— Это что такое? Ну‑ка быстро поставить обратно! — восклицает недовольно медсестра, а я и не слышал, как она открыла дверь.
— Я как должна к больному подходить? — продолжает бушевать она, и Ксюша испуганно подскакивает на кровати.
— Простите, я сейчас быстро уберу, — лепечет она, а мне так хочется встать и наорать на эту дуру, что разбудила мою девочку. Да помочь ей, в конце концов, подвинуть эту кровать. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Бешусь от бессилия и стучу кулаком по постели, но на меня никто не смотрит.
***
Завтрак мне принесли прямо в палату. Манная каша и бутерброд с сыром. Ставлю на столик и подхожу к Егору.
— Ты не против, если я тут покушаю? — на всякий случай спрашиваю его. — Не хочу тебя дразнить, тебе ведь пока нельзя… — моргает два раза и смотрит на меня с нежностью. — Там манная каша. Я её очень люблю, — зачем‑то говорю я. — А вот что любишь ты, я даже не знаю. Но я узнаю… когда‑нибудь.
Становится грустно, и я возвращаюсь к столу. Стараюсь есть бесшумно и одновременно переписываюсь с Юлькой. Как вдруг меня осеняет:
— Егор! Я знаю, как мы будем общаться!!! Ты ведь можешь писать в телефоне! — глаза парня радостно загораются, и он моргает.
Открываю его тумбочку и нахожу телефон. Машинально включаю и замираю. У него на заставке — я. Удивлённо смотрю на Егора, и он слегка улыбается. Снова перевожу взгляд на экран. На фотографии я спящая. Наверное, сфотографировал меня тем утром после Дня Города. Очень удачный кадр. Луч солнца падает на моё лицо и волосы будто светятся. Я тут похожа на ангелочка.
— Красиво получилось, — передаю ему телефон и спрашиваю: — А хочешь посмотреть, что на заставке у меня?
Он моргает, а я приношу свой телефон и показываю ему фото, которое сделала неделю назад. На нём мое открытое окно и засохший букетик ромашек на подоконнике.
— Ты был такой уморительный тогда. С ромашками в зубах.
Вздыхаю и возвращаюсь к столу. Снова начинаю есть и вдруг получаю сообщение:
«Я не люблю манную кашу»
А следом ещё одно:
«Я люблю тебя»
Снова вскакиваю из-за стола и подхожу к Егору. Наклоняюсь над ним и пристально вглядываюсь в глаза.
— Правда? — едва слышно шепчу, и он моргает.
Смотрим друг на друга, и у меня снова слёзы на глазах. Ну что я за плакса такая! Наклоняюсь ниже и целую его в губы. Он отвечает мне. И это так хорошо… Наш поцелуй уже напоминает настоящий, и я никак не могу оторваться от него. Егор любит меня! А я сомневалась… И это фото… Он смотрел на меня каждый день, а я ведь пыталась забыть… Я целую самого дорогого мне человека и теперь точно знаю, что мои чувства взаимны. И я так счастлива!
Поднимаю голову и вытираю щёки.
— Прости, что я такая плакса, — улыбается мне и дважды моргает. — Я просто очень-очень рада…
Тут открывается дверь и заходит другая медсестра.
— Пора делать перевязку, — щебечет она, глядя на Егора и будто не замечая меня.
Встаю с кровати и отхожу в сторону, чтобы не мешать.
***
Эта медсестра мне нравится больше. Она довольно милая и от неё не пахнет парфюмерным магазином. Что‑то ласково приговаривая, отдирает от моей кожи пластыри. Я её даже не слушаю.
Раньше мне нравилось внимание девушек. Я купался в любви моих фанаток, всегда с удовольствием раздавал автографы, шутил с ними, приобнимал, а с кем‑то даже позволял себе чуть больше. Сейчас меня это ужасно раздражает. Абсолютно все медсестры пытаются произвести на меня впечатление. Кто‑то ярким макияжем, кто‑то пышным бюстом, кто‑то ласковым обращением. Пока не было Ксюши, ко мне забегали по триста раз на дню. То проверить капельницы, то поправить одеяло, то открыть окно, то закрыть… Они что думают, я выйду отсюда и тут же женюсь на самой заботливой?
Вот и эта. Возится слишком долго, поглаживая мою кожу.
— Сейчас будет немножко больно, — сюсюкает медсестра и берёт зелёнку.
Да бесит уже, что я, маленький что ли? Всё же морщусь, когда начинает промакивать швы. Она сразу это замечает и начинает дуть на мой живот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тут же слышу, как хлопает дверь. Чёрт, Ксюша, всё не так! Ты же видишь, она сама! А я даже сказать ничего не могу!
Терплю, пока она накладывает новую повязку. Кажется, мой яростный взгляд может прожечь потолок.
— Пока, Егорушка, не скучай! Скоро придем ларингоскопию делать, — щебечет медсестра и наконец‑то уходит.
Тут же возвращается Ксюша и садится рядом.
— Прости, не могла больше на это смотреть, — смущённо улыбается и продолжает: — Видимо, у тебя тут полная больница фанаток…
Милая, да какие фанатки? Они все мне не важны. Только ты.
Беру её ладошку и подношу к губам. Нежно целую и смотрю прямо в глаза.
Я люблю тебя, моя девочка…
***
— Доброе утро! — бодро говорит Глеб Викторович, входя в палату.
— Здравствуйте! — поднимаюсь ему навстречу.
— Ну, как у нас дела? — спрашивает и смотрит только на меня.
— Он мне уже улыбается! — радостно делюсь я. Надеюсь, он поймёт, что я хочу этим сказать. Что Егор вовсе не думает о суициде и вполне адекватен.
— А я и не удивлен, — говорит доктор и зачем‑то кладёт руку мне на плечо. — Хотел бы я посмотреть на того человека, который бы смог не улыбаться рядом с тобой, Ксюша.
Смущаюсь от его слов и поворачиваюсь к Егору. Замечаю, что он сжал руку в кулак и смотрит на доктора очень недружелюбно. Блин, надо спасать ситуацию.
— А ещё мы нашли средство связи! — сообщаю доктору и, мягко сняв его руку, подхожу к тумбочке и беру телефон. — Вот! — показываю его доктору. — Он может писать мне сообщения!
— Отлично придумано! Будешь нашим связным, — похвалив меня, он поворачивается к Егору. — Ну что, Егор, сейчас проверим ваше горло и решим, что с вами делать.
Странно, а к нему он обращается на «вы». Неудобно как‑то, вдруг Егор подумает, что я его врачу глазки строила, и будет ревновать….
Заходит медсестра с каким‑то прибором. Снимает с Егора воротник, который фиксировал голову и шею. Осматривает швы и удовлетворенно кивает. Затем засовывает в его рот трубочку, и доктор рассматривает на своём планшете горло Егора изнутри. Я стою в сторонке и жду, что он скажет. Смотрю на рану Егора и думаю о том, что он чувствовал, когда на него напали. Наверняка, кровь хлестала… А если бы нож воткнули чуть ниже или с другой стороны… Боже, мне страшно думать об этом. Я впервые осознала, что могла ведь потерять его навсегда…
— У меня для вас хорошие новости, — говорит Глеб Викторович, поворачиваясь ко мне. — Внутренние швы зарубцевались, наружные завтра будем снимать. Ортез надевать больше не будем, ему можно понемногу разрабатывать шею и поворачивать голову. Но не увлекаться! Ксюша, следи за этим! — радостно киваю, и он продолжает: — Пищевод тоже в нормальном состоянии. Сейчас уберём трубку из стомы, и уже вечером можешь покормить его тёплым бульоном через рот. Возьмёшь в столовой.
Тут у меня пиликает телефон, и я вижу сообщение от Егора.
— Егор пишет, что горло очень сушит, — говорю Глебу Викторовичу. — Ему уже можно воду?
— Это нормально после процедуры. Воду можно. Только не холодную и по паре глотков. Возьми мягкую трубочку, чтоб удобнее было.
Затем поворачивается к медсестре. Та уже обработала швы и сменила повязку, и теперь с нежностью смотрит на Егора.
— Ирочка, трубку из стомы убрать, и катетер — тоже. Теперь он может справляться сам. Ну ладно, поправляйтесь! Ксюша, если будут вопросы, ты знаешь, где меня найти.
***
Наконец, мой доктор ушёл и оставил Ксюшу в покое. Медсестра медленно вытаскивает из моего живота какую‑то трубку, и это жуть как неприятно. Вот ведь урод! Так явно заигрывал с моей девочкой, и не постеснялся даже меня и медсестру. А она так простодушно ему улыбалась, будто совсем не видит мужского интереса с его стороны.
Вдруг с меня сдёргивают одеяло, и я понимаю, что за этим последует. Будет убирать катетер. Сжимаю зубы. Я ведь лежу голый, и сейчас сразу две девушки смотрят на мой вялый член, из которого торчит мерзкая пожелтевшая трубка. Ладно, медсестра, ей это не впервые. Но я не хочу, чтобы видела Ксюша. Чуть поворачиваю голову и смотрю на неё. Она замечает мой взгляд и смущённо отводит глаза. Затем отворачивается к окну и обхватывает себя руками.
