Революционер
Говорят, в штурме Бастилии был виноват маркиз де Сад. Говорят, он там как раз сидел, в июле месяце 1789 года, в компании примерно десятка заключенных. Кстати, в результате исторического штурма из застенков Бастилии освободили всего семерых узников. Зато охраняли их человек сто, а комендантом был и вовсе маркиз, но не де Сад, а де Лонэ. Маркиз, кстати, очень высокий титул. Ниже герцога, но выше графа. До сих пор достоверно неизвестно, был ли де Сад настоящим маркизом или всего лишь графом. Но это так, мелкие подробности.
Так вот, значит. Мимо Бастилии бежала толпа народа. Примерно такая же толпа, как в известном историческом анекдоте про Робеспьера. Вот, кстати, этот анекдот.
Сидит Робеспьер, чай пьет в кругу семьи. Вдруг за окном шум, крик и топот: разъяренная толпа катится по улице. Робеспьер тут же вскакивает и бежит к двери. «Ты куда?» – спрашивают взволнованные родственники. «Как то есть куда? – отвечает он. – Возглавить народ!» – «Но ведь ты не знаешь, кто они, куда бегут, чего хотят!» – «Неважно! – кричит Робеспьер. – Потом разберемся! Главное – возглавить!»
Но это я так, к слову. Хотя не только. Из таких мелких штучек, безобидных деталек, из таких вроде бы забавных мыслей, парадоксов и практических навыков, как из кубиков «Лего», складываются исторические монстры.
Итак, толпа бежала мимо Бастилии, а оттуда высунулся маркиз де Сад и крикнул: «Здесь избивают заключенных (другая версия: пытают революционеров)! Освободите нас!»
И немедленно толпа бросилась на штурм… или Демулен, узнав об этом, произнес свою знаменитую речь-призыв к восстанию, но Бастилию в итоге взяли, тем самым начавши Французскую революцию. Правда, было не совсем так, ведь в числе освобожденных узников не было маркиза де Сада. Потому что он это крикнул из окна 2 июля, а 4 июля его перевели в Шарантон, в дом умалишенных.
Некоторые и вовсе считают эту историю выдумкой, но если это и легенда, то не совсем бессмысленная. Точнее, очень даже осмысленная.
Донасьен Альфонс Франсуа, маркиз де Сад (2 июня 1740 – 2 декабря 1811) был отцом Революции. Не данной конкретной Французской, в которой он деятельно участвовал и которую страннейшим образом описывал, а еще более великой, масштабной и глобальной.
Маркиз де Сад изобрел Революцию как способ мышления, как мировосприятие, как этику, как личную духовную и телесную практику.
Именно этим он интересен, а не своей политической деятельностью, не своими эротическими приключениями и тюремно-психиатрическими злоключениями. Хотя и того, и другого, и третьего в его жизни было многовато, даже на фоне жестокого, развратного и авантюрного XVIII века. Родился в богатой и знатной семье, служил в армии, безобразничал, распутничал, привлекался к суду за sexual abuse, как сказали бы мы сейчас. За свою нечестивость приговаривался к смерти, бежал из страны, возвращался, его ловили, его рукописи сжигали, или они сгорали по революционной нечаянности. Он был членом революционного правительства Франции – комиссаром здравоохранения, что непременно вызывает циничную усмешку. Протестовал против жестокости своих коллег, был арестован, опять приговорен к смерти, снова бежал, нищенствовал, был театральным рабочим. Последние десять лет провел в том же Шарантоне, где организовал театр сумасшедших. Об этом, кстати, есть замечательная пьеса Петера Вайса «Марат – Сад» в переводе Льва Гинзбурга, поставленная Юрием Любимовым на Таганке.
Но всё это на самом деле не так уж интересно. Хотя об этом написано много увлекательных биографических триллеров.
И уж конечно, скучноватые объемистые писания маркиза де Сада интересны вовсе не настырно-подробным изображением секса и издевательств, изнасилований и живодерств.
Кстати, одни люди считают, что всё это – странная и неловкая игра ума, поскольку в реальности все эти комбинации тел и орудий пыток просто невозможны, технически неосуществимы, хоть ты закончи цирковое училище с золотой медалью.
Другие люди полагают, что тексты де Сада – это весьма своеобразная пропаганда добродетели и воздержания. Так сказать, от противного. От очень противного, просто-таки от омерзительного. Поскольку прилежное чтение всех этих описаний вызывает какие угодно чувства, но только не эротические. Романы де Сада – это не порнография.
Кстати, как писатель де Сад плох. Вызывающе плох, насколько можно судить по переводам. За исключением нескольких ловко сочиненных новелл, это громоздкие романы-трактаты. В его время уже были написаны «Исповедь» и «Новая Элоиза» Руссо, и по сравнению с ними – в чисто литературном смысле – де Сад беспомощен и многословен до графомании. Он, кстати, и был графоманом в строгом смысле слова. Писал много, жадно и почти безуспешно для современников – Европа открыла его лет через сто после его смерти.
Однако же это великий писатель. Хоть и очень плохой. Так получилось.
У маркиза де Сада интереснее всего – мысль. Его концепция религии, морали и общественного устройства. Его соображения о физике общества, если можно так выразиться. О тех силах притяжения и отталкивания, которые делают общество (а) возможным и (b) невыносимым.
В промежутках между скучноватыми оргиями герои и героини рассуждают. И в этих рассуждениях – квинтэссенция Революции как мировоззрения и опыта.
То, что маркиз де Сад – атеист, ясно само собою. Но он даже не богоборец всерьез, а насмешливый исследователь религиозных предрассудков. Для него нет и абсолютной морали. Маркиз де Сад утомительно перечисляет противоречащие друг другу моральные нормы разных народов и разных эпох – и приходит к двум выводам. Первый: моральные нормы – это чистейшая условность, зависящая от времени, места и прихоти господ. Второй, куда более серьезный: если в морали и есть что-то общее, то это – насилие как инструмент утверждения нормы и как особая ценность, некая сверхнорма. «Нравственно то, что служит интересам рабочего класса, товарищи!» «Не ограниченное никакими законами насилие, товарищи!»
Однако есть нечто, заменяющее Бога и мораль, – это Природа (разумеется, с большой буквы). Природа – это и есть столь любимые революционерами «объективные законы», которые легитимизируют насилие – революционное, да и всякое иное. Главный закон Природы – это стремление всех живых существ доминировать и наслаждаться, доминируя. Духовный интерес, духовный мотив, по де Саду, – это интерес и мотив телесного наслаждения, который может быть осуществлен путем безраздельного контроля над чужим телом. Собственно, единственное духовное наслаждение есть переживание этой власти, упоение безнаказанностью, которое не существует отдельно от обладания здесь и сейчас.
Де Сад делает три вещи. Он отважно радикализирует материальный интерес, о котором в более мягкой, пристойно-буржуазной, форме будут говорить революционеры последующих веков – например, марксисты. Он столь же резко радикализирует и духовный мотив, о котором в более приемлемой, романтическо-идеалистической, форме будут говорить другие революционеры будущего – например, первые русские террористы, националисты ХХ века, религиозные фундаменталисты нашего времени. Одни говорили о простой, нужной всякому человеку зажиточности, обеспеченности; другие – об освещающих наш путь идеалах. Тех и других можно понять – у них были жены и дети, друзья и соратники: надо было выглядеть прилично в их глазах, надо было говорить то, что поймут и поддержат люди вокруг. А люди вокруг увязли в прошлом, в шаблонах повседневности, и даже Маркс с Бакуниным должны были это учитывать. Де Сад сидел в тюрьме или сумасшедшем доме, у него не было ни семьи, ни референтной группы, и он имел возможность додумать и дочувствовать Революцию до конца.
Материальный интерес – это интерес наслаждения; идеальный – интерес властвования. Третье, что сделал де Сад, – объединил их в одно. Власть – это наслаждение властвующего; власть сама по себе – главнейший соблазн.
Оруэлл написал об этом через полтораста лет после де Сада и в этом смысле не сказал ничего нового: О’Брайен – это Нуарсей эпохи модерна. Некоторые сюжетные повороты «Жюльетты» (записка министра делает правого виноватым, а преступника – героем) предвосхищают мысли романа «1984». В книгах де Сада есть и свой Уинстон Смит – несчаст ная добродетельная Жюстина. Впрочем, этот сюжет не прописан, а лишь намечен: мазохизм – это контрреволюция приспособленчества, но время ее пришло лет через сто после де Сада, а то и позже. Но я слегка отвлекся, простите.
Богатство и социальный статус – не цели. Это лишь инструменты для достижения власти-наслаждения. Власть ради собственности и статуса – это реакция, застой. Собственность и статус ради власти – это Революция.
По маркизу де Саду, не бывает сословий и классов, не бывает умных и дураков, не бывает красавцев и уродов, честных и подлых, мужчин и женщин, даже, честно говоря, богачей и бедняков, как таковых, тоже не бывает. Были, есть и будут господа и рабы. Господа существуют, наслаждаясь. Рабы существуют для наслаждения господ, и рабы всегда хотят стать господами. Наслаждение – вот универсальное силовое поле социальной физики.
