В простой любви найти приют:
Какая-нибудь Кэт иль Нэн
Для нас, безумцев, — тень и тлен
Пред той, чей горестный удел
Давно истлевший бард воспел.
Но все познавший узнает,
Что жизнь нам дарит меж забот
Лишь ласку уст и детский смех -
А выше в мире нет утех.
Так как же смеют нас дразнить
Скотом истоптанный тростник
И птицы — жалкий род бродяг,
Игрушки ветра и дождя?
“Несу я с юга весть Байле,
— Сказал старик. — По всей земле
Собрались люди как один
Прощаться с девою Айлин.
У всех, от старца до юнца,
Обидой полнились сердца
На то, что, чужака избрав,
Айлин покинет отчий край,
И больше им уж никогда
Прекрасной девы не видать.
Какой-то старец, придержав
Ее коня, сказал: “Езжай
Домой, найди в родных краях
Себе достойного в мужья.
Живи средь нас”. И в тот же миг
Какой-то юноша приник
К ее руке и рек, дрожа:
“Средь нас ищи, о госпожа!”
С напрасною мольбой Айлин
К толпе взывала: ни один
Не сжалился. И, пав с седла,
Она от горя умерла”.
О любящее сердце, ты -
Игрушка собственной мечты;
И в ослепленье признаешь
Тебя смущающую ложь
За воплощенье худших бед,
Что вечно чудятся тебе…
Байле скончался, как стрелой,
Сраженный в сердце вестью злой.
Носилки из ветвей сплели
Ему друзья; и принесли
Байле туда, где каждый год
Меж бронзовых столбов ворот
Пес Улада[54] сидел, в тот день
Всегда оплакивая тень
Злосчастной дочери певца
И тень героя, чьи сердца
Не разлучились до конца:
В тот день изменника удар
Сгубил их в давние года -
И Пес рыдал… Но не нашлось
В угрюмом сердце новых слез:
К тому, что на его порог
Байле под грудой камня лег,
Остался безучастен Пес -
Лишь пару валунов принес.
На счастье наше, мы живем
Среди хлопот единым днем:
Что с глаз долой — из сердца вон.
Но серой птицы клюв кривой
И серый стебель тростника
Все помнят давние века,
И Дейрдре,[55] и того, кто с ней…
И мы, гуляя с Кэт иль Нэн,
В прибрежном ветре слышим вздох
И укоризну: как ты мог
Так быстро сдаться? Мы идем
За Найси вслед одним путем.
А птицы и седой тростник
Так ясно помнят милый лик,
Как будто видели вчера:
Прекрасна Дейрдре и мудра -
Ах, сердце знает, как мудра!
А тот старик, коварный лгун,
Плащ запахнувши на бегу,
Уже спешил к Айлин; она,
Толпою дев окружена,
Меж бликов света и теней
Вершила путь; и в полусне
Мечтали девы, как ласкать
Их будет чья-нибудь рука
На брачном ложе в нежной мгле.
Арфисты гордо шли вослед,
Как будто музыкой могли
Безумье сердца исцелить,
Как будто трепетом струны
Могли развеять страх и сны
О бедах, ждущих впереди.
Вскричал старик: “Еще один
От зноя, хлада, ветра, волн
Умчался прочь и погребен
Среди равнины Муйртемне
Под сонной грудою камней,
И вечным Огмия[56] письмом
Начертано на керне том:
“Байле из рода Рури”.[57] Но
Решили боги уж давно,
Что не взойдут Айлин с Байле
На ложе брака на земле,
Зато изведают любовь,
Сомкнув объятья вновь и вновь
В иных полях,[58] где круглый год
Сбирают пчелы дикий мед, -
И новость эта не нова”.
Он смолк — Айлин была мертва.
Увидев то, старик опять
Проворно бросился бежать -
Помчался, на бегу смеясь,
К холму, где некий бог иль князь
Изрек законы в старину
И тем объединил страну;
То место свято чтит народ
И Троном Лейгина зовет.[59]
Все круче ввысь тропа вела;
Над путником сгущалась мгла;
Но с нежным клекотом к нему
Спустились, рассекая тьму,
Два лебедя, между собой
Цепочкой скованы златой;
Они его узнали: он
Пред ними встал преображен -
Высок, румян и горделив;
И с легким трепетом легли
Его воздушные крыла
На струны арфы, что сплела
Этайн, Мидирова[60] жена,
Любовной жаждой сожжена.
А тех двоих, Айлин с Байле,
Как назову? В подводной мгле
Две рыбы, к плавнику плавник,
Плывут меж лилий водяных;
Две мыши на снопе зерна,
Забытом посреди гумна,
Друг к другу жмутся в темноте;
Две птицы в ясной высоте,
Где тучи разорвал восход;
Нет, — веки ока в час ночной;
Иль два столба одних ворот;
Иль ветви яблони одной,
Тенями переплетены;
В едином звуке две струны
Слились под пальцами певца, -
Познали счастье без конца
Те двое, ибо добрый друг
Увел их в край, где нет разлук,
Где им все тайны — напоказ:
И город башен Гориас,[61]
И Финдриас, и Фалиас,
И даже древний Муриас,
Чьи исполины-короли
Во дни младенчества земли
Сокровищ были лишены,
Утратив в тяготах войны
Котел, меч, камень и копье,
И погрузились в забытье;
И мимо них, и меж руин
Туда спешат Байле с Айлин,
Где страж-гигант навек затих;
И дрожь любви пронзает их.
Нетленный мир пред ними лег:
Они ступили за порог
Земли и обрели покой
Над величавою рекой,
Где отразился только лик
Далеких бледных звезд и блик
Садов волшебных, что полны
Лишь самоцветов наливных
Иль яблок солнца и луны.
Что им до нас? Они пьяны
Вином из сердца тишины;
И в час, когда сгустится ночь,
Скользят в стеклянной лодке прочь,
В морскую даль, и, обнявшись,
Глядят в безветренную высь,
На пестрых шкурах возлежа;
И птицы Энгуса[62] кружат,
Крылами белыми, как снег,
Их овевая в полусне
И дуновеньем ветерка
Колебля волосы слегка.
И над могилою Байле
Нашли поэты древних лет
Могучий тис; а где Айлин
Уснула — яблоню нашли,
И вся в цвету была она.
И так как кончилась война,
И мирно вновь жила страна,
И бой у брода[63] отгремел,
И вышло время ратных дел,
То все поэты собрались,
Срубили яблоню и тис
И на дощечках записали
Все саги о любви, что знали.
Пускай о дочери певца
Рыдают птицы без конца,
Пускай шумит о ней тростник, -
Что мне, любимая, до них?
Ведь ты прекрасней и мудрей
Вернувшейся из-за морей
И чище сердцем, чем она;
Но тех двоих — забыть бы нам!
О, неотступная мечта
Сердец влюбленных — слиться так
С любимым сердцем, как Айлин
С Байле сплелись, уйдя с земли!
Baile and Aillinn ARGUMENT. Baile and Aillinn were lovers, but Aengus, the Master of Love, wishing them to he happy in his own land among the dead, told to each a story of the other's death, so that their hearts were broken and they died.
I hardly hear the curlew cry,
Nor the grey rush when the wind is high,
Before my thoughts begin to run
On the heir of Uladh, Buan's son,
Baile, who had the honey mouth;
And that mild woman of the south,
Aillinn, who was King Lugaidh's heir.
Their love was never drowned in care
Of this or that thing, nor grew cold
Because their bodies had grown old.
Being forbid to marry on earth,
They blossomed to immortal mirth.
About the time when Christ was born,
When the long wars for the White Horn
And the Brown Bull had not yet come,
Young Baile Honey Mouth, whom some
Called rather Baile Little-Land,
Rode out of Emain with a band
Of harpers and young men; and they
Imagined, as they struck the way
To many-pastured Muirthemne,
That all things fell out happily,
And there, for all that fools had said,
Baile and Aillinn would be wed.
They found an old man running there:
He had ragged long grass-coloured hair;
He had knees that stuck out of his hose;
He had puddle-water in his shoes;
He had half a cloak to keep him dry,
Although he had a squirrel's eye.
O wandering birds and rushy beds,
You put such folly in our heads
With all this crying in the wind,
No common love is to our mind,
And our poor Kate or Nan is less
Than any whose unhappiness
Awoke the harp-strings long ago.
Yet they that know all things but know
That all this life can give us is
A child's laughter, a woman's kiss.
Who was it put so great a scorn
In the grey reeds that night and morn
Are trodden and broken hy the herds,
And in the light bodies of birds
The north wind tumbles to and fro
And pinches among hail and snow?
That runner said: "I am from the south;
I run to Baile Honey-Mouth,
To tell him how the girl Aillinn
Rode from the country of her kin,
And old and young men rode with her:
For all that country had been astir
If anybody half as fair
Had chosen a husband anywhere
But where it could see her every day.
When they had ridden a little way
An old man caught the horse's head
With: "You must home again, and wed
With somebody in your own land.
A young man cried and kissed her hand,
"O lady, wed with one of us' ;
And when no face grew piteous
For any gentle thing she spake,
She fell and died of the heart-break."
Because a lover's heart s worn out,
Being tumbled and blown about
