бородка золотистой подковкой обрамляла довольно привлекательное лицо с тонким прямым носом. В школе своим чередом шли занятия. Регинка, хорошо владея немецким языком, «подрезала слабачкам хвосты». В ее помощи нуждались и Колька со Степаном. И в тот день, когда неизвестный морячок нагрянул в село, Кочергина вдруг не пришла вечером на дополнительные занятия.
Совсем стемнело, когда Колька подошел к дому Кочергиных. В ярко освещенном окне, увидел красавца моряка. Рядом с ним, за столом, уставленным закусками, восседали отец и мать Регинки. Тут же — и она сама.
Колька не залез, а взлетел на акацию, что росла напротив этого окна, и пришел в неистовство: Регинка строит красавчику глазки! О, ее черная душонка!
Кровь ударила Кольке в голову. Хотелось закричать: «Степа, наших бьют!» Не помнил, как слез-с акации…
Утром на пути в школу Колька подстерег Регину и спросил: «Ну, как прошли смотрины?» Она подняла на него свои особенные глаза. Он приготовился увидеть в них гневную черную молнию, но… Что-то непонятное произошло с ней, глаза блеснули иначе. «Ты, Коленька, о чем?» Это прозвучало так, точно она вдруг стала намного взрослее его и теперь смотрела на него, будто на несмышленыша. И он крикнул ей: «Бесстыжая, Коленькой называешь!.. Притвора!» «Дурачок ты, Коленька, помолись богу», — с покровительственной мягкостью ответила она, отошла в сторонку и прислонилась спиной к березке.
Возле зазеленевшей березки она казалась Кольке еще красивее и… загадочней. Но зачем она сказала «помолись богу»?
Колька пришел в ярость: «Дева Мария, поддержи Регинку сзади, мы же, архангелы с золотистыми бородками, с боков. Ну, а…» «А спереди кто? — спросила она посмеиваясь и съязвила: — Ты, Колька, что-нибудь понял из этого?!» «Понял, понял! — вскричал он. — Понял, что тебя надо поддержать кулаком спереди, Регинка Авелевна!»
Она не терпела, когда ее называли по отчеству.
«Так вот ты какой тимтатурный дурак! — вспылила она. — Человек приехал к папе наниматься на работу, а ты?! На же тебе, получай!»
Огненно-красным заревом облилась Колькина щека. Показалось, звук пощечины разнесся по всему селу.
«Ну, Колька Васильевич, а теперь… Ты плюнешь мне в лицо, если сбудется то, о чем ты думал, — сказала она, удаляясь и на ходу бросая ему: — Не думай, замуж не пойду».
Что она сказала? За кого не пойдет замуж? За него, Кольку? Иди за того, с которым вчера сидела за одним столом?
Мысль жениться на Регинке в будущем, несмотря на частые раздоры, укреплялась в Кольке. Но сперва он должен получить аттестат зрелости, пройти армейскую выучку, а уж потом… Об этом самом-самом он имел неосторожность однажды признаться ей, что может стать и генералом, и адмиралом. Все у них впереди. И вот…
— Ребята, я не понимаю Регину, — обратилась Дуся к комсомольскому собранию.
— Не защищай… Кольку в угоду его дружку Степке! — взвилась Регина. — Потому как влюбляешься со Степкой… Но влюбляйся по справедливости…
На носу Дуся выступили бусинки пота. Едва сдерживая слезы, Регина продолжала:
— Градов, ребята, грубит со мной. Даже оскорбляет. Его отношение ко мне невыносимо.
Она села за парту, закрыв лицо руками. Но ее слезы не тронули Степана. Со свойственной ему рассудительностью он говорил:
— Не то слово «влюбляйся». Понимаешь, Кочергина, не то это слово! Товарищи, ведь мы все любим Дусю Гончаренко. Без нее нам не достает веселости, немыслима жизнь. Ведь она — Купавна наша — родная, своя. И вот ты — Альба Регия, стало быть, Белая Лилия… Но объясни, что тебе не нравится в Кольке? Отчего ты, Регинка, ведешь себя, как эгоистка какая?!
Регинка не нашла что ответить.
— Коля, думаю, ты объяснишь, — сказала Дуся. — Давай, слово за тобой.
Колька заговорил нескоро и несмело. Он посмотрел на Регину, точно хотел попросить: «Ну, пожалуйста, не нападай больше. И я тебя люблю».
— Да, нехорошо с моей стороны. Извини… те… — И затем обратился к Гончаренко: — Я не только Регину прошу. И ты тоже, Купавна, извини. Прошу…»
— Скажу тебе, дружба, — говорил мне Николай Васильевич, — хотя это и не мной придумано: молодость — бесценный дар, но она слишком скоротечна. Извини, растеребил себе душу… В пору моей юности тут девушек Купавнами называли, цветами то есть,
