«Известный певец, Егор Бро, вчера был доставлен в больницу с ножевым ранением, многочисленными повреждениями внутренних органов и переломами. Как сообщает наш источник, нападение произошло возле клуба, где певец выступал на частной вечеринке. Почему Егор Бро вышел без охраны? Кто знал о том, что у него с собой гонорар в пять миллионов рублей? И почему все видеокамеры возле клуба оказались отключены? — во всех этих вопросах предстоит разобраться полиции, а мы продолжаем следить за состоянием певца».
Включаю следующий ролик, вышедший в эфир три дня назад:
«Егор Бро, один из самых популярных современных исполнителей, всё ещё находится без сознания. Он перенес уже четыре операции, и врачи продолжают бороться за его жизнь. В полиции сообщают, что основная версия на данный момент — ограбление. Но они ждут, пока певец очнётся, чтобы уточнить у него детали. Толпы фанаток ежедневно штурмуют здание больницы, девушки приносят цветы и подарки, и жалуются, что их выгоняют и запрещают кричать под окнами слова поддержки любимому певцу…» Начинают показывать одну из фанаток, и я нажимаю на «стоп».
Нахожу вчерашний выпуск.
«Сегодня Егор Бро наконец пришёл в сознание. Мы поговорили с его продюсером, Григорием Ивановичем Шепелевым, и вот что он нам сказал: «С прискорбием вынужден сообщить, что мы потеряли великого певца. Егор был очень талантливым исполнителем и музыкантом. И я благодарен судьбе, что мне выдалась честь поработать с ним. Но, к сожалению, его карьера окончена. Как сказал лечащий врач, даже если голос к нему и вернётся, то петь он больше никогда не сможет. Но к радости всех поклонниц спешу сообщить, что мы успели доснять клип на новую песню Егора «Лунный гость». Он уже доступен в интернете. И это, к сожалению, последняя работа Егора Бро».
— Вот ведь козёл, да? — говорит за моей спиной Юля. — Егор ещё не умер, а он уже его хоронит. Пошли кушать.
— Ага, — машинально отвечаю я.
Весь вечер находилась в каком‑то ступоре. Поела, помылась, посмотрела с Юлей какой‑то фильм и легла спать. Посреди ночи резко подорвалась с кровати и вышла в коридор. Долго смотрела в окно.
Всё вдруг стало кристально ясно. И те мои ночные кошмары, как предчувствие беды. И та разрывающая боль в сердце. И то дикое желание узнать, как он там.
Я чувствую его. Я люблю его. И сейчас я ему нужна. И я должна быть рядом.
Возвращаюсь в комнату и покупаю билет на самолет до Москвы. (На это ушла половина отпускных, но это не важно) Самолет в час дня. Отлично. Успею проставить экзамен и отдать зачётку в деканат. Узнаю, в какой больнице Егор, и сохраняю себе маршрут на телефон. Наверное, меня к нему не пустят, но я что‑нибудь придумаю на месте.
Держись, Егор! Я скоро буду рядом. Мы справимся. Прости, что не узнала обо всём раньше.
Засыпаю со слезами на глазах.
В больницу я успела как раз в часы посещений, приехала прямо из аэропорта.
— Здравствуйте, я к Егору Бруславскому. Подскажите, пожалуйста, в какой он палате?
— К нему не пускают, — бурчит толстая тётка за стойкой.
— А почему? Он же пришёл в сознание? — растерянно спрашиваю я.
— Потому что фанаткам вход запрещён. Много вас таких ходит тут. Поди ещё толпа подружек за углом. Нечего беспокоить человека, ему и так несладко.
— Нет, вы не поняли, я не фанатка Егора. Пожалуйста, мне очень нужно к нему, — слёзы наворачиваются на глаза, неужели мне не удастся даже взглянуть на него? Сказать ему, что я рядом?
— Девушка, шагайте отсюда! А то сейчас охрану позову. Михалыч, иди выпроваживай, ещё одна пришла, — громко кричит кому‑то.
— Любовь Евдокимовна, чего кричим? — весело спрашивает молодой высокий врач, подходя к стойке, и кладёт на неё какие‑то бумаги, — вот, принёс вам данные на пациентов.
— Да вот, Глеб Викторович, к парню нашему ещё одна фанатка ломится, — подбоченясь, громко говорит Любовь Евдокимовна. — Михалыч, ну где ты там?
— Да не фанатка я! — кричу я в отчаяньи.
— Спокойно, красавица, не нужно тут шуметь, — берёт меня под руку врач и отводит чуть в сторону. — Как тебя зовут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ксюша, — всхлипываю я. — Михеева.
Смотрит на меня очень внимательно и затем кивает каким‑то своим мыслям.
— Пойдём со мной, Ксюша. Любовь Евдокимовна, под мою ответственность, — кивает на меня тётке и ведет под руку по коридору.
— Я хотел позвонить тебе, но Егор запретил. Видимо, не хотел расстраивать.
— Мы… поссорились, — говорю, удивляясь, откуда врач про меня знает.
— Мы смотрели его телефон и искали, кому позвонить и сообщить. Как оказалось, родных у него нет. А больше всего в последнее время он общался с тобой. Правда, большинство сообщений не отправлено, но ты явно важна для него. И раз уж ты приехала сама, можешь его навестить. Повидайся, а потом зайди ко мне в ординаторскую, поговорим. Имей в виду, он сейчас почти полностью неподвижен. Только пальцами может шевелить и глазами. Ни повернуться, ни кивнуть. Он будет полностью молчать ещё несколько дней. Мы общаемся глазами. Моргнуть один раз — «да», два раза — «нет».
Слушаю его, а по щекам текут слёзы.
— А вот это брось, — говорит он. — Ты должна быть сильной и давать ему силы выкарабкаться. Он в тяжёлом состоянии, и ему сейчас нужна причина, чтобы жить.
— Я поняла, спасибо вам большое, — вытираю глаза и пытаюсь улыбнуться.
— Тогда тебе — сюда, — показывает на дверь палаты, — а потом ко мне туда, — показывает в конец коридора.
Киваю и берусь за ручку двери.
Глава 8. Причина, чтобы жить
Она меня обманула. Обещала быть рядом, но её нет. Я сотни раз пытался вернуться на тот луг, представлял себе каждую травинку и каждое облачко, шум ветра в ушах. Но всё бесполезно.
Мне осталось только спать да смотреть в белый потолок. Тела не чувствую вообще. Кажется, от меня только и есть, что глаза и уши. Вижу капельницы (в меня всё время что‑то вливают) и какие‑то приборы. Слышу шаги по коридору да шум улицы за окном.
Кажется, идёт третий день, как я очнулся. Иногда заходит врач. Часто — медсестра. Переключает капельницы, что-то проверяет на моём теле. В очередной раз открылась дверь и кто‑то вошёл. Не открываю глаза, уже не интересно. Почему‑то очень тихо. Визит медсестры обычно сопровождается шуршанием и вознёй. Значит, не она. Чувствую, что на меня смотрят. Да и пусть, жалкое, наверное, зрелище. Вдруг улавливаю в воздухе знакомый аромат. И ещё до того, как мозг понял, кто это, сердце начало бешено колотиться. Распахиваю глаза — и не верю им. Закрываю и открываю снова. Передо мной стоит Ксюша. Она очень бледная и, кажется, похудела.
— Привет! — шепчет она. — Я только вчера узнала… Прости …
Её губы подрагивают, будто она не решается сказать что‑то ещё. Поднимаю вопросительно брови. Долго молчит и наконец произносит:
— Я не знаю, нужна ли я тебе… Может, ты уже и не хочешь меня видеть…
Её глаза бегают по моему лицу. А внутри меня всё кричит: «Нет, нет! Нужна!» И я моргаю несколько раз, надеясь, что она поймёт. На её губах появляется лёгкая улыбка и тут же исчезает. Она пристально смотрит на меня и тихо говорит:
— Я соврала тебе тогда… ты тоже мне необходим… очень… Я… так люблю тебя…
Внутри меня всё ликует от счастья, но я не знаю, как выразить это. Пытаюсь шевелить губами, беззвучно произнося: «Я тоже люблю тебя». Но они меня совсем не слушаются, и это очень больно. От боли, бессилия и вместе с тем безумного счастья, на моих глазах тоже появляются слёзы. Ксюша смотрит на мои губы и вдруг наклоняется и прикасается к ним. Поцелуй длится всего пару секунд, и мне этого безумно мало, но она уже поднимает голову и тихо говорит:
— Я так скучала… я просто умирала без тебя…
Я тоже, девочка моя, я тоже.
Шмыгает носом и вытирает руками глаза.
— Твой доктор просил меня зайти к нему. Я скоро вернусь.
Улыбается и слегка сжимает мои пальцы. А потом уходит.
