— Извините, товарищ Котане, — заикаясь, пробормотал он. — Сегодня с утра неожиданно приехал хозяин. Я не мог уйти раньше, не вызвав подозрений.
Человек смотрел на него тяжелым взглядом — Усту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем тот кивнул, сообщая таким образом, что извинения приняты, и опустил автомат.
— Какие новости?
Уст почувствовал, как возбуждение, с которым он сумел, наконец, справиться, поднимается вновь.
— Представляете, по радио объявили! Парламент будет распущен на каникулы двадцать седьмого, как и ожидалось!
По лицу человека скользнула невеселая улыбка, которая тут же исчезла.
— Значит, нас ждет работа. Отлично. Мы и так слишком долго сидим без дела! А как там полиция и армия? Не заметил повышенной активности?
— Нет, ничего необычного. Только патрули на дорогах — как всегда. — Уст достал из кармана какие-то бумаги. — Мы тут с Мартой составили что-то вроде расписания: где и когда они выставляют посты, так что вам не составит труда их обойти, когда придет время.
Человек взял список, повесил автомат на плечо и нагнулся, чтобы взять корзину с едой. Потом опять повернулся к Усту.
— Ты много сделал, Риан. Так держать, и когда-нибудь твои внуки восславят тебя как героя-освободителя.
Уст ничего не сказал, а человек прошел сквозь заросли и скрылся из виду. Тогда Уст тоже повернулся и начал спускаться вниз, горя желанием как можно скорее добраться домой. Герой-освободитель! Жене эта похвала будет наверняка так же приятна, как и ему.
До начала операции «Нарушенный договор» оставалось десять дней.
25 ИЮНЯ, ШТАБ-КВАРТИРА «УМКОНТО BE СИЗВЕ», ЛУСАКА, ЗАМБИЯПолковник Сезе Лутули был сильно обеспокоен.
Конечно, долгое молчание его агентов в ЮАР — дело обычное. Даже самые срочные сообщения шли кружным путем, через сложную сеть условных мест, тайников и специальных связных. Вся эта система была тщательно разработана, чтобы усложнить жизнь южноафриканской контрразведке. Запутанная и многозвенная цепь передачи информации позволяла ограничить количество международных телефонных звонков, которые могли быть легко перехвачены полицией.
Лутули всегда считал, что подобная медлительность — это необходимая цена, которую приходится платить за безопасность. Но теперь его уверенность была поколеблена.
Полный противоречивых чувств, он вновь пробежал глазами лежавшую на столе газетную вырезку, уже зная, что в ней нет того, что он хотел узнать. Только газета «Соуэтан» сочла гибель доктора Нтато Мбеки достойной упоминания, и то лишь как упрек властям, указав на насущную потребность в улучшении деятельности дорожной полиции и уличного освещения. Но что еще хуже, заметка появилась только через четыре дня после смерти Мбеки. Еще больше времени прошло, прежде чем газета проделала путь от ЮАР до Замбии. Немало дней понадобилось и на то, чтобы ребята из разведывательного подразделения обнаружили имя Мбеки в списке действующих агентов организации.
— «Гибель учителя в дорожном происшествии», — прочел Лутули вслух. Но было ли это действительно несчастным случаем? Вероятно. Подобную точку зрения высказывал «Соуэтан», а тамошние журналисты всегда держали ухо востро, не упуская случая обвинить правительство в очередной провокации.
Но еще важнее был вопрос, на который заметка ответить просто не могла. Когда именно был убит Мбеки? Передал ли он полученное сообщение дальше по цепочке или нет? До сих пор все усилия установить контакты учителя в тот день не увенчались успехом. Вскоре после смерти Мбеки их человек, бригадир дорожных рабочих какой-то фирмы, был неожиданно послан в командировку в Наталь. Он до сих пор находился там, и связи с ним не было, — с тем же успехом он мог бы находиться на луне.
Вдруг Лутули как холодом обдало: а что если Мбеки не успел передать сигнал отбоя? Что если операция «Нарушенный договор» продолжается?
Он нажал кнопку селектора у себя на столе:
— Передайте майору Ксуме, чтобы немедленно зашел ко мне.
Через пять минут майор Ксума, шеф разведки, уже сидел у него в кабинете.
Лутули постучал пальцем по газетной вырезке.
— Ты это видел?
Майор кивнул, его глаза казались равнодушными за толстыми стеклами очков.
— Значит, ты понимаешь, какие это может означать для нас неприятности?
Ксума опять кивнул, прекрасно сознавая, что ненужное многословие может вывести его вспыльчивого шефа из себя.
Губы Лутули стали тонкими от гнева.
— Ну, так что же нам делать?
Шеф разведки выругался про себя. Он ненавидел, когда его припирали к стенке, а данная ситуация была хуже некуда. На вопрос полковника просто не было ответа.
Он сложил руки на коленях, так что казалось, будто он молится.
— Боюсь, полковник, мы ничего не сможем предпринять, по крайней мере пока.
— Объяснитесь, майор, — произнес Лутули холодно, отчетливо выговаривая слова. — Я не привык, чтобы мои офицеры открыто признавали свою полную некомпетентность.
Ксума поспешно покачал головой.
— Я совсем не то имел в виду, сэр. Если, — он особо выделил это слово, тем самым желая подчеркнуть собственные сомнения, — если сигнал приостановить операцию не прошел, то у нас уже не остается времени передать новый. По крайней мере, по тем каналам, которые предусмотрены планом «Нарушенного договора».
Лутули знал, что его младший коллега прав, хотя не хотел признаваться в этом даже самому себе. Разрабатывая операцию, Мартин Косате в гораздо большей степени старался обеспечить исполнение плана, нежели его отмену. И его особенно заботила безопасность того, что касалось связи с основной боевой группой. Таким образом, пятнадцать боевиков, спрятавшихся глубоко в горах, отреагируют лишь на такое послание, которое будет передано специальным образом и будет идти до них очень долгим, кружным путем. Любые попытки выйти с ними на прямую связь, вне всякого сомнения, ни к чему не приведут.
— Полковник! — Вкрадчивый голос начальника разведки прервал мрачные мысли Лутули. Он поднял глаза. — Лично я, сэр, считаю, что, вероятнее всего, Мбеки успел передать всю необходимую информацию. Судя по нашим данным, он был преданный боец. Не думаю, что он вышел бы из дома в тот вечер, не исполнив поручения.
Лутули неторопливо кивнул. Ксума оценивал ситуацию со сдержанным оптимизмом. Обстоятельства указывали на то, что майор прав и операция «Нарушенный договор», как и планировалось, приостановлена. Он выпрямился на стуле.
— Хочется верить, что ты прав. Но все-таки я прошу выяснить это наверняка. К двадцать восьмому мне нужен точный ответ.
Ксума внимательно посмотрел на своего шефа: Лутули должен понимать, что это невозможно. Значит, он готовит себе пути отступления на случай, если в горах у реки Хекс что-то пойдет не так. Если сигнал отменить операцию не дошел, то полковник преспокойно сможет сказать: «Я дал начальнику разведки прямое указание повторить приказ об отмене». И тогда ответственность за провал целиком ляжет на его плечи.
Значит, так тому и быть.
Майор коротко отдал честь, повернулся на девяносто градусов и быстрым шагом вышел из кабинета. Полковник, конечно, хитрая лиса, но он тоже может переложить ответственность кое на кого еще. Ксума всегда недолюбливал капитана, отвечающего за систему тайной связи. Его-то и следует сделать козлом отпущения.
Кроме того, уговаривал он себя, ничто не указывает на какие-то серьезные накладки. Даже если Мбеки не передал сигнал отбоя, южноафриканские силы безопасности сохраняют бдительность и по-прежнему действуют решительно. Вряд ли непосредственные исполнители операции смогут приблизиться к своей цели больше чем на двадцать километров и остаться в живых.
Но он ошибался.
27
ИЮНЯ, ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ВОКЗАЛ КЕЙПТАУНАСостоящий из семнадцати вагонов «Голубой экспресс» стоял на запасном пути в окружении кордонов десантников в полной боевой готовности и полицейских в штатском. Внутри кордонов суетились официанты в белоснежных халатах, грузчики в идеально отутюженных униформах и железнодорожные рабочие в промасленных комбинезонах, — все были заняты тем, что готовили поезд к самой главной поездке года.
А в сотне ярдов от них Сэм Ноулз, поджав губы, смотрел, прищурившись, в объектив своего «миникама», медленно переводя камеру вдоль состава — от локомотива к последнему, багажному вагону.
Иэн Шерфилд заметил обеспокоенность на лице оператора и спросил:
— Что-то не так?
Ноулз покачал головой:
— Ничего. При помощи «Монстра» можно творить чудеса.
«Монстром» Ноулз прозвал их компьютеризированную студийную установку для монтажа пленки. Она преобразовывала запись на пленке в цифровые сигналы. В результате любая травинка, человеческое лицо или кирпич превращались всего-навсего в набор цифр в памяти машины, и опытный оператор, меняя их, мог в буквальном смысле слова изменять реальность. Чаще всего эта уникальная аппаратура использовалась для обычного монтажа или для улучшения качества изображения, делая его более четким и устраняя искажение. Но она же могла и до неузнаваемости изменить записанное на пленке. В любое время с момента съемки туда могли быть вмонтированы люди, которых не было на месте событий. А тех, кто оказался на пленке, было несложно стереть, так что от них не осталось бы и следа. Можно было изменить внешний вид зданий, гор и деревьев, поменять их расположение, и все это простым нажатием кнопок на компьютере.
