– Я получил удовольствие, мисс Ван Хаусен. Особенно удался фееричный финал.
Я вижу пятнышко грязи на одной из его скул и улыбаюсь. И тут Оуэн сжимает обе мои ладони в своих. Его руки теплые и нежные и – к моему облегчению – не передают мне никаких эмоциональных сообщений. Смеющиеся голубые глаза Оуэна вдруг становятся серьезными, и у меня замирает дыхание.
– Не хочешь как-нибудь сходить со мной на танцы?
– Зачем? – спрашиваю и тут же хочу отвесить себе пинок. Я могу с легкостью взломать замок или влезть в чужой карман, могу заставить карты исчезать и внезапно появляться, могу вломиться в тюрьму маленького городка и скрыться незамеченной... Но поставьте рядом милого парня, и я превращаюсь в деревенскую дурочку.
– Потому что ты мне нравишься.
Я опускаю взгляд, пытаясь скрыть свое замешательство. Я нравлюсь ему? Не слишком ли быстро все происходит? Я снова смотрю на Оуэна. Он растягивает губы в улыбке, ямочки на щеках углубляются, а на лоб падает прядь волос. С другой стороны, может, так все и должно происходить. Я выбрасываю из головы комментарий о Гарри Гудини и улыбаюсь в ответ.
– Возможно.
Оуэн смеется:
– Возможно?
Слишком смущенная, чтобы говорить, киваю.
Он пожимает мою руку:
– Отлично, Анна. Скоро увидимся.
Развернувшись, я иду к парадной двери и жду, пока пыхтение машины Оуэна отдалится. И только потом позволяю себе оглянуться через плечо. События сегодняшнего вечера захлестывают меня. Я всегда уставшая после выступления, но сегодня, еще и после схватки с матерью, кажется, что даже мои кости вот-вот рассыплются.
Внезапно волоски на затылке и руках встают дыбом, и по коже холодком пробегает предчувствие. Теми самыми пальцами, которыми я так часто взламывала замки, неловко вожусь с ключом. Как ребенок боится заглянуть под кровать, так и я в ужасе от необходимости оглянуться и посмотреть, что там... за моей спиной. Вор? Или что похуже? Замок поддается, я влетаю в здание и захлопываю за собой дверь, напоследок скользнув взглядом по крыльцу.
Ничего.
Но я до сих пор чувствую... оно там... скрывается. И чем бы это ни было, в ближайшее время оно никуда не исчезнет.
* * *
– Перестань дуться и помоги мне выбрать шляпку.
Я лежу на кушетке и читаю старую копию журнала «Сфинкс», стараясь не обращать внимания на маму, которая все утро крутится поблизости. Не замечать мадам Ван Хаусен – моя лучшая защита, и ее худший кошмар.
Я приподнимаю бровь и бросаю на маму быстрый взгляд. Сегодня на ней темно-бордовый костюм из мягкой камвольной шерсти с юбкой чуть ниже колен. Цвет приятно оттеняет кремовую кожу лица. Своей кожей мама всегда гордилась и порицала моду на белые напудренные лица. Сама она пользовалась порошком лишь по вечерам или во время выступлений.
Мама ставит на кофейный столик две коробки и достает сначала желто-зеленую шляпку-клош, а затем – черную.
И как всегда, я разрываюсь между желанием угодить матери и инстинктом самосохранения. После недолгой борьбы, я вздыхаю и откладываю журнал.
– Черная. Она будет хорошо смотреться с платьем, когда ты снимешь пальто.
– Хм... Я думаю... пожалуй, зеленая.
Ну конечно, зеленая. Я беру карты и тасую колоду.
Мама надевает шляпку и крутится передо мной:
– Как я выгляжу?
– Прекрасна, как всегда. Куда ты идешь?
– Обедать с Жаком.
Внутри вспыхивает беспокойство, и я потираю виски.
– А потом?
– Не знаю. – Мама хмурится. – А что?
– Мы работаем сегодня вечером? – Речь, конечно, о спиритическом сеансе. Театр закрыт по воскресеньям, чтобы набожные прихожане не волновались.
Мама качает головой:
– Нет. Жак считает, что мы должны устраивать лишь несколько сеансов в месяц. Это добавит им исключительности и повысит цену.
Я вздыхаю с облегчением, а мама сводит брови.
– Хорошо проведи время и не трать слишком много денег, – говорю я прежде, чем она сможет упрекнуть меня за отношение к делу. И это работает.
– Не волнуйся так сильно о деньгах, дорогая. – Мама берет сумочку и перчатки, и я провожаю ее до двери. – Теперь у нас их будет много. – Она покровительственно гладит меня по плечу. – И не жди меня; не знаю, во сколько вернусь. А теперь мне и правда пора. Жак, наверное, уже внизу. О, и я заказала новую ткань для воплощения духа. Она еще более «призрачная» чем та, что мы используем сейчас, и подходит просто идеально! Сможешь забрать ее для меня?
Я смиренно киваю.
Мама пишет указания на листке бумаги и, отдав его мне, идет к выходу. Я поворачиваюсь к окну, чтобы увидеть, как она сядет в машину Жака.
И тут мамин крик сотрясает воздух.
Я резко разворачиваюсь, ожидая увидеть как ее утаскивает неизвестный враг. Но мама все еще здесь, стоит застыв в дверях. Я в мгновение ока оказываюсь рядом, выставив руки перед собой и жалея, что не захватила нож-бабочку или что-нибудь другое, что можно использовать как оружие.
Но в коридоре никого нет.
Потом я замечаю мамин вытянутый палец и, посмотрев, на что он указывает, шумно втягиваю воздух. На нашем пороге лежит канализационная крыса размером с небольшую кошку.
– Что это? – спрашивает мама хриплым голосом.
Я сглатываю, мой пульс начинает успокаиваться.
– Это просто крыса.
– Как она сюда попала, и что нам с ней делать? – Как всегда, мадам в полной растерянности.
– Иди к Жаку, – говорю, прикоснувшись к маминому плечу. – Я обо всем позабочусь.
В ее глазах отражается искренняя благодарность. Наклонившись, мама целует меня в щеку и шепчет:
– Спасибо.
Затем осторожно обходит мертвое животное и спешит вниз по лестнице.
Я влетаю обратно в квартиру – и к окну. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как мадам Ван Хаусен восходит в элегантный «Пэкард»8 Жака. Я тяжело вздыхаю и, захватив из-под раковины тряпку, с ее помощью поднимаю крысу за хвост. Смотрю на ее пустые карие глазки и длинные желтые зубы и думаю: что же ее убило? Содрогнувшись, я бросаю труп в мусоросжигательную печь
Едва вернувшись в квартиру и заперев за собой дверь, прислоняюсь к ней спиной тяжело дыша. Я живу здесь больше месяца и никогда не видела следов грызунов. Так каким образом один из них закончил свою жизнь в передней, прямиком перед нашей дверью? Стечение обстоятельств? Или же кто-то подбросил крысу специально для нас? Пытаясь успокоиться, я делаю глубокий вдох. И мысленно перебираю все остальные события, произошедшие на прошлой неделе. Видения. Уолтер. И то, что я начала чувствовать чужие эмоции, даже не прикасаясь к людям. Все это связано? Если да, то как?
Что-то вертится на самом краю сознания, какая-то мысль, и я делаю еще один глубокий вдох, позволяя ей оформиться.
Коул.
Все начало меняться, когда я впервые встретила Коула.
Я иду в гостиную и останавливаюсь у окна, невидящим взглядом уставившись на улицу. Обхватываю себя руками и напряженно думаю. Одна мысль цепляется за другую. Первое видение о маме случилось сразу после того, как я столкнулась с Коулом на улице. И он был рядом, когда я впервые в жизни стала проводником для мертвого парня. Но это безумие! Как Коул может влиять на мои способности? И как мне все выяснить, не выдав себя?
Одно можно сказать наверняка. Если я хочу сберечь маму от опасности – лучше во всем разобраться.
Глава 9
Все утро и часть дня я провожу за уборкой, позволяя этой домашней рутине успокоить мои суматошные мысли.
Неважно, что я думаю о Жаке – он обеспечил нас прекрасной квартирой. Здесь есть современная кухня – первая в моей жизни – с газовой плитой, горячим и холодным водоснабжением и крошечными черно-белыми плиточками на полу. Рабочая зона тянется вдоль всей стены, перед солнечным окном стоит небольшой деревянный стол. А рядом с кухней – неслыханная роскошь – моя собственная спальня, которую, опять же впервые в жизни, не приходится делить с матерью.
Закончив с уборкой, смотрю на часы. Уходить еще слишком рано. Мамино поручение придется отложить на потом, так как у меня другие планы на сегодняшний день. Планы, из-за которых я нервничаю и постоянно дергаюсь. Кусая губы, иду в свою комнату и достаю шляпные коробки. Вынимаю наручники и защелкиваю их. А затем открываю. Снова и снова. Действие успокаивает. Убрав наручники на место, достаю старую листовку, на которой Гудини заперт в ящике. Я смотрю на него, как будто он не нарисованный, а настоящий. Уверена, что знаю, как Гудини удалось выбраться, оставив ящик запертым и обмотанным цепями. Нужно лишь, чтобы кто-нибудь заменил длинные болты на короткие. Конечно, иллюзионисту понадобился бы инструмент... Хотя точно не знаю, где он его прятал. Может, в волосах?
Я все еще смотрю на листовку и вспоминаю тот первый раз, когда мама сказала мне, что Гудини мой отец. Мне года четыре или пять, и это тот редкий случай, когда она не работала и не проводила время с каким-нибудь джентльменом. Не помню, как назывался город, но он казался милым: с чистыми тротуарами и сверкающими витринами магазинов. Мама купила мне леденец на палочке, и, пока мы прогуливались рука об руку, я облизывала сахарную сладость. Солнце приятно припекало спину, и мама объясняла мне разницу между шляпкой, которая в любые времена будет смотреться великолепно, и той, что устареет уже через год. Помню, что больше интересовалась леденцом, чем мамиными словами, но было приятно, что она говорит со мной как со взрослой. А потом она вдруг застыла, глядя на гигантскую афишу в витрине.
