— Привет! Это ты со мной дружить хочешь? — И он сразу показал девочке свой дневник, в котором стояли почти одни четвёрки.
— Пятёрок маловато! — сказала Эля. — А троек наоборот!
— Так бы сразу и писала, что пятёрочник нужен! — сказал Ляпкин, но не обиделся, потому что его в детстве не научили обижаться (родители такие достались).
Третьим к Эле подошёл круглый отличник Золотов.
— Это ты круглых пятёрочников ищешь? — прямо спросил он.
— Ну я! А ты из какого класса?
— Из 6 «В».
— Из 6 «В» мне друга не нужно! Про вас ходит плохая слава!
— Про меня? — удивился Золотов.
— Нет, про ваш класс, — вежливо ответила ему девочка.
В оставшиеся перемены к Эле никто не подходил. А после обеда, когда она была уже дома, в дверь позвонили.
Эля посмотрела в глазок и увидела двух почти приличных на вид мальчиков. Она накинула цепочку и приоткрыла дверь.
— Вы по объявлению?
— Да, — кивнули мальчишки, и один добавил: — Я Малёхин, а это мой друг Журчалов!
— А чего вы такие?
— Так на горке катались! — сказал Журчалов.
— А, вспомнила! Вы из 6 «Б»!
— Дневники показывать? — спросил Малёхин.
— Если не очень трудно.
Мальчишки показали Эле дневники.
У Малёхина в дневнике стояли одни пятёрки, а у Журчалова всего понемножку.
— Кто из вас хочет со мной дружить? — уточнила Эля.
— Я! — Малёхин постучал себя по груди кулаком.
— Что ж, проходи!
Она впустила Малёхина в квартиру, а Журчалова попросила подождать за дверью.
— Я домой! — сказал тот и запрыгал вниз по ступенькам.
— Ладно, — сказал Малёхин. — Я тебе позвоню.
Он разделся и прошёл в комнату, всю увешанную фотографиями поп-кукол и поп-звёзд.
— Это кто? — спросил он, разглядывая самую большую фотографию.
— Ты что, не знаешь Ксюшу Заворотную? — удивилась Эля. — За что тебе только пятёрки ставят?
— За знания.
— Вот не думала, что ты такой ограниченный! — удивилась Эля. — Да Ксюшу весь мир знает. Она такое вытворяет!
— Какое?
— Тебе об этом ещё рано знать! Ты кем станешь?
— Лётчиком! — сказал Малёхин.
— Банкиры больше зарабатывают!
— Так они летать не умеют.
— Мама говорит, что дружить нужно только с умными. Ладно, считай, что мы подружились. Только с Журчаловым тебе нужно раздружиться.
— А давай мы втроём будем дружить! — предложил Малёхин.
— Не получится, — ответила Эля. — Мне мама ещё в первом классе запретила дружить с теми, кто слабо учится.
На следующий день после уроков Малёхин ждал Элю у крыльца школы.
— Дневник приготовил? — спросила девочка. — Я тебя каждый день проверять буду!
— Извини, пожалуйста, — сказал Малёхин. — Я сегодня двойку получил. Так вышло.
Он открыл дневник и показал жирную двойку.
— Эх ты! — расстроилась Эля. — А я на тебя так рассчитывала! Опять мне одной куковать!
Она повернулась и пошла прочь.
К Ма лёхину подошёл Журчалов:
— Ну что? Сработала моя двойка?
— Сработала, — улыбнулся Малёхин. — Спасибо! — И он вернул дневник Журчалову.
— Не за что! — ответил тот. — Для друга мне ничего не жалко!
Кое-что о бабочках
Ботаничка открыла журнал и провела пальцем по списку.
— Отвечать будет… Странно, почему-то у Оклахомова ни одной оценки.
— Что за вопрос, Наталья Петровна! — бодро отозвался Оклахомов и уверенно вышел к доске.
— Итак, бабочки, — сказал он, подумав.
При слове «бабочки» лицо ботанички просветлело, но она тут же спохватилась:
— Петя, мы изучаем строение стебля.
Оклахомов виновато шмыгнул носом.
— Да, стебель. Конечно же, стебель, Наталья Петровна. Я помню. И всё-таки интересно: почему это в нашей стране так мало бабочек?
— Что ты, Петя, — заволновалась Наталья Петровна. — В нашей стране бабочек около пятнадцати тысяч видов.
Она встала и, волнуясь всё больше и больше, прошлась у доски. Бабочки были её слабостью.
— Не знаю, не знаю, — недоверчиво покачал головой Оклахомов. — Мне кажется, в последние годы их стало куда меньше.
— Ты прав, Петя, — вздохнула Наталья Петровна. — Их становится меньше. Уже более ста видов занесено в Красную книгу…
— Какая жалость! — сокрушённо вздохнул Оклахомов. — Неужели наступят такие времена, когда эти удивительные создания исчезнут с лица земли? Неужели мы будем жить без бабочек?!
— Ну, надеюсь, до этого не дойдёт, — улыбнулась Наталья Петровна. — Что же ты стоишь, Петя? Садись.
Взгляд её затуманился. Она окончательно забыла и про строение стебля, и про то, что у Оклахомова до сих пор нет ни одной оценки, и про всё на свете. Щёки Натальи Петровны порозовели, на губах заиграла мечтательная улыбка.
— Да, ребята, — сказала она. — Бабочки — это украшение нашей жизни. Одни их названия могут очаровать кого угодно. Вы только вслушайтесь! Аполлон тянь-шаньский, бражник мёртвая голова, зорька китайская, бархатница, белянка Мезенина, парусник Гомера….
Оклахомов на цыпочках прошёл к своей парте, сел и перевёл дух.
«Главное в нашем деле — не теряться», — подумал он.
Трансформация
Оклахомов закрыл книгу и обвёл взглядом комнату.
На стене мерно тикали ходики. Яркий солнечный луч освещал криво висевший под ними календарь с изображением трёх богатырей. Сквозь покрытое морозными узорами стекло доносились детские голоса. На кухне скворчало и шипело — сестра жарила картошку.
Оклахомов умылся и вошёл в кухню.
— Тебе помочь? — спросил он. — Пол подмести?
Сестра бросила на него изумлённый взгляд.
— Ну, если хочешь…
Оклахомов подмёл в комнатах и в коридоре. Подумал и поправил календарь под часами так, чтобы он висел ровно. Собрал в ящик валявшиеся на столе микросхемы от компьютера, части старого радиоприёмника и коллекцию речных камешков. Сложил на столе в аккуратные стопки тетрадки и учебники. Достал пылесос и собрал пыль под кроватью. Засунул под шкаф гантели, навёл Порядок на книжной полке. Подумал — и пропылесосил всю квартиру. Поставил пылесос на место.
В прихожей одевалась сестра.
— Ты куда?
— В магазин. Хлеба нет.
— Я схожу!
— Петя, ты не заболел?
— Я здоров, как три богатыря!
Сестра смотрела на брата с тихим ужасом.
Оклахомов быстро оделся.
— Может, ещё что купить?
— «Пемоксоль» и стиральный порошок, но это в хозяйственном, а он дальше.
— Я сбегаю!
Оклахомов быстро оделся, взял деньги, сумку и пакет с мусором.
Выйдя из подъезда, он полной грудью вдохнул чистый морозный воздух и внимательно осмотрел родной двор. Тот жил простой мирной жизнью. Со смехом каталась с горки малышня, лепили снеговика ребята постарше, кучка пенсионеров на углу дома обсуждала деятельность ЖКХ.
Оклахомов бережно опустил в мусорный бак пакет с отходами, поздоровался с дворничихой, помог молодой маме из первого подъезда посадить в санки закутанного по самый нос ребёнка, погладил по голове дворового пса Тузика.
В булочной он пропускал всех вперёд.
— Вы, наверное, торопитесь? Проходите, я подожду! Вы с ребёнком? Вставайте передо мной!
Потом Оклахомов зашёл в хозяйственный, помог пожилому человеку засунуть конверт в почтовый ящик, придержал дверь входившей на почту старушке. Снова погладил Тузика, ещё раз внимательно осмотрел родной двор, мирный и добрый к людям всех возрастов. Всё было как всегда.
Сестра, пока он ходил за хлебом, накрыла на стол, заглянула в комнату брата и поразилась невиданному порядку. Здесь царила идеальная чистота. Только на диване валялись мятая подушка, за-под которой виднелась книга.
Сестра удивилась, вытащила книгу, глянула на название, открыла её наугад и прочитала:
«А не хочешь ли ты послужить мне полдником? — спросило маленькую девочку страшное чудовище.
— Не-ет, страшное чудовище! — ответила дрожащим голоском перепуганная маленькая девочка. — Не хочу…
— Отлично! — захохотало чудовище. — А то бы мне радости мало было!
И оно проглотило маленькую девочку, не пережёвывая. После чего вернулось в космолёт, сняло скафандр и трансформировалось в прежнее состояние — космического монстра средней величины».
Сестра захлопнула книгу и бросила её на подушку.
«Всё ясно! — подумала она. — Опять ужасов начитался! Как надрожится от страха, так сразу себя по-человечески вести начинает!»
Старая школа
К доске вышел Оклахомов.
— Я понимаю, вы ждёте от меня традиционного ответа, — вздохнул он, глядя на Ольгу Васильевну.
