Подошла к холодильнику, чтобы сделать себе бутерброд с сыром, и вдруг услышала шум. Неясное какое-то гудение, заполнившее всю квартиру. Холодильник? Нет, он шумит не так, а нежно, с перерывами. А тут без перерывов и все громче. Оглянулась вокруг: откуда б он мог исходить? И вдруг поняла: это моя голова. Вот новость: голова у меня никогда не болела, а тут на тебе! Нашла таблетку анальгина, выпила. Не помогло. Наоборот: гул усиливался, и меня начинало знобить. Простуда? Но откуда ей взяться? На улице жара, а я и зимой-то никогда не простуживаюсь. Легла в постель, все еще не веря, что это происходит со мной. Укрылась одеялом. Не согреваюсь. Потом вдруг бросило в жар. Надо бы уснуть, будет легче. Но как?
Нет, это вовсе не голова, это трещат кузнечики. Луг, залитый солнцем, пахучий клевер, ромашки. Кузнечики, бабочки. Девочка в короткой юбке… Светка! Что-то случилось со Светкой! Вскочила как от удара. Тело покрыто мелкими каплями пота. Голова чистая, жар отступил. Осталась слабая, пульсирующая боль: Светке плохо. Светке плохо…
Встала, пошла в кухню. Вытряхнула в свою сумку все имеющиеся в наличии лекарства. Потом положила бинты, йод и зачем-то домашние тапочки. Ничего другого не взяла. Надела плащ, на секунду остановилась у порога: «Так: деньги, ключи, паспорт. Кажется, все». Нисколько не удивилась, когда раздался телефонный звонок. Я его ждала.
— Мама, это ты? — спросила хватая трубку. — Что со Светкой? Простуда? Грипп? А если скарлатина?.. Да, я еду, я уже одета. Не волнуйся, как раз успеваю на последний поезд. Как чувствовала…
Свекровь
Галина Петровна посмотрела на часы — половина шестого, — и внутри у нее все похолодело: словно в погреб дверь открыли. Всегда так в это время: близился час возвращения с работы молодых. Правда, их дочке Танечке уже скоро пять, но она все еще называла их молодыми. Взяла лист бумаги, лежащий на кухонном столе, и села — впервые за этот долгий день, просматривая его. Это был список поручений, оставленных ей невесткой. В основном распорядок дня Танечки. Перечитывая его, она ставила крестики: сделано, значит. В восемь тридцать — завтрак: манная каша и тертое яблоко (крестик). С девяти до одиннадцати — прогулка на воздухе (крестик). В двенадцать усадила Танюшку писать палочки и буквы. Потом читала ей сказки Андерсена. С тринадцати до четырнадцати — обед. Потом уложила ее спать — на балконе, как велела мать. Долго возилась с ремнями: чтобы не вылезла из кроватки и не упала, если случайно проснется. Пока Танечка спала, Галина Петровна готовила обед для молодых.
Беспокойство ее усилилось: невестка, наверное, опять будет недовольна. Мясо она случайно пережарила — в это время заплакала Танечка, и она побежала на балкон. Гречневая каша слегка подгорела — по той же причине. Старая женщина уже слышала голос невестки: «Опять дымом пахнет!» — нос у нее очень уж чуткий.
Дальше шел перечень покупок, которые она должна была сделать. Масло, кефир, сырковая масса с изюмом, сметана. Молочные бутылки заодно сдала. Лук, апельсины, сухие хлебцы — для невестки: толстеть не хочет. Яблочный мармелад — это лакомство уже по собственной инициативе, для себя и для Танечки. Все это она купила во время вечерней прогулки с внучкой. Танечку оставляла на улице: «Пусть чистым кислородом дышит». А сама из окна за ней наблюдала. Туфли из починки принесла… Она тщательно послюнявила карандаш — он исписался и только царапал по бумаге. Полотера из Бюро добрых услуг на завтра вызвала. Кажется, все. С облегчением выдохнула. Словно на приеме у врача — «Не дышите», «Теперь дышите»…
Отложила список в сторону. Все в порядке. Невестка будет довольна. Еще раз вздохнула и поднялась, тяжело опираясь рукой на стол. Отчего это так тихо в доме?
— Таня! — молчание.
— Танечка! — В детской ее нет.
— Танюша! — Она заглянула в туалет, в ванную. Нигде нет. Пошла в столовую — пусто.
— Татьяна! — строго потребовала Галина Петровна и открыла платяной шкаф. У нее бульон выкипает, а внучка вздумала в прятки играть! Но в шкафу, кроме одежды и запаха нафталина, ничего не было. И вдруг — в бок словно шилом кольнуло — дверь на балкон распахнута. Танечка там. Взобралась на нижнюю железную рейку балкона, занесла ногу на вторую.
Она бросилась к балконной двери, а ноги — предательские старушечьи ноги — подкосились, и она стала оседать на пол. Ухватилась за спинку кресла.
— Таня, — крикнула что есть силы, но из горла вырвался лишь невнятный хрип.
В глазах потемнело. Она поняла, что теряет сознание. «Господи, всемогущий, всемилостивейший… пресвятая богородица…», — мысленно зашептала, уцепившись за последнюю, за единственную надежду — на чудо.
— Помоги, господи…
Она не помнит, как доползла до балкона, как оттащила внучку от беды.
Прошло много времени, а Галина Петровна все сидела на холодном бетонном полу и шептала слово благодарности небу, услышавшему ее немой крик о помощи.
И вдруг — как в прорубь провалилась тишина. Распахнулись двери, влетела невестка.
— Ну, все в порядке? Олег еще не пришел?
На ходу чмокнула Танечку.
— Ужин готов?
Подбежала к балконной двери, распахнула настежь:
— Воздух тяжелый. Наверно, ни разу не проветривалось.
«Только что ветрилось», — хотела ответить свекровь, но промолчала: говорить не было сил.
— Мы сегодня идем в театр. Времени в обрез. Как насчет ужина? — поинтересовалась на ходу.
Выбрала в гардеробе платье.
— Вот и Олег! Ну, как там с ужином?
— Все готово, садитесь, — ответила свекровь, ставя на стол приборы.
— Ох, опять вилки грязные, — вздохнула невестка, обращаясь в околокухонное пространство.
— Как грязные? Я мыла! — возмутилась свекровь. — Мыла!
— Ну разве это мытые? Вот посмотрите. Вот! — сунула под нос свекрови вилку.
— Да, мыла, — не сдавалась Галина Петровна. — Вон при Танечке мыла. Правда, Танечка?
— Ой, да перестаньте вы. Надоело! — лениво вставил Олег.
С минуту стояла тишина — только стук ложек о тарелки. Вдруг снова:
— Галина Петровна! Что вы делаете? Мы же кушаем, а вы тут пыль поднимаете.
Свекровь молча поставила в угол веник, вышла из кухни, села к телевизору, взяла на колени Танечку.
— Сейчас нам с тобой сказку расскажут. А потом песенку споют. А потом…
— Галина Петровна, куда вы положили мои перчатки? Где тушь для ресниц?
Свекровь встала, принялась искать перчатки. А потом — тушь для ресниц.
— Галина Петровна, не могли бы вы Олегу туфли почистить? Мы опаздываем.
«Не могу. Все! С меня хватит! Уезжаю!» Но снова смолчала: торопятся, нервничают — не до этого. Кажется, все. Уходят. Последние указания:
— Конфет Танечке не давайте. Шоколад — ни в коем случае… Олег, скорей! Опаздываем! Танечка, будь умницей. Слушайся бабушку, ровно в восемь тридцать — баиньки.
Наконец ушли. Все стихло. Галина Петровна перевела дыхание. Стала мыть посуду. Ложки, вилки, тарелки — глубокие и мелкие. Чашки… И вдруг одна чашка возьми и выскользни из рук: пальцы-то немолодые, нецепкие. Дзинь! — И вдребезги. Ее, невестки, любимая чашка. Старая женщина даже заплакала от огорчения. Вот ведь невезучесть какая! Собрала черепки, сложила их в кучу. Молча постояла над ними. Повздыхала. Но делать нечего. Вздохами черепки не склеишь. Вздохнула в последний раз, глубоко и прерывисто, — и понесла в мусоропровод.
В доме напротив уже давно зажглись огни, а Галина Петровна все сидела без света: что зря киловатты жечь? Это молодые без надобности во всех комнатах свет повключают, а выключать ей. И то, чем занималась Галина Петровна сейчас, яркости особой не требовало: она перебирала пустые пакеты в кухонном шкафу. Из-под сахара, из-под крупы, чисто вымытые молочные. Оставляла только необходимые. Знала, что, если невестка займется уборкой, выбросит все без разбору: «Вечно вы всякий хлам собираете!» А как же в хозяйстве без пакетов? Скажем, завтрак Олегу положить. Тот же лук зеленый — куда его денешь? Нельзя без пакетов. Опыта у невестки нету.
Пакеты рассортированы, аккуратно сложены в стопки, перевязаны веревками.
Галина Петровна заглянула к Танечке: спит. Наконец может лечь и она. Ноги гудят. Больные вены выпирают через лечебные чулки.
Она забылась тяжелым, без сновидений, сном. И только расслабились натруженные за день мышцы, обретая долгожданный покой, как над самым ухом, громко и четко, голос невестки произнес:
— Галина Петровна, что вы делаете?!
Она вздрогнула, вскочила с постели. Никого нет. В комнате темно и пусто. Пригрезилось. Странно, голос был слышен совершенно ясно: Галина Петровна. Невестка никогда не называла ее мамой. «Какая вы мне, в сущности, мать? Мама бывает только одна».
Вначале было обидно: разве не на равных с Олегом приняла она ее в свое сердце? Разве не поровну делила между ними свою заботу и внимание? Ей так хотелось найти в невестке любящую и любимую дочь. Вместо той, которой не суждено было родиться…
