боец Красной армии, штрафник, перевозит трупы умерших от тифа из переполненного морга на кладбище. Сотни умерших дожидаются погребения; в обмен на еду боец соглашается нагрузить на телегу больше, чем ему положено по приказу. По дороге на кладбище его ждет множество макаберных приключений: тела падают, ему приходится сидеть на голове мертвеца, один труп он теряет; при этом сам он остается отстраненным и равнодушным [Гехт 1983: 5-16].
Гехт родился в Одессе, был близким другом Бабеля, а впоследствии – поэта С. И. Липкина и прозаика В. С. Гроссмана. Учился у поэта Э. Г. Багрицкого и принадлежал к направлению, которое Шкловский называл «юго-западной школой» советской литературы. Короткую прозу публиковал всю жизнь (1903–1963), за исключением восьми летней отсидки в ГУЛАГе в 1944–1952 годах за «антисоветскую деятельность» (на арест сильно повлияла его дружба с Бабелем). Гехт переводил с идиша произведения Ш. Аша и Шолом-Алейхема. Его собственные тексты пестрят словами и выражениями на идише, порой – транслитерированными, порой – переведенными на русский[68]. О ранних годах его жизни известно немного: согласно одному источнику, родители его погибли по ходу Одесского погрома 1905 года, вырастил его старший брат. Судя по всему, Гехт воспитывался в более традиционной семье, чем Бабель, опыт его был ближе к опыту Маркиша или Бергельсона. Когда по ходу допроса его спросили, почему он вместо имени «Авраам» использует «Семен» (пытаясь обвинить в двуличии), писатель ответил, что существует еврейская традиция: если ребенок тяжело заболел, ему дают новое имя, пытаясь тем самым перехитрить ангела смерти. Традиционная еврейская жизнь постоянно возникает в произведениях Гехта: он пишет, например, о запрете на труд в Субботу, о законах семейной чистоты, об обычае просить покойных о заступничестве. Однако эти этнографические подробности носят скорее иронический, чем ностальгический характер. Например, в прекрасной повести 1927 года «Человек, который забыл свою жизнь» нарратор объясняет, что «эрув» – пространство, внутри которого разрешено перемещаться и переносить вещи во время Субботы, обозначается веревками, закрепленными на столбах. Во время Гражданской войны петлюровцы называли эрув «беспроводным телеграфом» и расстреляли десятерых евреев, чтобы искоренить этот обычай.
В рассказе Гехта «Гай-Макан» пострадавший от насилия еврей, от лица которого ведется повествование, встречается в очереди за хлебом в Берлине со своим обидчиком-украинцем. В первой сцене описано огромное тело бывшего украинского генерала Гай-Макана, безобразно раздутое от водянки; огромная, похожая на тыкву голова глубоко ушла в плечи. Здесь отвратительный ландшафт Маркиша и Бабеля сконцентрирован в одной фигуре. Нарратор вспоминает события 1918 года, беспорядки на Украине, когда жизнь и смерть поменялись местами: «Восемнадцать месяцев нескончаемых бедствий научили еврейских женщин встречать смерть спокойно, ибо смерть была неизбежна, и пугаться жизни, ибо жизнь казалась случайностью» [Гехт 1983: 142]. Бейла Прицкер пытается хитростью спастись от неизбежного, объявив своему мучителю-казаку, что у нее сифилис. В этот момент в повествовании появляется Гай-Макан: «Чьи-то гигантские ноги грохали чугуном и сталью. Чье-то гигантское тело наваливалось на дверь. Прошла одна минута – раздался оглушительный кашель, проржавевшие петли пронзительно взвизгнули, и дверь сорвалась, расплескивая стекольные брызги» [Гехт 1983: 144]. Это сильно стилизованное описание можно сравнить со сценой из «Моего первого гуся» Бабеля:
Савицкий, начдив шесть, встал, завидев меня, и я удивился красоте гигантского его тела. Он встал и пурпуром своих рейтуз, малиновой шапочкой, сбитой набок, орденами, вколоченными в грудь, разрезал избу пополам, как штандарт разрезает небо. От него пахло духами и приторной прохладой мыла. Длинные ноги его были похожи на девушек, закованных до плеч в блестящие ботфорты [Бабель 1990,2:32].
Рассказ Бабеля был опубликован в 1924 году, Гехта – годом позже в вышедшем в Москве сборнике его рассказов (1925). В обоих фрагментах мы видим огромное мощное нееврейское тело, при этом у Бабеля, но не у Гехта, оно восхищает и очаровывает рассказчика-еврея. В обоих рассказах звучит тема насилия. Очкарику Лютову говорят: казаки примут его в свои ряды, если он силой возьмет женщину; в рассказе Гехта главный герой разбирается с проблемой сифилиса так: просит перепуганного врача-еврея осмотреть Бейлу. Когда выясняется, что она здорова, Гай-Макан начинает раздеваться, а Бейла закрывает глаза. В «Моем первом гусе» старуха говорит, что хочет повеситься, в «Гай-Макане» Бейла произносит: «Я не перенесу этого. Я хочу умереть» [Гехт 1983: 143].
В рассказе Бабеля границы чувств и привязанностей постоянно смещаются: Лютова изумляет и привлекает Савицкий, отталкивают казаки, при этом ему крайне важно завоевать их уважение, его переполняют желание и чувство вины. Схожим образом в рассказе Гехта противостояние насильника и жертвы сворачивается, когда еврей и генерал-украинец оба оказываются в берлинской эмиграции, оба мучаются от голода – а кроме того, их объединяют отношения с Бейлой. Выясняется, что рассказчик – ее муж, причем он заверяет Гай-Макана, что Бейла не испытывает к нему ненависти. В финале рассказа хлеб в магазине заканчивается, еврей с генералом вместе отправляются на поиски сахара. И в «Моем первом гусе» Бабеля, и в «Гай-Макане» Гехта черта, отделяющая евреев от неевреев, размывается, и тела соединяются в голоде, враждебности, насилии и желании.
Отцы и дети
Революционная культура делала акцент на юность, революционная культура была обращена в будущее. Революция призывала детей отказаться от отцовских взглядов. В повести Гехта «Человек, который забыл свою жизнь» все эти расхожие истины поставлены с ног на голову. Действие происходит во время НЭПа, но повествование частью обращается к годам Гражданской войны. Начинается все с антисемитского инцидента в московском трамвае: чернобородый цыган объявляет о пришествии еврейского «царства» и жалуется, что евреи вытесняют русских. В речь цыгана намешано слов, происходящих из идиша, в том числе «шурум-бурум» и «гешефт». В рассказе прослежен путь миграции евреев из бывшей черты оседлости в Москву (как формулирует это один из персонажей, мешая русский и идиш, «понаехали… со своими тателе-мамеле»), причем в центре внимания не новый тип еврея-рабочего, а жизнь старорежимных евреев, проживавших в гетто под названием Малый Иерусалим в Виннице в годы Гражданской войны.
Герой повести Исак Зельц с самого начала и до конца живет в мире-перевертыше. Он соглашается на «черную свадьбу» (свадьбу, которую проводят на кладбище, дабы отвести от общины то или иное несчастье), за что богатые евреи обещают ему денег на покупку лавки, но обещания не выполняют. Единственный выживший сын Исака, Нахман (в тексте сказано, что имя это означает «утешитель»), в тринадцать лет начинает читать по-русски светскую литературу и влюбляется в девочку-нееврей-ку. В то же самое время австрийские и германские войска, оккупировавшие южную Украину, отходят под натиском украинских сил, которые в повести воплощает фигура атамана
