Вместо этого я двигаюсь по контуру своего большого пальца и сильно режусь. Я чертыхаюсь и засовываю палец в рот. Все смотрят на меня, так что я вынимаю его. Мистер Фримен спешит ко мне с коробкой Клинекс. Порез неглубокий, поэтому я мотаю головой, когда он спрашивает, не хочу ли я пройти в медпункт. Он отмывает мой резец в раковине и кладет его на дезинфекцию. Нечто вроде защиты от СПИДа. Когда резец простерилизован и высох, он несет его обратно к моему столу, но останавливается напротив своего холста. Он не закончил картину. Правый нижний угол пуст. Лица заключенных зловещи — вы не можете вынести их взглядов. Я бы не хотела, чтобы картина, наподобие этой, висела над моим диваном. Она выглядит так, словно ночью может ожить.
Мистер Фримен отступает на шаг, словно он увидел что-то новое на собственной картине. Он разрезает холст моим резцом, уничтожая его с долгим рвущимся звуком, от которого весь класс задерживает дыхание.
МОЙ ТАБЕЛЬ УСПЕВАЕМОСТИ.
Положение в обществе D
Общественные науки D
Испанский С-
ИЗО А
Ланч С
Биология В
Алгебра С-
Одежда С-
Английский С-
Физкультура С
Третья учебная четверть
Гибель вомбатов
Вомбаты мертвы. Никаких собраний, никаких голосований. Этим утром Самый Главный сделал объявление. Он сказал, что шершни лучше отражают Мерриуэзерский дух, чем иностранные сумчатые, к тому же изготовление костюма талисмана Вомбатов подорвет бюджет комитета по организации выпускного бала. Мы Шершни и это окончательно.
Старшеклассники поголовно поддерживают это решение. Они были бы не в состоянии гордо нести свои головы, если бы выпускной бал переместили из Бального зала Холлидей-Инн в спортзал. Это было бы как в начальной школе.
Наши чирлидеры работают над раздражающим напевом, заканчивающимся дружным жужжанием. Я думаю, что это ошибка. Мне представляется, как команды-соперники делают из папье-маше огромные мухобойки и гигантские баллоны с инсектицидом, чтобы унизить нас в перерывах матчей.
У меня аллергия на шершней. Одно вонзившееся жало — и моя кожа покрывается пузырями крапивницы, а горло закупоривается.
Холодная погода и автобусы
Я пропустила автобус, потому что, когда мои часы прозвонили, не могла поверить, что так темно. Мне необходимы часы, которые будут включать 300-ваттную лампу, когда придет время вставать. Или это или петух.
Когда я осознаю, насколько поздно, я решаю не торопиться. Зачем беспокоиться? Мама спускается по лестнице, а я читаю страничку юмора в газете и ем овсяные хлопья.
Мама:
— Ты опять пропустила автобус.
Я киваю.
Мама:
— Ты рассчитываешь, что я опять тебя отвезу.
Новый кивок.
Мама:
— Тебе понадобятся ботинки. Это долгий путь и вчера снова шел снег. Я уже опоздала.
Это неожиданно, но не неприятно. Прогулка не так плохо — это не то, чтобы она заставила меня маршировать десять миль сквозь снежный буран в гору в обоих направлениях или что-то вроде. Улицы тихи и прелестны. Снег прикрывает вчерашнюю слякоть и устраивается на крышах как сахарная пудра на пряничном городке. К тому времени как я добираюсь до городской пекарни Фаэтти, я опять хочу есть. У Фаэтти делают превосходные настоящие желейные пончики, а в моем кармане деньги на ланч. Я решаю купить два пончика и называю это поздним завтраком.
Я пересекаю автомобильную стоянку, и из двери выходит ОНО. Энди Эванс с капающим малиной желейным пончиком в одной руке и чашкой кофе в другой. Я останавливаюсь в замерзшей луже. Может, он не заметит меня, если я остановлюсь. Так выживают кролики: они застывают в присутствии хищников.
Он водружает кофе на крышу своей машины и шарит в кармане в поисках ключей. Очень, очень взрослый этот кофе/ключи от машины/пропуск занятий парень. Он не собирается замечать меня. Я не здесь — он не может видеть как я стою здесь в своей фиолетовой зефирной куртке.
Но, конечно, с этим парнем моя удача терпит поражение. И вот он поворачивает голову и видит меня. И — волчья улыбка, изображающая «ох, бабушка, какие у тебя большие зубы». Он делает шаг ко мне и протягивает пончик. Он спрашивает:
— Хочешь укусить?
Крольчишка мчится стрелой, оставляя быстрые следы в снегу. Бежать бежать бежать. Почему я не бежала так, когда была цельной, разговаривающей девушкой? От бега я начинаю ощущать себя одиннадцатилетней и быстрой. Я прожигаю полосу на пешеходной дорожке, вытапливая три фута снега и льда по обе стороны. Когда я останавливаюсь, в моей голове взрывается совершенно новая мысль: Зачем идти в школу?
Побег
Первый час прогуливания школы великолепен. Никто не говорит мне что делать, что читать, что говорить. Это как будто жить на МТВ — не в дурацких костюмах, но одетой в самоуверенную походку и позицию «я-делаю-то-что-хочу».
Я блуждаю по Мейн стрит. Салон красоты, «7-11», банк, магазинчик открыток. Вращающийся банковский знак сообщает, что температура 22 градуса. Я блуждаю вверх по другой стороне. Магазин электроприборов, магазин скобяных изделий, парковка, продуктовый магазин. Мои внутренности замерзли от вдыхаемого холодного воздуха. Я чувствую, как потрескивают волосы у меня в носу. Моя важная походка замедляется, я еле-еле передвигаю ноги. Я даже подумываю о том, чтобы потащиться вверх по холму в школу. Там хотя бы тепло.
Бьюсь об заклад, дети в Аризоне получают больше удовольствия от прогулов, чем дети, пойманные в ловушку в центре Нью-Йорка. Никакой слякоти. Никакого желтого снега. Я спасена автобусом Центро. Он кашляет и грохочет, и выплевывает двух пожилых женщин перед продуктовым магазином. Я поднимаюсь. Пункт назначения: торговый центр.
Вы никогда не думаете о том, что торговый центр бывает закрыт. Он просто всегда есть, как молоко в холодильнике или Бог. Но, когда я выхожу из автобуса, он только открывается. Продавцы жонглируют кольцами с ключами и экстра-большим кофе, когда решетка ворот поднимается в воздух. Мигают огни, запускаются фонтаны, позади огромных папоротников играет музыка и торговый центр открыт.
Седовласые бабули и дедули проскрипывают мимо спортивной ходьбой, двигаясь так быстро, они даже не смотрят на витрины. Я охочусь на весеннюю моду — ничего из модного в прошлом году не актуально в этом. Как я могу пойти с мамой за покупками, если я не хочу разговаривать с ней? Ей могло бы понравится — никаких возражений с моей стороны. Но тогда мне придется носить то, что она выберет. Парадоксальная ситуация — трехочковое словарное слово.
Я сижу рядом с главным лифтом, где они устраивают мастерскую Санты после Хэллоуина. В воздухе запах картошки фри и жидкости для мытья полов. Солнце сквозь окно в крыше светит летней жарой, и я избавляюсь от слоев — куртка, шапка, перчатки, свитер. Я теряю семь фунтов за полминуты, чувствую, что могу парить рядом с лифтом. Надо мной поют крошечные коричневые птицы. Никто не знает, как они попали внутрь, но они живут в торговом центре и чудесно поют. Я лежу на скамье и наблюдаю, как птицы прошивают теплый воздух до тех пор, пока солнце не становится таким ярким, что я боюсь оно прожжет дыры в моих глазных яблоках.
Мне, вероятно, следует кому-нибудь рассказать, просто рассказать кому-нибудь. Покончить с этим. Выпустить это, выболтать это.
Я хочу снова оказаться в пятом классе. Это глубокий мрачный секрет, почти такой же, как другой. В пятом классе было просто — достаточно большая, чтобы играть на улице без мамы, недостаточно взрослая, чтобы уходить из квартала. Поводок безукоризненной длины.
Мимо не спеша проходит охранник. Он изучает восковую женщину в окне Сирс, затем бредет обратно, уже другим путем. Он даже не беспокоится о фальшивой улыбке или «Вы не заблудились?».
Я не в пятом классе. Он возвращается в третий раз, его палец на рации. Он меня сдаст полиции? Пора искать автобусную остановку.
Я провожу остаток дня в ожидании 2-48, так что это не слишком отличается от школы. Я считаю, что выучила важный урок, так что следующие несколько дней выставляю мой будильник на более ранее время. Я просыпаюсь вовремя четыре дня подряд, захожу в автобус четыре дня подряд, еду домой после школы. Мне хочется кричать. Я думаю, что мне необходим время от времени выходной.
Взламываем код
Волосатик купила новые серьги. Одна пара свисает вниз до самых ее плечей. Другая пара с колокольчиками, как те, что Хизер подарила мне на рождество. Думаю, я больше не смогу носить свои. Следовало бы издать закон. На английском — месяц Натаниэля Хоторна. Бедный Натаниэль. Знает ли он, что мы с ним делаем? Мы читаем «Алую букву», одно предложение за раз, раздирая его и пережевывая его косточки.
Это все СИМВОЛИЗМ, говорит Волосатик. Каждое слово, выбранное Натаниэлем, каждая запятая, каждый абзацный отступ — это все сделано с определенной целью. Чтобы получить у нее хорошую оценку, мы должны понять, что в действительности он хотел сказать. Почему он не мог просто сказать то, что имел в виду? Они бы прикрепили алые буквы ему на грудь? «Б» — сокращение от «болван», «Н» — сокращение от «непосредственный»?
