Ещё с половину часа.
«Почему именно её, а не кого-то другого?» – Сона в который раз прошлась привыкшим уже взглядом по рядам невольников.
Что же она видит? Обреченные лица с опустошёнными глазами? Нет. За исключением некоторых таких и нескольких испуганных, остальные вели себя вполне обыденно. Удивлялась ли этому Сона? Более чем. Скорее всего, они так долго находятся в рабстве, что и не знают иной жизни. Возможно, эти люди стали рабами уже в утробе матери. Одни сидели, перебирая солому, другие вполголоса перешёптывались, последние умудрялись незаметно играть, судя по всему, в какую-то азартную игру на щепках, раскиданных возле свежего деревянного пьедестала. Какой же сильный контраст между намытыми перед торговым днём невольниками и богато украшенными господами! Вот двое степенно вышагивают по дорожкам, обмахиваясь веерами, привезёнными из Страны Восточных ветров, с резным костяком из красного дерева; возле соседнего шатра юный ученик в бело-фиолетовой форме, кажется, отчитывает слугу немногим старше его самого; чуть поодаль на открытых резных носилках несут более знатного господина, восседающего на шёлковой подушке.
Время близилось к ужину, поэтому народ с рынка принялся расходиться по домам и закусочным. Стоять на заметно поредевшем участке одной стало опасно, а потому девушка переместилась ближе к полотну, ограждавшему владения иноземного торговца, надеясь на помощь охраны дворика в случае непредвиденного. Ещё минут через десять из разнотканного кабинета Юй Куо показался раскрасневшийся и явно довольный собой Чжу Жу, а вслед за ним вышел и сам работорговец, решивший понаблюдать за беседующими со стороны. Предприниматель был среднего роста, ужасно смуглый, с неизменным выражением лица, словно говорившим: «Я всё про тебя знаю». И хоть в одежде он предпочитал стиль Южных равнин, в ином оставался верен традициям своего народа, о чём свидетельствовали множество косичек, тянущихся из-под головного убора, и большое кольцо в ухе, инкрустированное переливающимися красными камушками.
– Я расспросил его, – в нос ударил запах слабого дешёвого вина.
– Ты пьян? – догадка была крайне неприятной и тревожащей.
– Отец всегда учил, что «без вина товар не продать и не купить». Нужно уважать того, с кем ведёшь дела.
– Что за глупости ты говоришь? Если б я знала, что ты собираешься так решать вопрос, то никогда бы не отправила. Ты напился впервые?
– Я выпил, но не пьян, – юноша и впрямь довольно твёрдо для своего состояния держался на ногах и говорил. – И не повторяй за Куном, будто мне рано, он-то, – Чжу Жу скосил глаза на торговца, – не знает, иначе бы со мной не беседовал. А так я смог сторговаться на три серебряных! – гордо объявил парнишка.
– Почему так дорого?
– Госпожа, я и так с великой тяжестью договорился на три, он изначально просил пять. Это же Юй Куо! Все знают, насколько он жаден до денег. Рабыня серебра вовсе не стоит, её откармливать дороже – я другую вам выберу.
– Насколько этот бесшёрстный жаден? – Сону разозлило то высокомерие, с которым наблюдал за ними торговец. Имя, выбранное местными, без преувеличения ему соответствовало. Спаивать молодого паренька ради забавы и назначать завышенную цену, чтобы развлечься – поступок ниже даже его самого.
– Небылицы ходят, вроде он младшую жену и нерождённого ребёнка отдал Цзинь Яо Мо[68] взамен на золотую монету.
– Так и отдал? – скептически отозвалась Сона.
– Вот и я о том. Ещё правитель Ван Гао Мин[69] запретил жрецам храма приносить жертву людьми, но более я не уверен в том, что это неправда…
– Значит, закон легко преступить может?
– О вас он тоже не знает.
– Думаю, когда ты подошёл ко мне, он догадался.
– Уйдём?
– И обесценить твои труды? Как я твоей матери теперь смотреть в глаза буду?
– Да, наперво снять бы комнату. До дома, чувствую, не дойду.
– Скажи, что мои друзья весьма влиятельны, и если отдаст мне её за одно серебро, то я буду знать, к кому вести своих знакомых.
– За эти деньги можно сторговать крепкого мужчину!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Поведал ли он, куда продаст девочку?
– Я не ошибся, она обещана в чинлоу. Сперва служанкой, а после, если смилуются Духи, возьмут в ученицы, а там, если умная, сможет добиться большего, нежели законные жёны знатных родов. А если не понравится, отправят в Пин Мин Ку[70].
– Для чего?
– В квартале много дешёвых игральных и питейных домов – девушки там всегда нужны.
– Полагаю, он узнал обо мне задолго до нашей просьбы. Глупо было бы считать, будто за столько дней меня никто не заметил. «Чужеземка, ищущая и скупающая земляков». Решил взять страхом за её судьбу? Передай мои слова, а также то, что откажись он, и я, не откладывая, направлюсь на площадь, где поведаю всем собравшимся, как Юй Куо искушал меня купить его рабыню, да к тому же за пять серебряных. Судей приручить можно, но не толпу. С его-то славой.
Парень вернулся:
– Два серебра и пятьдесят медных.
– Два, – вручая деньги Чжу Жу, отрезала Сона. – До того, как найдётся покупатель, предлагающий пятьдесят медных сверху, она наест на все три.
Переговорщик перекинулся ещё парой фраз с продавцом, после чего зашёл со счетоводом торговца в стоящий рядом с пьедесталом шатёр и, вернувшись, заключил:
– Скоро вовсе стемнеет, и товар нельзя будет рассмотреть, тогда все и разойдутся. Юй Куо не станет забирать её в дом, а оставит под ступенями. Придётся быть осторожными: если кто узнает девочку, то мы тут же станем ворами. Свидетельство у меня, но без печати. А сейчас идёмте, я уже голодный.
– Есть ли способ освободить раба? – занимая лавку напротив, поинтересовалась Сона.
– Нужно идти к сюэтуфа. Фа Цзы Ёу в его власти. Господин! – Жу окликнул владельца лапшичной, мастерски орудующего тесаком на открытой кухне. – Не ел лапши вкусней во всём Хуан Цзюй! Жаль, неблизко.
– Мы сможем такой получить?
– Никогда. Я говорил, чужеземцы не могут покупать рабов, а в Суде пытливы до записей.
Повар, вытерши руки о замызганный кусок ткани, поставил перед запоздавшими посетителями миски горячей кисло-острой рисовой лапши на бульоне из мяса и морских улиток, скрытой под горкой зеленью, квашеными овощами и рублеными орехами.[71]
– Помните ли вы людей на рынке с учётной книгой и ящиком на шее? – продолжил Чжу Жу. – Возле них после часа Шан Ву[72] собирается толпа. Им надлежит следить и записывать: кто, сколько, за кого платит. Без их печати раб хозяина не меняет.
Поздним вечером слуга дома, на чьём лице виднелись ранние морщины, стоял у открытых ворот, высматривая со всех подъездных дорог молодого хозяина с гостьей. Аи знала, что те вот-вот появятся, ведь скоро объявят час Сяо Цзинь[73], а денег выкупать нарушителей, пойманных городской стражей за его несоблюдение, у семьи попросту нет. Потирая загорелый лоб мозолистой рукой, раб прищурил страдающие куриной слепотой глаза. По дороге, со стороны торговых улиц, к дому двигались три фигуры. Поравнявшись с уличным фонарём в нескольких шагах от входа, своим тусклым светом освещающим разве что комаров возле него, одна из фигур обратилась к ждущему рабу голосом молодого господина:
– Ман[74], пусть девушки приготовят горячую воду и еду.
Как только раб поспешно скрылся, исполняя приказ, а Сона закрыла за собой входные двери, Чжу Жу, уже протрезвевший, передал документы новой хозяйке:
– Лучше им быть у вас. Никто не должен увидеть. В «Муцзиджэ Бу» есть всё: откуда привезли, кто был хозяином прежде, опись облика и клейма. Нетрудно понять, что записи о Кхуамван[75].
– Спасибо, – пряча в рукав сцепленные шпагатом деревянные пластины, поблагодарила Сона.
– Так поздно! Ман сказал, с вами есть ещё кто-то… – из пристройки дома вышла встретить ночного гостя Аи.
– Увидели столпившихся возле неё, – начал свой рассказ парень, – люди говорят, потеряла старших из виду. Кто-то отправился с донесением к майгуану[76], а госпожа Бай решилась приютить девочку на время. Добрая душа, – двусмысленно резюмировал Жу. Благо, второй смысл, заключающий в себе правду об обстоятельствах появления в доме «сироты», был понятен лишь троим.
