Кто-то рухнул, весь опутанный развевающимся холщовым навесом. Кто-то кричал у Рэйта над ухом. Что-то звякнуло по шлему, и все стало белым, слишком ярким, не разглядеть – однако он и вслепую сек наотмашь поверх щита, хрипел, кашлял.
Некто обхватил его, и Рэйт врезал ему в лоб торцом топорища, врезал еще – тот уже заваливался, втоптал его стиснутую ладонь, поскользнулся и чуть не сверзился – булыжники заплыли дождевой водой пополам с кровью.
Внезапно он потерялся – в каком направлении враг? Двор крепости подбрасывало и трясло, как корабль в разгар шторма. Он увидел Рэкки, кровь на белесых прядях, меч, которым тот колол, и злость полыхнула внутри него снова, и Рэйт вклинился туда, сомкнул свой щит со щитом брата, толкался, бодался, рубил. Что-то шарахнуло его в бок, он пошатнулся, напнулся на костер и протопал сквозь огонь, взметая искры.
Вспыхнула сталь, он резко уклонился, лицо ожгло, что-то царапнуло по шлему, скособочив его от удара. Рэйт нырнул вдоль древка этого копья и попытался вогнать щит в лохматую харю, застрял и тут понял, что щиту конец – две досточки болтались на гнутом ободе.
– Сдохни, сука! – брызгал он словами – бессвязно отплевывался через колышек, лупцуя с размаху вражий шлем, пока тот не потерял форму от вмятин. В сознании забрезжило, что он попадал по стене: серые щербины полосовали камень, рука отваливалась от ударов.
Кто-то его потянул за плечо. Колючка с краповой россыпью на черном лице. Она показывала куда-то алым ножом, и ее алые губы складывали слова, но Рэйт их не слышал.
Преогромный меч рассек дождевую морось, расколол щит, а щитоносца швырнул на стену в кровавом ливне. Рэйт узнал этот клинок. Ибо три года таскал его, прижимал к себе во тьме, как возлюбленную, слушал его песнь под точильным камнем.
Гром-гиль-Горм выступил вперед, высок, как гора. Дюжины золоченых, инкрустированных наверший сияли на длинной цепи, щит черен, как ночь, а меч светел, как Отче Месяц.
– Вам смерть пришла! – взревел он так зычно, что казалось, сотряс в недрах земли самые кости Мыса Бейла.
Храбрость бывает хрупкой. Стоит панике охватить одного, и она разойдется быстрее оспы. Быстрее пожара. Ратники Верховного короля благополучно грелись за укрепленными стенами, не ожидая напасти страшней, чем промозглый ветер. И вот средь бури восстал Крушитель Мечей во всей боевой мощи и славе – и все они разом дрогнули и побежали.
Одного Колючка зарубила секирой, Горм схватил другого за шкирку и саданул головой о стену. Рэйт рванул с пояса нож, прыгнул на спину бросившемуся в бегство воину и колол: получай, получай! Бросился на другого, но ноги разъехались, и, провихляв шаг, другой, он наскочил на стену и рухнул.
Все расплывалось. Он попробовал встать, но колени решили по-своему, поэтому только сел. Колышек вывалился, щипало ободранное небо. Во рту привкус железа и дерева. Человек рядом с ним лежал и смеялся. Смеялся над ним. Мимо протопали башмаки, нога ненароком перекатила лежавшего. Мертвец ни над кем не смеялся. Разве только сразу над всеми.
Рэйт зажмурился крепко-крепко, потом открыл глаза.
Сориорн добивал раненых. Тыкал копьем деловито, словно опускал в лунки саженцы. Сквозь калитку до сих пор прибывали воины: с лязгом извлекали клинки, переступали через убитых.
– Брат, тебе вечно надо первым лезть в бой? – спросил Рэкки. Он разомкнул застежку и стянул с Рэйта шлем, а потом наклонил ему голову, чтоб осмотреть порез. – Неймется обеспечить мне славу более красивого брата?
Слова казались чужеродными на ободранном языке Рэйта:
– Самому-то тебе явно не справиться. – Он подвинул брата и вступил в бой с непослушным телом, пытаясь подняться, стрясти с руки обломки щита, а из головы вытряхнуть серую муть.
Просторен был Мыс Бейла. Под высью эльфийских стен кишели соломенные и сланцевые крыши. И везде – треск, грохот, крики. Ванстерцы с гетландцами, как хорьки в кроличьей клетке, прочесывали крепость и вытаскивали людей Верховного короля из укрытий, растекались по длинному скату, ведущему в бухту, строились полукольцом у двойных дверей, покрытых резными рисунками. Король Горм и король Атиль стояли средь них.
– Коль надо, мы тебя выкурим дымом! – проорал дверным доскам отец Ярви. Точно вороны, служители слетаются сразу, как кончится бой, чтобы всласть поковыряться в еще теплой изнанке победы. – Что ж ты сразу-то не вышел сражаться?
Из-за дверей послышалось глухое ворчание:
– Доспехи долго надевал. У них застежек невпроворот.
– Сия мелочь умеет дурачить персты крупного мужа, – согласился Горм.
– Но теперь доспехи на мне! – отозвался голос. – Среди вас есть именитые бойцы?
Отец Ярви устало вздохнул.
– Здесь Колючка Бату, Атиль, Железный Король, Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей.
За дверью довольно хрюкнули:
– От столь громких имен и поражение не горько. Соблаговолит ли кто из них сразиться со мной?
Колючка сидела на ступенях неподалеку, морщась от того, что мать Скейр сдавила ей рану, чтобы выпустить кровь.
– За вечер я насражалась с лихвой.
– И я. – Горм передал Рэкки свой щит. – Да пусть огонь пожрет этого неподготовленного дурня с его мелкими пряжками на доспехах.
Ноги Рэйта шагнули вперед. Ладонь его поднялась кверху. Его рот проговорил:
– Я выйду против…
Рэкки обхватил его руку и силой ее опустил.
– Не выйдешь, брат.
– Единственное, что в жизни верно, – так это смерть. – Король Атиль пожал плечами. – Я буду биться с тобой.
Отца Ярви поразил ужас:
– Государь…
Атиль оборвал служителя одним взглядом, глаза его ярко блеснули.
– Прыткие бегуны сграбастали себе всю славу. Теперь я заберу свою долю.
– Уговор! – прозвучал голос. – Я выхожу!
Загремел засов, и двери широко распахнулись. Лязгнули щиты – полукруг воинов изготовился принять натиск атаки. Но на крепостной двор ступил лишь один человек.
Он был могуч. На мускулистой, плотной шее сбоку витая наколка. Крепкая кольчуга с травлеными пластинами наплечников, на бугристых предплечьях множество золотых браслетов. Рэйт одобрительно буркнул, ибо, судя по виду, с таким не зазорно сразиться. Большие пальцы воин непринужденно сунул за пояс и осклабился на полумесяц неприятельских щитов. Презрительно, как и подобает герою.
– Ты король Атиль? – засопел боец, выдувая струйку пара из широкого, приплюснутого носа. – Ты старше, чем утверждают песни.
– Эти песни складывали какое-то время назад, – проскрипел Железный Король. – Тогда я был помоложе.
Кто-то рассмеялся, но только не этот воин.
– Я – Дунверк, – взрычал он. – Быком прозвали меня люди. Верен Единому Богу, предан Верховному королю, Сподвижник Йиллинга Яркого.
– Что подтверждает одно – ты не умеешь выбирать ни друзей, ни королей, ни богов, – сказал отец Ярви. На этот раз смех был погромче, и даже Рэйту пришлось признать шутку достойной.
Однако поражение надежно гробит веселье, и Дунверк стоял, как каменный.
– Поглядим, когда Йиллинг вернется и напустит на вас, клятвопреступников, Смерть.
– Мы поглядим, – бросила Колючка с ухмылкой, хоть в этот миг мать Скейр проталкивала иглу сквозь мышцу на ее плече. – Ты-то умрешь и больше ничего не увидишь.
Дунверк не спеша вытащил меч – вдоль кровостока протянулись выгравированные руны, рукоять исполнена в виде золотой головы оленя, ветвистые рога составляли крестовину.
– Если я одержу победу, вы пощадите остальных моих людей?
Против горы мышц Дунверка Атиль выглядел старой костлявой курицей, однако вовсе не выказывал страха.
– Не одержишь.
– Ты слишком самонадеян.
– Коли сотня, да с лишним моих мертвых противников могли б говорить, то сказали бы, что самонадеян не зря.
– Надо мне предупредить тебя, старче, что бился я по всему Нижнеземью и не нашлось там того, кто устоял бы со мной в поединке.
По искаженному шрамами лицу Атиля пробежала судорога улыбки.
– Надо было тебе в Нижнеземье и оставаться.
Дунверк бросился вперед с высоким и твердым замахом, но Атиль, проворный, как ветерок, увернулся – до сих пор баюкая меч на сгибе локтя. Дунверк сделал мощнейший выпад, и король с презрительным высокомерием шагнул в сторону, свободно свесив оружие вдоль тела.
– Бык! – подняла хохот Колючка. – И то правда, дерется, как бешеная корова.
Дунверк взревел, рубя направо-налево, от орудования таким тяжелым клинком на лбу выступил пот. Воины потихоньку пятились, укрываясь щитами: вдруг какой сбившийся с пути противовзмах заденет их – и толкнет прямиком в Последнюю дверь. А король Гетланда отпорхнул от первого удара, пригнулся под вторым – меч Дунверка полоснул лишь его седые волосы – и под высверк стали вынырнул на открытое место.
