Каждую из моих судорог он пропускал через себя, через все свои оболочки, запечатывал в памяти, сливал с собой. Он был моими судорогами, был их причиной, был внутри меня, когда они происходили. И бесконечно долго держал в руках, обнимал, когда все закончилось, когда я затихла. Вот так он дал мне себя не давая. Получил то, от чего не смог отказаться, не сдал тест блестяще, но сдал его так, как хотел сам.
И снова это чувство любви и ненависти. Мой обреченный шепот:
– Ты… не дал мне себя.
Молчание. Я привыкла даже к его форме.
– Я обещал тебе вернуть волю к жизни.
«Но не обещал тебе себя».
Хотелось его ударить, но обнимать его же было слишком хорошо.
– Но вернул мне только ярость.
Мягкий поцелуй в уголок губ.
– Это хорошее начало.
Он уходил. Оставлял меня у дверей.
И я, как никогда сильно, желала удержать его здесь, оставить себе и одновременно пнуть так, чтобы он летел по лестнице. Удивительный микс. Наверное, если бы мне дали прожить с ним вместе год, первые полгода я бы из мести, из-за причиненной боли, пыталась бы разодрать ему лицо. Битва лезвий, между которыми лавирует любовь.
«Ненавижу», – хотелось шепнуть обреченно. За все. И повиснуть на нем тоже хотелось.
Он бил меня до сих пор, хотя совершал все действия мягко.
– Я забуду тебя сразу, как выйду отсюда!
Никогда раньше я не испытывала желания мстить, но человеку с двуцветными глазами хотелось сделать больно хотя бы напоследок.
Он повернулся от двери, застигнутый моими словами в спину, как ножами. Долго смотрел на меня, после положил ладони мне на лицо. Очень нежно, даже трепетно. Вечная смесь бетона и магической пыльцы.
– Не сможешь, – ответил просто. Без вызова, без снисхождения – констатировал факт.
«В тебе моя энергия».
Вот спасибо… Заарканил. И обида, прорвавшаяся наружу:
– Зато меня забудешь ты. Сразу, как уйду.
Он молчал. Смотрел тем самым взглядом, который вглубь, в самое ядро.
– Нет. – Отозвался после паузы. – Не забуду.
И на том спасибо.
Я почему-то вырывала его из себя с мясом, хотя еще сутки назад не могла предположить такого.
– Ты вернешься, – спросила судорожно, когда Лиам коснулся ручки двери, – чтобы однажды довершить начатое?
Нечитаемые глаза, едва дрогнувший уголок рта – быть может, он хотел что-то сказать, быть может, хотел усмехнуться. Но не сделал ни того ни другого.
Просто ушел. Просто закрыл за собой дверь.
И спустя секунду я испытала такой приступ ярости, на который, как сама думала, не была способна – хотелось сжать кулаки, орать, как ведьма, чтобы трещали стены, чтобы лопнули барабанные перепонки у того, кто спускался по лестнице. Но я молчала, переполнившись сухой и мрачной решимостью забыть человека с двуцветными глазами. Его энергию, его имя. Что он вообще существовал.
Все последующие часы в каземате я провела в одиночестве.
Провожать меня с СЕ на следующий день он не пришел.
Конец первой части
Часть вторая
Глава 11. Ни там, ни тут
(Brand X Music – Forbidden Love)
Неделей позже.
– Как вы себя чувствуете, мисс Дельмар?
Отлично. Отвратительно. Тебе какое дело? Доктору, который задавал мне один и тот же вопрос седьмой день подряд, хотелось нахамить. Но я держалась.
– Хорошо, – ответила я чинно и сдержанно, как старая библиотекарша, знающая, что заданный вопрос – не более чем вежливая формальность.
Хорошо, если не считать бешенства оттого, что меня так и не выпустили на волю. Поместили в пансион, отдаленно напоминающий отель: двухэтажное здание, пустые коридоры, череда запертых комнат. Очередная тюрьма, на этот раз в «восстановительных» целях. И если бы не лес вокруг, не разрешенные прогулки и не относительно вкусная еда, я бы начала кидаться на стены.
– Хорошо?
Незнакомый доктор напоминал человека. Выглаженные брюки, рубашка, джемпер. Солидный и псевдоуютный кабинет психотерапевта, располагающий к беседам. Интерьер, однако, должным образом на меня не действовал. Наши ежедневные диалоги я укорачивала как могла, знала, что напротив меня очередной, переодетый в штатское Комиссионер. Научилась чувствовать их по ауре, по слишком глубоким изучающим взглядам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Физические отклонения? Головные боли, панические приступы?
– Нет. Ничего такого.
«Я девочка-ромашка. Я прелестный розовый лепесток, безмятежная пчелка. Видишь?»
Лес вокруг был хвойный, и его площади хватало для того, чтобы временно забыться. Шумели от ветра кроны; постепенно свежий воздух входил и в мою голову, что-то выветривал, что-то успокаивал, хоть и медленно. В номере ни телевизора, ни радио, но удобная кровать и красивый вид из окна. Пустые тумбы, пустые шкафы – одежда и личные вещи у меня отсутствовали. «Постояльцев», кроме меня, не было; в коридорах время от времени встречался только молчаливый обслуживающий персонал.
По прибытии сюда мне коротко объяснили: «Мы должны вас понаблюдать». И, зная о том, что за мной наблюдают, я вела себя максимально «нормально», держалась тихо и в рамках, хотя агрессия, взметнувшаяся во мне после ухода Лиама, не только не исчезла – она возросла. Непривычная для меня, новая, она билась внутри меня, как штормовой океан, и сохранялось, несмотря на мое невозмутимое выражение лица, ведьминское настроение. Этот пансион стал последней проверкой моих до предела натянутых нервов.
– Хорошо ли вы спите по ночам? Не мучают ли вас кошмары?
О той мути, которая мне снилась теперь постоянно, я рассказывать не собиралась. Но, если сейчас заладить «все хорошо», моим ответам, конечно, никто не поверит. Приходилось изворачиваться на грани правды.
– Мне что-то снится… Но я забываю об этом утром.
Ложь.
Док благожелательно кивнул, даже сделал вид, что записал что-то в блокнот.
– Приступы депрессии, плохого настроения? Обиды?
Последнее слово он отделил от остального предложения, как значимое. Хотел получить настоящий ответ, и врать не имело смысла.
– А вы бы не обижались, если бы над вами издевались столько дней подряд?
Глаза за тонкими стеклами очков – обычных стекляшек, таких же притворных, как и человеческая одежда, – оживились.
– На кого-то конкретного?
Наверное, он хотел бы, чтобы я сейчас вскинулась, как фурия, начала проклинать за жестокость быков, кареглазого и остальных, но я вежливо и невесело улыбнулась.
– На судьбу, скорее. За то, что со мной все это случилось.
– Понимаю. – Он понимал. Но что-то свое. – Мы стараемся сделать так, чтобы вы поскорее об этом забыли.
– Вы уже неделю делаете так, чтобы я об этом помнила.
Выпад. Сочувствующая маска на лице.
Выпусти они меня в нормальный мир, и СЕ забылся бы быстрее и проще.
– Согласен. Но предписания, понимаете ли.
– Боитесь выпустить наружу психически нестабильную личность? Маньяка?
– Всякое случается (…случалось…), – отозвался док осторожно. – Бывало, люди заканчивали жизнь самоубийством.
Не мой случай. Жить мне теперь хотелось яростно, отчаянно и очень сильно. Совсем не так, как раньше. Выдернуть, наконец, из души занозу-Лиама, который скрылся в закате сразу, как завершил со мной (или надо мной?) работу.
– Вешаться я не собираюсь. Кидаться на людей тоже.
– Это очень хорошо, – карандаш вновь что-то рисовал в блокноте.
– Когда…
– Завтра. – Док понял без слов. – Сейчас вы подойдете в кабинет со сканером, мы снимем данные активности вашего мозга и другие показатели, проанализируем. Если все хорошо, если штаб даст добро, завтра вы вернетесь к нормальной жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Хорошо бы. Но «если, если…» Штаб. Кажется, эта тихая, почти невидимая война никогда не закончится.
Сердце замерло от волнения – наружу хотелось.
– Если жалоб нет, – Комиссионер в штатском смотрел ровно, как хамелеон, – я вас больше не задерживаю.
