– Гребер, Гребер… – Палец скользил по столбцу фамилий, остановился. – Гребер… ага, имя… как вы сказали?
– Пауль и Мария.
– Как?
– Пауль и Мария! – Гребер вдруг рассвирепел. Невыносимо, что он еще и кричать должен о своей беде.
– Нет. Тут только Эрнст Гребер.
– Эрнст Гребер – это я сам. В нашей семье другого нет.
– Ну, это определенно не вы. А другие Греберы у нас не значатся. – Конторщица подняла голову, улыбнулась. – Если хотите, зайдите через несколько дней. Мы еще не располагаем полными сведениями. Следующий.
Гребер не отошел.
– Где еще можно спросить?
Конторщица поправила красную шелковую ленту в волосах.
– В отделе регистрации. Следующий.
Гребер почувствовал тычок в спину. Толкнула его маленькая старушонка с руками, похожими на птичьи лапы, она стояла за ним. Он посторонился.
И еще некоторое время в нерешительности топтался возле стойки. В голове не укладывалось, что это все. Слишком уж быстро. Его утрата для этого слишком велика.
Однорукий конторщик взглянул на него и перегнулся через стойку:
– Радуйтесь, что ваших родных в наших списках нет.
– Почему?
– Это списки погибших и тяжелораненых. Пока люди здесь не числятся, они всего лишь пропавшие.
– Пропавшие? А где списки пропавших?
Конторщик смотрел на него с терпеливостью человека, который каждый день по восемь часов имеет дело с чужой бедой и не может помочь.
– Будьте благоразумны, – сказал он. – Пропавшие – они и есть пропавшие. Какой здесь толк от списков? Все равно ведь неизвестно, что с ними случилось. Будь это известно, пропавших бы не было. Верно?
Гребер неотрывно смотрел на него. Конторщик вроде как гордился своей логикой. Но рассудок и логика плохо вязались с утратой и болью. Да и что ответишь человеку, потерявшему руку?
– Вероятно, – сказал Гребер и отвернулся.
Расспрашивая встречных, он отыскал отдел регистрации. Тот располагался в другом крыле ратуши, где пахло кислотами и гарью. После долгого ожидания он очутился перед нервной женщиной в пенсне.
– Я ничего не знаю, – сразу же запричитала она. – Здесь ничего не найдешь. Вся картотека вперемешку. Часть сгорела, остальное эти болваны-пожарные загубили водой.
– Почему вы не переправили документы в безопасное место? – спросил унтер-офицер, стоявший рядом с Гребером.
– В безопасное место? А где оно? Может, вы знаете? Я не муниципалитет. Жалуйтесь туда. – Женщина безутешно смотрела на кучу мокрых бумаг. – Все уничтожено! Весь отдел регистрации! И что теперь будет? Теперь каждый может назваться как угодно!
– Вот ужас-то, да? – Унтер-офицер сплюнул и подтолкнул Гребера. – Идем, дружище. Тут они все поголовно сбрендили.
Они вышли, остановились перед ратушей. Дома вокруг сгорели дотла. От памятника Бисмарку стояли только сапоги. Стая белых голубей кружила над разрушенной башней церкви Девы Марии.
– Ох и дерьмо! – сказал унтер-офицер. – Ты кого ищешь?
– Родителей.
– А я – жену. Не написал ей, что приеду. Хотел сделать сюрприз. А ты?
– Я тоже. Не хотел понапрасну волновать родителей. Отпуск уже несколько раз откладывался. А потом вдруг разрешили. Написать я уже не успел.
– Паршиво! Что будешь делать?
Гребер обвел взглядом разрушенную Рыночную площадь. С 1933-го она называлась Гитлерплац. Раньше, после проигранной войны, – Эбертплац, еще раньше – Кайзер-Вильгельм-плац, а до того – просто Рыночная площадь.
– Не знаю, – сказал он. – Пока что я ничего не понимаю. Нельзя же просто так потеряться, здесь, посредине Германии…
– Нельзя? – Унтер-офицер посмотрел на Гребера со смесью иронии и жалости. – Голубчик, ты еще ох как удивишься! Я ищу жену уже пять дней. Пять дней, с утра до ночи, исчезла она с лица земли, словно по волшебству!
– Но как такое возможно? Где-нибудь…
– Исчезла, – повторил унтер-офицер. – Вместе с несколькими тысячами других. Часть из них вывезли. Во временные лагеря и мелкие городки. Поди найди, где они, когда почта уже толком не работает. А остальные толпами сбежали в деревни.
– Деревни, – с облегчением проговорил Гребер. – Конечно! Об этом я не подумал. В деревнях безопасно. Они наверняка там…
– Да уж, как бы не так! – Унтер-офицер презрительно фыркнул. – Много ли от этого проку? Тебе известно, что вокруг этого окаянного города почти два десятка деревень? Пока ты их обойдешь, твой отпуск кончится, понимаешь?
Гребер понимал, но ему было все равно. Единственное, чего он хотел, – знать, что родители живы. Где – уже не имело значения.
– Послушай, дружище, – уже спокойнее сказал унтер-офицер. – Ты должен взяться за дело правильно. Если начнешь метаться очертя голову, просто потеряешь время и сойдешь с ума. Надо действовать организованно. Что ты намерен сделать первым долгом?
– Пока не знаю. Думаю, надо попробовать разузнать что-нибудь у знакомых. Я нашел адрес людей, которых тоже разбомбило. С нашей улицы.
– Там много не узнаешь. Все боятся открыть рот. Я уже с этим сталкивался. Впрочем, попытка не пытка. Слушай-ка! Мы можем помочь друг другу. Там, где ты будешь наводить справки, спроси и про мою жену, а я буду спрашивать про твоих родителей, идет?
– Идет.
– Вот и хорошо. Моя фамилия Бёттхер. Имя жены – Альма. Запиши себе.
Гребер записал. Потом черкнул на бумажке имена своих родителей и отдал Бёттхеру. Тот внимательно прочитал и сунул бумажку в карман.
– Ты где живешь, Гребер?
– Нигде пока. Надо поискать, может, найду что-нибудь.
– В казарме есть жилье для разбомбленных отпускников. Сходи в комендатуру, получишь направление. Ты там уже был?
– Еще нет.
– Просись в комнату сорок восемь. Самое оно. Там и харчи получше, чем в других местах. Я тоже там. – Бёттхер достал из кармана окурок, осмотрел и снова спрятал. – Я нынче обойду больницы. А вечером можно где-нибудь встретиться. Вдруг один из нас уже сумеет что-нибудь выяснить.
– Ладно. Где?
– Лучше всего здесь. В девять?
– Согласен.
Бёттхер кивнул, потом взглянул на голубое небо.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
СД (SD = Sicherheitsdienst) – служба безопасности, разведывательное управление СС.
