жидкостью (уже не вчерашним коньяком, но тоже ничего). Я машинально кивнул в ответ, продолжая копаться в себе.
Ведь все люди рождаются детьми. Ну то есть без изначальной ненависти к другим, без алчности, зависти. А дальше? Воспитание, хорошее или плохое, делает их такими, какие они есть. Плюс разочарования в жизни, а также актуальная сейчас борьба за выживание. Но хотели ли родители вчерашних бандитов, чтобы их дети стали такими? Думаю, нет. Обычно людей рождают с любовью, пророчат им грандиозное будущее или хотя бы пытаются воспитать порядочным человеком, а он с оружием наперевес грабит себе подобного и умирает с отверстием в шее. А ведь мог бы вырасти ученым и избавить мир от желтой дряни. Наверное, это мой рационализм бунтует — вот причина дурного настроения. Я привык, возясь с Машиной, что каждый винтик выполняет свою функцию и приносит пользу всему слаженному механизму. Почему так не работает с людьми?
— Повторить? — Макс стоял надо мной с бутылкой.
— Максим, скажи… — я замешкался. Как спросить его, что он чувствовал, когда убивал тех людей, или других, кого я не знаю? И что я хочу или боюсь услышать в ответ? — Ты… ммм… наверняка знаешь нормального оружейника — мне надо трофейную двустволку привести в порядок. — я не стал ничего спрашивать, в конце концов, не мое это дело.
— Да, есть один дед. Охотник, насколько я знаю. В ремонте шарит, у самого штук шесть гладкостволов. Может, коллекционирует их, а может, для дела. Человек часто к нему обращается за свежей дичью, ну и естественно, с просьбой о починке. Прицел мой помнишь? Дед его починил и приладил к моей винтовке.
— А какой он?
— Низенький, сухой. В очках. Да как все деды.
— Да нет! — я улыбнулся. — В общении какой?
— Ааа. Болтать любит — не успокоишь. Все старое время вспоминает, события из своей жизни, той, что до Тумана была. Умный мужик, философствует. Короче, вы с ним поладите! — Макс подмигнул.
— Мужик? Ты же сказал: «дед».
— Да вот не поймешь, сколько ему лет. Выглядит, как старик лет семидесяти, а по движениям, походке дашь сорок-сорок пять не больше. Он при мне Калашников чистил, ну и глаголил, как обычно, а у него пружинка по столу покатилась и упала. А он, дед этот, ее поймал на лету, и при этом даже разговор не прервал.
— Ясно. А как к нему доехать?
— Не надо никуда ехать, он здесь, на Рынке живет. Его Человек переманил, пообещал стабильный заработок, нормальные инструменты и запчасти. У него и апартаменты, будь здоров — две комнаты: в одной сам живет, в другой ремонтом занимается. У меня самого комната только одна. — Макс сказал это обычно, без зависти или досады.
Влиятельный дед (ну или мужчина), подумалось мне. В пределах стадиона, где находился Рынок, каждый закуток, который можно было превратить в жилище, ценился очень дорого, поэтому большинство людей, как правило торговцев, жилье снимали, а не выкупали. Это являлось одним из главных источников дохода Человека.
— …охрана здесь круглосуточная, работа постоянная. — продолжал бармен, все вертя в руках бутылку.
Задавая вопрос про оружейника, я просто хотел перевести тему, но чем больше Макс говорил, тем сильнее меня интересовал этот человек, и я решил прямо сегодня наведаться к нему.
— …но наведаться к нему так просто не получится. — услышал я слова Максима.
— Почему?
— Занятый он, вот почему. Заказов много, без работы не сидит. Да и чинит не все подряд стволы, а выбирает по одному ему понятному признаку. Может какой-нибудь навороченный автомат завернуть, а может ржавый «Макаров» выскоблить до идеала. Я сейчас про частные заказы говорю, нашу снарягу, от Человека, чинит всю без разговоров.
— А я смогу попасть к нему?
— Попасть-то попадешь — адрес я тебе напишу. Да ты и сам найдешь, его тут все знают. А вот возьмется ли он за твою двустволку — тут я тебе не помощник. Ты все равно намекни ему, что от меня пришел, но вряд ли это что-то даст. Максимыч авторитетов не признает, с Человеком общается запросто, без субординации.
— Максимыч?
— А я не сказал? Это его отчество. А еще он мой тезка. Максим Максимыч живет в северной части Рынка, на Буграх. Туда я тебя проведу.
10
Северное крыло Стадиона отделялось от основной части Рынка Ресурсов охраняемой стеной и являлось по сути отдельным государством. Здесь обитала богатая элита, которая не пожелала жить отдельно в отравленном туманом городе, а также люди, так или иначе полезные Человеку. Тут жил оружейник Максим Максимович, тут жил его тезка из бара «Под куполом». Какой-то остряк прозвал это место Буграми, и название очень быстро прижилось.
Попрощавшись с Максом, я решил сначала наведаться в ангар, где оставил Машину, а потом уже дойти до Бугров. Простых посетителей в служебные помещения не пускали, но Максим дал мне записку с особым набором слов, который на первый взгляд мог показаться бессмысленным, но это был своеобразный пароль для охраны и постоянных обитателей Рынка, который менялся раз в сутки. Слова требовалось заучить, а записку уничтожить.
В ангаре уже не стояло ни одной грузового автомобиля и не было ни одного ремонтника. Моя Машина находилась на прежнем месте. Подойдя ближе, я увидел, что она была вымыта и вычищена от многочисленных слоев пыли, засохшей грязи и осадков отравы. Сам я обычно не делаю этого по двум причинам: не трачу ценную воду и стараюсь сохранять Машину менее приметной для возможных любителей легкой добычи. Тем не менее, стоя перед блестевшим в лампах ангара кузовом, я чувствовал легкие угрызения совести. Забрав ружье и проверив салон, я удостоверился, что все на своих местах, и покинул место ее временного пребывания с легким сердцем.
До Бугров топать пришлось довольно долго, лавируя между расположенными как попало торговыми точками и пробираясь сквозь толпу покупателей и просто глазеющих зевак. Чем ближе я подходил, тем больше становилось последних. Каждому хотелось хоть одним глазком подглядеть за роскошной жизнью, почувствовать себя на мгновение независимым и счастливым. Я, не останавливаясь, прошел сквозь них к воротам и назвал нужные слова. Охрана без разговоров пропустила меня, и, сопровождаемый десятками завистливых глаз, я вступил в Бугры.
До этого дня я никогда здесь не был, и теперь с любопытством озирался по сторонам. Бугры изнутри меня не поразили, хотя и произвели некоторое впечатление. Находились они, как уже известно, у северной стены Рынка, на демонтированных трибунах, и представляли собой добротно собранные деревянные и кирпичные
