Младшая из прислужниц нажала клавиши одной рукой, и перед нами появились белый, желтый, малиновый и зеленый лучи; нажала другой, и появились голубой и фиолетовый.
– Это не то, что нужно, – нетерпеливо сказала хозяйка, – смягчите эти оттенки.
Прислужница тронула клавиши снова и вызвала белый, лимонно-желтый, ярко-синий, пунцовый, цвет розы, цвет зари и черный.
– Еще хуже, – сказала госпожа. – Вы выводите меня из терпения, – возьмите тоном выше.
Прислужница повиновалась. В результате появились – белый, оранжевый, бледно-голубой, телесный, бледно-желтый и серый.
Хозяйка вскричала:
– Это невыносимо!
– Если сударыне угодно выслушать меня, – сказала одна из двух других прислужниц, – то с этими пышными фижмами и с маленькими туфельками…
– Да, пожалуй, это может сойти.
После этого хозяйка удалилась в свой кабинет, чтобы одеться согласно такому подбору красок.
Между тем старшая из дочерей попросила третью прислужницу дать тона для причудливого наряда, прибавив:
– Я приглашена на бал и хочу быть легкой, оригинальной и блестящей. Я устала от ярких цветов.
– Ничего нет легче, – сказала служанка.
Вызвав жемчужно-серый луч своеобразного среднего оттенка между светлым и темным, она прибавила:
– Вы увидите, мадемуазель, как это будет хорошо с вашей китайской прической, с накидкой из павлиньих перьев, с бледно-зеленой юбочкой, вышитой золотом, с чулками цвета корицы и черными, как агат, башмачками. Особенно при темно-коричневом головном уборе с рубиновой эгреткой.
– Ты дорого стоишь, милая! – сказала молодая девушка. – Тебе остается только самой выполнить твои замыслы.
Когда пришла очередь младшей, третья из прислужниц сказала ей:
– Ваша старшая сестра пойдет на бал. А вы пойдете в храм?
– Да, непременно. Вот почему я хочу, чтобы ты придумала мне что-нибудь особенно кокетливое.
– Хорошо, – отвечала служанка, – наденьте ваше газовое платье огненного цвета, и я поищу к нему аккомпанемент. Это не то… вот оно… вот… вот это… да, это… вы будете очаровательны. Смотрите, мадемуазель: желтый, зеленый, черный, огненный, голубой, белый и синий. Это будет чудесно гармонировать с вашими серьгами из богемского топаза, с румянами, двумя «злодейками», тремя «полумесяцами» и семью мушками.
Они вышли, сделав мне глубокий реверанс. Оставшись один, я сказал себе:
– Они такие же сумасбродки здесь, как и у нас, но этот клавесин все-таки избавляет людей от лишних хлопот».
Мирзоза, прервав чтение, обратилась к султану:
– Ваш путешественник должен был привезти нам, по крайней мере, ноты какой-нибудь ариетты для наряда с шифрованным басом.
Султан
Он это и сделал.
Мирзоза
Кто же нам сыграет ее?
Султан
Кто-нибудь из учеников черного брамина. Тот, в чьих руках остался его цветовой клавесин. Но, может быть, вам надоело слушать?
Мирзоза
Много там еще осталось?
Султан
Нет. Всего несколько страничек, и вы будете свободны.
Мирзоза
Прочтите их.
Султан
«При этих моих словах, – говорится в этом дневнике, – дверь кабинета, в который удалилась мать, приоткрылась, и передо мной предстала фигура в таком странном наряде, что я не узнал ее. Прическа в форме пирамиды и светло-серые туфли на высоченных каблуках увеличили ее рост фута на полтора. На ней был белый палантин, оранжевая накидка, бледно-голубое платье из гладкого бархата, телесного цвета юбка, бледно-желтые чулки и туфельки с беличьей опушкой. Но что меня особенно поразило, это пятиугольные фижмы, с выдающимися и вдающимися углами. Можно было подумать, что это ходячая крепость с пятью бастионами. Вслед за нею появилась одна из дочерей.
– Боже милосердный, – вскричала мать, – кто вас так нарядил? Уйдите, вы меня приводите в ужас! Если бы не нужно было так скоро ехать на бал, я заставила бы вас переодеться. Я надеюсь, что вы, по крайней мере, будете в маске.
Потом, оглядев младшую дочь с головы до ног, она прибавила:
– Вот это вполне благопристойно.
В это время появился в дверях ее муж, который успел уже нарядиться после полуночного ужина: он был в шляпе цвета увядших листьев, в пышном парике с буклями, в костюме плотного сукна, с длинными прямоугольными позументами, в полтора фута каждый, с четырьмя карманами и пятью пуговицами спереди, но без складок и фалд, в коротких штанах и чулках светло-коричневого цвета и в зеленых сафьяновых туфлях, – все это вместе составляло шутовской наряд».
Тут Мангогул остановился и сказал сидевшей рядом Мирзозе:
– Эти островитяне вам кажутся очень смешными…
Мирзоза перебила его:
– Можете не кончать. На этот раз, султан, вы правы. Но я прошу вас не делать отсюда выводов. Если вы захотите стать благоразумным, все пропало. Без сомнения, мы показались бы такими же странными островитянам, как они нам. А в области моды безумцы издают законы для умных, куртизанки для честных женщин, и ничего лучшего не придумаешь, как следовать им. Мы смеемся, глядя на портреты наших предков, не думая о том, что наши потомки будут смеяться, глядя на наши портреты.
Мангогул
Итак, хоть раз в жизни я обнаружил здравый смысл.
Мирзоза
Я прощаю вам. Но довольно об этом.
Мангогул
Однако, несмотря на всю проницательность, вам не догадаться, что гармония, мелодия и цветовой клавесин…
Мирзоза
Постойте, я продолжаю… – Все это вызвало раскол между мужчинами, женщинами и вообще между всеми гражданами. Школа пошла войной на школу, один научный авторитет на другой: разгорелись диспуты, начались взаимные оскорбления, вспыхнула ненависть.
– Прекрасно, но это еще не все.
– Потому что я не все сказала.
– Кончайте.
– Подобно тому, как недавно у нас в Банзе в споре о звуках глухие оказались самыми непримиримыми спорщиками, в стране, описанной вашими путешественниками, именно слепые громче всех и больше всех кричали о цветах.
Тут раздосадованный султан взял дневники путешественников и разорвал их на куски.
– Ах, что вы сделали!
– Я уничтожил бесполезные труды.
– Может быть, бесполезные для меня, но не для вас.
– Мне безразлично все, что не содействует вашему счастью.
– Значит, я вам действительно дорога?
– Вот вопрос, который может раз навсегда отвадить от женщин. Нет, они ничего не чувствуют, они думают, что все должны им служить. Что бы ни делали для них, им все мало. Минута раздражения – и год служения пошел насмарку. Я ухожу.
– Нет, вы останьтесь. Подите сюда и поцелуйте меня.
Султан поцеловал ее и сказал:
– Не правда ли, мы только марионетки?
– Иной раз, да.
Глава двадцатая
Две лицемерки
Султан оставил сокровища в покое на несколько дней. Он был занят важными делами, и таким образом действие его перстня было приостановлено. В это самое время две женщины в Банзе заставили смеяться весь город.
Это были завзятые лицемерки. Они вели свои интриги с величайшей осмотрительностью, и репутация их была так безупречна, что их щадило даже злословие им подобных. В мечетях только и говорили, что об их добродетели. Матери ставили их в пример дочерям, мужья – женам. Обе они придерживались того руководящего принципа, что скандал – величайший из грехов. Общность убеждений, а главное трудность втирать очки проницательному и хитрому ближнему, – превозмогли разницу их характеров, – они были близкими подругами.
Зелида принимала у себя брамина Софии, а сама у Софии совещалась со своим духовным отцом. Разбираясь друг в друге, каждая, конечно, не могла не знать всего, что касалось сокровища другой. Но сокровища их были так прихотливы и нескромны, что обе они находились в непрестанной тревоге. Им казалось, что их вот-вот разоблачат, и они потеряют репутацию добродетели, ради которой притворялись и хитрили целых пятнадцать лет и которая им была теперь в тягость.
В иные моменты они, – по крайней мере, Зелида, – казалось, были готовы пожертвовать жизнью, чтобы о них так же злословили, как и о большинстве их знакомых.
– Что скажет свет? Как поступит мой муж?.. Как! Эта женщина, такая сдержанная, такая скромная, такая добродетельная, – эта Зелида… Она такая же, как и все… Ах, эта мысль приводит меня в отчаяние! Да, я хотела бы, чтобы у меня вовсе не было сокровища, никогда его не было!
Она сидела со своей подругой, которую тоже занимали подобные размышления, но не так беспокоили. Последние слова Зелиды вызвали у нее улыбку.
– Хохочите, сударыня, не стесняйтесь. Хохочите вовсю, – сказала с досадой Зелида. – Право, есть от чего.
– Я знаю не хуже вас, – хладнокровно ответила София, – какая опасность нам угрожает. Но как ее избегнуть? Ведь вы же согласитесь, что нет шансов, чтобы ваше пожелание осуществилось.
