– Так придумайте какое-нибудь средство, – заметила Зелида.
– О, – продолжала София, – я устала ломать голову, ничего не могу придумать… Заживо похоронить себя в провинциальной глуши, – это, конечно, выход; но покинуть все городские развлечения, отказаться от жизни, – нет, я этого не сделаю. Я чувствую, что мое сокровище никогда с этим не примирится.
– Но как же быть?..
– Как быть? Предаться на волю провидения и смеяться, по моему примеру, над тем, что будут о нас говорить. Я все испробовала, чтобы примирить доброе имя и удовольствия. Но раз выходит, что надо отказаться от доброго имени, – сохраним, по крайней мере, удовольствия. Мы были единственными в своем роде. Ну, что же, моя дорогая, теперь мы будем такие же, как сотни тысяч других. Неужели это вам кажется таким ужасным?
– Ну, конечно, – отвечала Зелида, – мне кажется ужасным походить на тех, которых мы презирали с высоты своего величия. Чтобы избежать такой пытки, я, кажется, убежала бы на край света.
– Отправляйтесь, моя дорогая, – продолжала София, – что касается меня, я остаюсь. Но, между прочим, я советую вам запастись каким-нибудь тайным средством, чтобы помешать вашему сокровищу болтать в дороге.
– Честное слово, – заметила Зелида, – ваша шутка неуместна, и ваша неустрашимость…
– Вы ошибаетесь, Зелида, – тут нет и речи о неустрашимости. Предоставлять событиям идти их неотвратимым ходом – это тупая покорность. Я вижу, что мне не миновать лишиться чести. Ну, что же! Если уж это неизбежно, – я, по крайней мере, постараюсь избавиться от лишних волнений.
– Лишиться чести! – воскликнула Зелида, заливаясь слезами. – Лишиться чести! Какой удар! Я не могу его вынести!.. Ах, проклятый бонза! Это ты меня погубил. Я любила своего мужа; я родилась добродетельной; я и теперь бы еще любила его, если бы ты не злоупотребил своим саном и моим доверием. Лишиться чести! Дорогая София…
Она не могла продолжать. Ее душили рыдания, и она упала на кушетку почти в полном отчаянии. Когда к ней вернулся дар речи, она воскликнула с тоской в голосе:
– Моя дорогая София, я умру от этого!.. Я должна умереть. Нет, я не переживу моего доброго имени…
– Слушайте Зелида, моя дорогая Зелида, – говорила София, – не торопитесь умирать. Может быть…
– Ничего не может быть. Я должна умереть…
– Но, может быть, нам удастся…
– Ничего нам не удастся, – говорю я вам… Но скажите все-таки, дорогая, что нам может удастся?
– Может быть, нам удастся помешать сокровищу говорить.
– Ах, София, вы хотите меня утешить, внушив мне ложные надежды, – вы обманываете меня.
– Нет, нет, я и не думаю вас обманывать. Выслушайте же меня, вместо того чтобы предаваться безумному отчаянию. Мне рассказывали о Френиколе, Эолипиле, о кляпах и намордниках.
– Какое же отношение имеют Френиколь, Эолипиль и намордники к той опасности, которая нам угрожает? Что может сделать мой ювелир и что такое намордник?
– А вот я вам скажу. Слушайте же, дорогая: намордник – это машинка, изобретенная Френиколем, одобренная Академией и усовершенствованная Эолипилем, который приписывает себе это изобретение.
– Ну, и при чем же здесь эта машинка, изобретенная Френиколем, одобренная Академией и усовершенствованная этим олухом Эолипилем?
– О, ваша живость превосходит всякое воображение! Ну, так вот, эту машинку пускают в ход, и она заставляет молчать сокровище, хотя бы оно…
– Неужели это правда, моя дорогая?
– Говорят.
– Надо выяснить это, – заявила Зелида, – и немедленно же.
Она позвонила. Вошла служанка, и она послала ее за Френиколем.
– Почему не за Эолипилем? – спросила София.
– Френиколь менее заметный человек, – ответила Зелида.
Ювелир не заставил себя ждать.
– Ах, вот и вы, Френиколь, – сказала Зелида. – Добро пожаловать. Поторопитесь же, мой милый, вывести двух женщин из большого затруднения.
– В чем дело, сударыни?.. Может быть, вам нужны какие-нибудь редкие драгоценности?
– Нет, у нас и так есть два сокровища, и мы хотели бы…
– Избавиться от них, не так ли? Ну, что же, сударыни, покажите их мне. Я их возьму, или мы с вами обменяемся…
– Нет, господин Френиколь, не то, нам нечем меняться…
– А, я вас понял: речь идет о серьгах, которые вы хотите потерять, да так, чтобы ваши мужья нашли их у меня…
– Совсем нет. Да ну же, София, скажите ему, в чем дело.
– Френиколь, – заговорила София, – нам нужно два… Как! Вы все еще не понимаете?
– Нет, сударыня. Как же мне понять? Ведь вы мне ничего не говорите.
– Дело в том, – ответила София, – что для стыдливой женщины мучительно говорить об известных вещах…
– Тем не менее, – возразил Френиколь, – вам необходимо объясниться. Я ведь ювелир, а не гадатель.
– Однако вы должны догадаться.
– Честное слово, сударыни, чем больше я на вас смотрю, тем меньше вас понимаю. Когда женщина молода, богата и красива, как вы, ей незачем прибегать к искусственным прикрасам. Кстати, скажу вам откровенно, что я больше не продаю драгоценностей. Я предоставил торговать этими безделушками моим начинающим собратиям.
Ошибка ювелира обеим лицемеркам показалась такой забавной, что они разразились ему в лицо хохотом, – это его окончательно сбило с толку.
– Разрешите мне, сударыни, откланяться и удалиться, – сказал он. – Я вижу, вы заставили меня пройти целое лье только затем, чтобы надо мной потешаться.
– Постойте, постойте, мой милый, – сказала Зелида, все еще смеясь. – Это вовсе не входило в наши расчеты. Но вы не поняли нас и наговорили столько несуразного…
– От вас зависит, сударыня, дать мне правильные представления. В чем же дело, наконец?
– О господин Френиколь, дайте же мне высмеяться, прежде чем вам ответить.
Зелида задыхалась от хохота. Ювелир решил, что с ней истерический припадок или что она сошла с ума, и набрался терпения. Наконец, Зелида успокоилась.
– Ну вот, – сказала она. – Речь идет о наших сокровищах, о наших, понимаете вы меня, господин Френиколь? Вы, вероятно, знаете, что с некоторых пор иные сокровища стали болтать, как сороки. Вот мы и хотим, чтобы наши собственные не следовали их дурному примеру.
– А! Теперь я понял. Значит, вам нужен намордник?
– Отлично, вы в самом деле поняли. Недаром мне говорили, что господин Френиколь далеко не глуп…
– Вы очень добры, сударыня. Что касается того, о чем вы меня просите, у меня они есть всех сортов, и я сейчас же пойду за ними.
Френиколь ушел. Зелида бросилась обнимать подругу и благодарить ее за подсказанное средство.
«А я, – говорит африканский автор, – пошел отдохнуть в ожидании, пока вернется ювелир».
Глава двадцать первая
Возвращение ювелира
Ювелир вернулся и предложил нашим ханжам два усовершенствованных намордника.
– Милосердный боже! – вскричала Зелида. – Что за намордники! Что за огромные намордники! И кто эти несчастные, которые будут их употреблять? Да ведь они – добрая сажень в длину! Честное слово, мой друг, вы верно снимали мерку с кобылы султана.
– Да, – небрежно сказала София, рассмотрев и вымерив рукой намордники, – вы правы. Они могут подойти только кобыле султана или старой Римозе…
– Клянусь вам, сударыни, – возразил Френиколь, – это нормальный размер, и Зельмаида, Зирфила, Амиана, Зюлейка и сотни других покупали именно такие…
– Это невозможно, – заявила Зелида.
– Но это так, – продолжал Френиколь, – хотя они говорили то же, что и вы. Если вы хотите убедиться в своей ошибке, вам остается, так же как и им, примерить их…
– Господин Френиколь может говорить все, что угодно, но ему никогда не убедить меня, что это мне подойдет, – сказала Зелида.
– И мне тоже, – заявила София. – Пусть он нам покажет другие, если у него есть.
Френиколь, многократно убеждавшийся на опыте, что женщин невозможно уговорить на этот счет, предложил им намордники для тринадцатилетнего возраста.
– А, вот как раз то, что нам надо, – воскликнули одновременно подруги.
– Я желал бы, чтобы было так, – прошептал Френиколь.
– Сколько вы за них хотите? – спросила Зелида.
– Сударыня, всего десять дукатов.
– Десяток дукатов! Вы шутите, Френиколь!
– Сударыня, это без запроса…
– Вы берете с нас за новинку.
– Клянусь вам, сударыни, что это своя цена…
– Правда, работа хорошая, но десять дукатов – это сумма…
– Я ничего не уступлю.
– Мы пойдем к Эолипилю.
– Пожалуйста, сударыни, но имейте в виду, что и мастера, и намордники бывают разные.
Френиколь стоял на своем, и Зелиде пришлось уступить. Она купила два намордника, и ювелир ушел, убежденный в том, что они будут им слишком коротки и скоро вернутся к нему обратно за четверть цены. Однако он ошибся.
Мангогулу не довелось направить перстень на этих женщин, и сокровищам их не вздумалось болтать громче обычного, – это было к их счастию, ибо Зелида, примерив намордник, обнаружила, что он вдвое короче, чем следует. Но она не решилась с ним расстаться, ибо менять его показалось ей столь же неудобно, как и пользоваться им.
