Мигель сделал попытку пошевелиться, и с его губ тотчас сорвался мучительный стон. Тело пронзила такая сильная боль, словно каждую клетку его организма рвали на части. Это давали о себе знать последствия воздействия станнера. Промелькнула малодушная мысль, что лучше бы его пристрелили, чем заставили переживать подобное.
С трудом разлепив глаза, Бельмонте огляделся. Судя по всему, он находился в тюремной камере. Одну из стен заменяла высокая, от пола до потолка, решетка из толстых металлических прутьев, сквозь которую просматривался тускло освещенный коридор. Серые шероховатые стены камеры покрывали корявые надписи, смысл которых был не вполне понятен. В углу находился рифленый настил с дырой в центре, предназначенный для справления естественных надобностей, и крохотная железная раковина. Бледный свет с улицы проникал через маленькое зарешеченное окошко под самым потолком. Судя по всему, было раннее утро. "Сколько же времени я провел в отключке?" - промелькнуло в голове. "Неужели целые сутки?" Узнать время он не мог - КИТ сняли с его руки. В память о нем осталась лишь бледная полоса на запястье и несколько свежих ссадин - видимо, замок снова заклинило и полицейским пришлось изрядно повозиться, чтобы расстегнуть браслет.
Бельмонте лежал в центре камеры на грязном, изодранном матрасе, вонь от которого была столь сильна, что перебивала все остальные запахи. Желтые пятна рвоты выглядели совсем свежими. Стало быть, пока он находился без сознания, его пару раз стошнило. Этим объяснялось то мерзкое ощущение у него во рту. Счастье, что он не захлебнулся.
Сделав над собой усилие, Мигель сел и тотчас поморщился: голову пронзила вспышка боли. Пока он приходил в себя, пытаясь удержать расплывающееся сознание, стальная решетка камеры с лязгом отъехала в сторону и двое крепких полицейских бесцеремонно втолкнули в камеру худощавого парня в потрепанной майке. В его очертаниях проглядывало что-то смутно знакомое, однако в помещении было слишком темно, чтобы как следует его разглядеть.
Лишь когда парень вышел на середину камеры и луч света упал на его лицо, Бельмонте понял, кто его новый сосед. И почувствовал, как внутри у него все похолодело. Перед ним стоял один из уличных хулиганов, тот самый беловолосый тип по имени Чакки, который всего одним небрежным движением заставил Рауля корчиться на земле. Изодранная майка, спутанные белые волосы и многочисленные ссадины на теле говорили о том, что хулиган дорого продал свою свободу.
- Привет! - почти добродушно бросил Чакки и проследовал мимо него к раковине. В течение нескольких минут оттуда доносилось журчание воды и громкое, довольное фырканье. Наконец, умыв лицо и от души напившись прямо из крана, новый сосед улегся на второй матрас, сложил руки на животе и закрыл глаза.
Бельмонте провел несколько минут в напряженном ожидании того, что хулиган начнет его цеплять, оскорблять или вообще попытается избить. Однако беловолосый словно забыл о его присутствии. Он молча лежал на матрасе, не открывая глаз, и либо дремал, либо размышлял о чем-то своем.
Мигель с трудом встал и, прихрамывая, направился к раковине. Последствия воздействия станнера продолжали о себе напоминать - тело все еще слушалось плохо. Он пустил из крана ледяную воду и долго плескал себе в лицо, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок. Прямо над раковиной висело маленькое грязное зеркало, откуда на Мигеля мрачно взирало уродливое существо, опухшее, покрытое кровоподтеками. Ему потребовалось немало усилий, чтобы узнать в отражении себя.
Чтобы хоть как-то размять затекшее тело, Бельмонте решил сделать зарядку. Когда он жил у бабушки, то каждое утро для него начиналось с активных упражнений в саду. Лишь это помогало ему окончательно проснуться и нагулять аппетит к завтраку, на который неизменно были горячие пирожки с яблоками и корицей. Вспомнив их вкус, Мигель ощутил, как рот наполняется слюной. Уже сутки он ничего не ел, за исключением карамельного батончика, съеденного на станции Верандо.
Встав посреди камеры, Мигель встряхнулся и принялся совершать ритмичные круговые движения руками, чередуя их с наклонами корпуса из стороны в сторону. Избитое тело протестующее завыло, прося пощады, но он был непреклонен. Закусив губу от боли, Бельмонте продолжал разминку, и уже через пару минут болезненные ощущения начали отступать, а движения стали даваться легче. Хорошая зарядка в самом деле способна творить чудеса.
Чакки открыл глаза и принялся с интересом наблюдать за его действиями. На тонких губах белобрысого появилась еле заметная усмешка. Мигель покосился в его сторону, демонстративно отвернулся и принялся за приседания. Черт с ним, пусть смотрит. Один, два... пять, шесть, семь... двенадцать....
- Неправильно ноги ставишь, - заметил Чакки.
- Чего? - раздраженно повернулся Мигель.
- Я говорю, ты неправильно ставишь ноги! - раздельно повторил белобрысый. Его голос удивительным образом контрастировал с внешностью. Чакки имел привлекательное, с правильными тонкими чертами лицо и большие выразительные глаза. Таких парней обычно называют смазливыми. Однако его голос, в отличие от внешности, был на редкость неприятным. Резкий и скрипучий, он чем-то напоминал скрежет ржавых шестеренок.
- Самое главное в упражнениях - это правильная осанка, чтобы были задействованы нужные группы мышц. А так у тебя почти вся нагрузка уходит в никуда. Ты только впустую тратишь силы. Если хочешь, могу показать пару хороших упражнений.
- Спасибо, обойдусь! - резко ответил Мигель, даже не глядя в его сторону.
Он вновь подошел к раковине, открыл воду, чтобы смыть с лица выступивший пот, а когда повернулся, то едва не вскрикнул от неожиданности. Чакки стоял прямо перед ним, буквально нос к носу. Во взгляде серых глаз явственно читалась насмешка. Бельмонте почувствовал, как от страха его внутренности покрываются инеем. Это были глаза жестокого убийцы.
Мигель невольно попятился и ощутил, что раковина упёрлась ему в спину.
- В чем дело, приятель? - поинтересовался Чакки. - Неужели ты все еще дуешься на меня за то, что я стукнул твоего друга? Напрасно. Поверь, если бы я ударил по-настоящему, он бы уже никогда не поднялся с земли.
Несмотря на вполне миролюбивый тон, звук этого голоса вызвал у Мигеля мурашки. Так могла разговаривать водяная змея или какой-нибудь отвратительный пустынный ящер. Но уж точно не молодой человек!
- Никакой он мне не друг, - буркнул Бельмонте.
- Вот как? - Чакки удивленно приподнял бровь. - Тогда тем более, у нас нет причин ссориться. Или я тебе чем-то не нравлюсь?
- Не нравишься, - поборов страх, честно признался Мигель. - Ты преступник и бандит. С какой стати ты мне должен нравится?
Холодные глаза Чакки опасно прищурились. В какой-то момент Мигель даже подумал, что сейчас белобрысый его ударит. Но внезапно во взгляде хулигана промелькнули веселые искорки, и он расхохотался. Даже несмотря на то, что смех его напоминал звук каменной крошки, осыпающейся по тонкому металлическому листу, звучал он вполне искренне и заразительно. Когда Чакки в приступе безудержного смеха запрокинул голову, Мигель увидел широкую белую полосу жуткого шрама, пересекающего его горло на уровне кадыка.
- Давно так не смеялся, - наконец выдавил беловолосый. - Забавно, когда тебя называет преступником твой сосед по камере.
- Я не такой, как ты. Меня бросили сюда по ошибке, - угрюмо отозвался Мигель. - На самом деле я ни в чем не виноват!
- Как мне это знакомо! Многие из тех, кто оказался за решеткой, в один голос твердят, будто ни в чем не виноваты. В своем положении они готовы винить всех, кого угодно, кроме себя. Ведь человек настолько туп, эгоистичен и лицемерен, что готов до последнего верить в собственную непогрешимость, считая, что преступником может оказаться кто угодно, кроме него самого. Вера в собственную исключительность - вполне заурядное свойство человеческой психики. Пусть и не всегда оправданное.
- Я тебя не понимаю, - покачал головой Мигель.
- Попробую объяснить. Чтобы совершить проступок, вовсе не обязательно кого-то убить или ограбить. Разве алчность, толкающая вора на ограбление, или ярость, заставляющая убийцу схватиться за нож - единственные качества, достойные наказания? Помимо этого, существует немало отвратительных человеческих пороков: глупость, жадность, наивность, гордыня, зависть... И, чтобы попасть за решетку, вовсе не обязательно кого-то убивать, вполне достаточно пасть жертвой одного из них.
- Не надо сравнивать жесткого убийцу и человека, угодившего в тюрьму по собственной глупости! Это разные вещи.
- А я и не пытаюсь сравнивать тяжесть вины, - пожал плечами Чакки. - Просто напоминаю, что машина правосудия никогда не допускает ошибок. Абсолютно невиновного человека никто не вытащит из дома, чтобы бросить в тюрьму. А раз ты оказался здесь, значит, где-то сглупил, пожадничал или проявил неосмотрительность, и сейчас несешь за это ответственность. Поэтому не стоит задирать нос и считать себя лучше других.
