– Черт с тобой, – неожиданно согласился охранник и встал со стула. Уайт подошел к столику с лекарствами и, отыскав бутылочку с нашатырным спиртом, плеснул из нее в стакан с водой. Полицейский опасливо понюхал приготовленное пойло и, оценив его качество, довольно хохотнул.
– Сейчас попьешь! – многозначительно пообещал он.
Когда Уайт по-матерински склонился над перебинтованной головой раненого, мысленно представляя, как тот будет плеваться предложенной отравой, произошло то, чего он в эту минуту меньше всего ожидал: Наварро резко приподнялся с постели и нанес сокрушительный удар головой в румяное лицо охранника. Тот выронил стакан и молча рухнул на пол.
К счастью для Наварро, полицейский упал на спину, и преступнику, хотя и с трудом, все же удалось вытащить ключи для наручников. Встав с постели, он тенью скользнул к окну. Короткая разведка подтвердила наихудшие опасения: прямо под окном торчал еще один охранник.
«Черт, за дверью тоже наверняка кто-то есть!» – мелькнула тревожная догадка. Он хотел было заняться поверженным копом, но вдруг какая-то неодолимая сила повлекла его к стене, на которой висело овальное зеркало.
Наварро сдержал крик только потому, что успел вцепиться зубами в собственную руку!
Он был ошеломлен и напуган, увидев внезапно прямо перед собой лицо родной бабки, которую с детства знал лишь по свадебной фотографии на каминной полке в доме отца.
Там, на старой карточке, красавица-бабка сидела в подвенечном платье и белой украшенной цветами фате рядом с женихом. Здесь же, в зеркальном овале, цветов не было и в помине, а вместо фаты голову закрывали белоснежные бинты. Больничная одежда только подчеркивала какое-то ужасное и противоестественное несоответствие!
– Святая дева, за какие грехи?!. – чуть не плача пробормотал раненый и начал осторожно ощупывать лицо того, кто еще совсем недавно был Луисом Наварро.
В свои сорок пять Мэб Донован окончательно распростилась с мечтой выйти замуж. Ненавистный статус старой девы уже не тяготил ее, как прежде, и лишь временами она с грустью думала о том, что упустила в жизни нечто очень важное и волнующее.
К счастью, у полной и некрасивой Мэб была хорошо оплачиваемая работа, не позволявшая скучать: последние два года она жила у баронессы Фонтенбло, выполняя функции служанки и поварихи. Немногословная Мэб быстро овладела искусством распознавать желания и прихоти хозяйки и та, оценив ее старание, оставила Донован в своем просторном доме на Парк-роуд.
Патси Фонтенбло нравилась спокойная жизнь, и она решила, что, держа в прислуге лишь одну Мэб, избавится от хлопот, связанных с присутствием в доме нескольких слуг.
По тем же соображениям вдова не стала нанимать садовника для своего небольшого сада. Живущий по соседству Дэнни Гловер однажды порекомендовал ей Джонатана, и Фонтенбло быстро условилась со старым негром, что тот будет присматривать за ее деревьями и тремя цветочными клумбами.
С тех пор Джонатан стал наведываться к ним по несколько раз на дню, еженедельно получая за работу чек на двести долларов. Как правило, чек ему выдавала Мэб, которая была в курсе всех домашних дел хозяйки.
В это утро Джонатан пришел к ним раньше обычного. Когда Мэб заметила из окна кухни его сухую, слегка сутулую фигуру, ей показалось, что садовник чем-то встревожен: тот беспокойно оглядывался по сторонам и, похоже, кого-то искал.
Предчувствие не обмануло женщину. Через пару минут она услышала в коридоре шаги, и вскоре негр появился в дверях кухни. Вместо приветствия Джонатан внимательно осмотрел помещение и, убедившись, что в нем нет посторонних, прямиком направился к Мэб.
Когда садовник произнес первые слова, она заметила, как сильно дрожит его голос.
Джонатан говорил быстро и крайне запутанно. Фразы сыпались одна за другой, как кукурузные зерна из дырявого мешка, но бедняжка Мэб, как ни старалась, совершенно не могла ухватить их общий смысл.
Старик начал с заявления о том, что мир меняется, и явно не в лучшую сторону. Затем он без видимой связи перескочил на то, как в детстве его обижал соседский мальчишка, который был старше Джонатана на пять с половиной лет и выше на две головы. Садовник помнил проделки этого негодяя в мелких подробностях и, как поняла Мэб, отомстил бы, доведись им встретиться вновь.
Детские воспоминания сменила страстная жалоба на коварство женщин. Оказалось, что за свою жизнь садовник был трижды женат, и все три раза жены уходили от него, забрав все наличные деньги. Из рассказа Джонатана было достаточно трудно понять, какую часть потерь он считал более ощутимой.
Сбитая с толку Мэб слушала бред садовника с раскрытым ртом, совершенно не догадываясь, куда он клонит. Постепенно у нее забрезжила смутная догадка. И только когда Джонатан признался, что не питал сильных чувств ни к одной из своих бывших подруг, она вдруг ясно осознала, что сумбурный спич садовника – не что иное, как тайное признание в любви, чем-то похожее на те, о которых Мэб читала в любовных романах.
После этого открытия дыхание женщины заметно участилось, а ее богатое воображение тут
же нарисовало картинку с церковным алтарем и седым, по-отечески добрым священником, мирно венчающим влюбленную пару.
Затем у Мэб мелькнула практичная мысль о том, что свадебное платье можно одолжить у младшей сестренки Лиззи, которая была такой же плотной и невысокой, как она. После свадьбы сестра решила не расставаться со своим роскошным подвенечным нарядом и хранила драгоценную реликвию в огромном шкафу.
Служанка начала уже прикидывать, кого бы пригласить на грядущее торжество, когда Джонатан неожиданно умолк.
«Сейчас соберется с мыслями и попросит руки, – с волнением подумала Мэб. – Кажется, перед этим он еще должен глубоко вздохнуть», – вспомнила она вдруг деталь полузабытого книжного эпизода.
В подтверждение ее догадки садовник потупил взгляд и глубоко вздохнул. Он, конечно, очень нервничал, намереваясь сказать что-то важное и значимое для них обоих.
Растроганная Мэб ни на секунду не сводила глаз с пухлых блеклых губ Джонатана, готовясь покрыть их своими горячими поцелуями.
«Через миг они прошепчут то, о чем я мечтала еще девчонкой, – пронеслось в затуманенном сознании женщины. – Конечно же, эти губы заслужили награду…».
В конце концов нерешительный садовник таки разомкнул уста:
– Мэб… у вас не найдется лишнего… лифчика?
Джонатан задал вопрос очень тихо. Настолько тихо, что, кажется, не услышал его и сам.
Но догадливая Мэб прочитала по губам…
В первую секунду у нее от неожиданности просто потемнело в глазах. Потрясенная женщина стояла перед садовником с раскрытым ртом, отчаянно хлопая накрашенными ресницами.
По густому румянцу, мгновенно выступившему на бледном лице служанки, Джонатан сообразил, что суть его просьбы понята и теперь остается лишь дожидаться ответа. Ждать, однако, пришлось недолго. После короткого мощного взмаха Мэб влепила старику звучную затрещину, от которой его голова резко дернулась в сторону.
– Мерзавец! – воскликнула служанка и тут же нанесла Джонатану еще одну затрещину, но уже другой рукой. Голова садовника дернулась опять.
– Грязный мерзавец! – грозно уточнила Донован, пронзая негра бешеным взглядом. – И ты посмел прийти к женщине с такой просьбой?!!
Джонатан даже не пытался оправдываться. Он лишь обреченно прижимался к столу, на котором до его появления Мэб разделывала здоровенную индейку, и с покорным видом ожидал очередной оплеухи.
Гнев служанки увеличивался с каждой секундой. Она вновь замахнулась, целя в большое, слегка оттопыренное ухо несчастного Джонатана, но внезапный громкий звонок вдруг заставил ее замереть на месте.
– Бесстыжая морда! – сквозь зубы выругалась Мэб, медленно опуская руку. – Учти, сегодня тебе повезло. Но завтра… – она тут же умолкла, вновь услыхав настойчивый звук хозяйского звонка.
Одарив негра свирепым взглядом, Донован что-то буркнула под нос и опрометью бросилась на зов баронессы.
Старый садовник с тоской посмотрел вслед ее пышной фигуре. Сообразив, наконец, что его миссия полностью провалилась, Джонатан тихо застонал и безвольно побрел к выходу на улицу.
Патси Фонтенбло чувствовала себя как никогда отвратительно. Всему виной был скверный сон ее любимицы Милли, которая всю ночь напролет жалобно скулила и ворочалась на кровати рядом с хозяйкой. Лишь под утро болонка немного успокоилась, позволив вдове забыться коротким беспокойным сном.
Около девяти Фонтенбло вылезла из кровати и, наскоро умывшись, позвонила знакомому ветеринару, к которому обращалась всякий раз, когда Милли мучила какая-нибудь болезнь. Врач приехал лишь через час, и до его появления вдова успела переодеться и привести в порядок прическу. Закончив туалет, она вызвала служанку.
Вместе с Мэб они внимательно осмотрели болонку. Донован первой заметила странное новообразование внизу живота собаки, окончательно смутившее покой Фонтенбло.