– Ага, вот только… потом-то придется пройти. И принять обеты служителя.
Слова упали между ними, как с неба чаячий помет. Но если Рин они и причинили боль, по ней этого не заметишь. Не та порода. И это в ней он тоже любил.
– На что похож Мыс Бейла?
– По мне – весьма смахивает на большущую крепость из эльфийского камня на берегу моря.
– А ты такой остряк, прям иногда обхохочешься. Каково, говорю, на него было взбираться?
– Героям неведом страх перед опасностью.
Она ухмыльнулась:
– Значит, все-таки обоссался?
– Хотел, только мой пузырь с перепугу сжался, как кулак государя Атиля. Потом несколько дней не мог выдавить и капли.
– Колл стал бойцом!
– Пусть лучше другие идут в бой. – Колл постучал себя по голове. – Полвойны проходит здесь, как постоянно напоминает королева Скара.
– Королева, вот как, – хмыкнула Рин. – Встретить мужика бы, которого не сразила мудрость этой девицы.
– По-моему, тут главное дело не в мудрости, а во всяких там женских… – Колл невнятно помахал перед собой, – …украшениях, нарядах…
Рин вскинула бровь.
– Ясно, в чем, по-твоему, главное!
– Спору нет, она – существо из прекрасной сказки. – Он завел руки за голову и крепко, до дрожи, потянулся. – Но, по-моему, налети шквал, и ее просто сдует. Мне нравятся женщины, стоящие на Отче Тверди обеими ногами.
– Приземленные? И это, по-твоему, комплимент? – Она трубочкой свернула язык, и плевок зашкворчал в огне. – Твои уста служителя – чистый мед!
Гирьки матери цокнули на шее, Колл перекатился на локоть.
– По мне, красивой женщину делает не благородная кровь и не платье, но то, на что она способна сама. Мне нравятся женщины с сильными руками, те, кому не страшен ни запах пота, ни тяжкий труд, ни что бы то ни было. Нравятся женщины, не обделенные гордостью и честолюбием, сметливые зубоскалочки и сноровистые мастерицы. – Слова, да и только, однако сказанное – правда. Или, по крайней мере, правда наполовину. – Вот почему я не встречал никого прекраснее тебя, Рин. И я умолчал о заднице, не сравнимой ни с чьей на всем море Осколков!
Она отвернулась к огню с приподнятыми угоками губ.
– Вот так-то лучше. Ажно ты и бросал слова на ветер.
Довольный собой, Колл разомлел. Улыбка Рин сводила с ума – когда он был ее причиной.
– Зато как сладок аромат его дуновения!
– Ага. Не то, как ты обычно пускаешь ветры. Готовишься лестью водить за нос князя Варослава?
Тут его самодовольство подкосилось и рухнуло. По всем статьям, калейвскому князю по вкусу скорее свежуемые палачом узники, нежели веселые хохмачи.
– Обсуждать его задницу я, верно, остерегусь. Могу вообще не размыкать губ, пусть разговорами занимается королева. Не раскрыв рта, чем я его оскорблю?
– Наверняка придумаешь, чем. Что Варослав хочет?
– А чего хотят могущественные властители? Больше власти, больше могущества. Ну, по словам Колючки. Плавание в Ройсток ей совсем не по нраву. Ей бы только драться.
Рин встала.
– Обычно она и дерется.
– Вот и сегодня настроение у нее препоганое. Этой ночкой мне б не хотелось оказаться Брандом.
– Брат справится. – Она снова юркнула в постель, ему под бочок. Приткнула локоть, на груди топорщилась его мужская рубаха. – Они друг друга любят.
Глаза Рин, такие близкие, смотрели не отрываясь, и Коллу стало весьма неуютно. Словно он загнан в угол на этой узкой кровати. Приперт к стене теплом любимой женщины.
– Наверно. – Он взбрыкнул и перевернулся на спину, хмурясь на потолок. Ему предстоят великие свершения. Стоять у плеч королей и тому подобное. Как же он сумеет изменить мир, когда его держит Рин? – Не знаю, вряд ли любви подвластны любые вопросы. Как ты считаешь?
Она отвернулась, натянув меховое одеяло до живота.
– Очевидно, нет.
Поскольку мужчины нынче далеко, в порту Торлбю трудилось куда больше обычного женщин. Распутывали сети, раскладывали утренний, верткий улов. Маловато и стражи: старики да пацанва колловых лет, еще не прошедшие свое испытание воина. А с ними и девчонки – те, кого натаскивала Колючка. В остальном же никто б со стороны не подумал, что война уже началась.
Прошлой ночью шесть потрепанных ладей причалили после долгого путешествия вверх по Святой реке. Загорелые моряки сносили на берег шелковые ткани, вино и всевозможные диковины юга. Королева Лайтлин загружала четыре корабля для поездки в Ройсток, и воздух звенел от криков ее челяди, от лая бродячей шавки, которую палками гнали от рыбы, от смеха детей, шмыгающих среди подвод, от курлыканья чаек – зоркие подбиралы мотали круги в вышине, высматривая просыпанное зерно.
На востоке вставала все та же яркая Матерь Солнце, и Колл, прикрываясь ладонью, вгляделся в направлении Ройстока, а потом от души втянул соленого дыхания моря.
– Ветер пахнет удачей!
– И рыбой. – Рин вздернула нос. – Четыре корабля? Чтоб довезти одну женщину?
– И ее служителя! – Колл выпятил грудь и ткнул себя большим пальцем. – Человеку такого ранга требуется подобающая свита.
– А капитаны свяжут вместе два корабля, чтоб уместить твою раскатанную губищу?
– А заодно и норов Избранного Щита, – вполтона добавил он, услыхав, как яростные команды Колючки рассекают портовый гомон. – О значимости женщины судят по подаркам, которые она раздает, и людям, которые ей служат. Королева Лайтлин намерена произвести впечатление на Варослава и дарами, и сопровождением.
Рин покосилась исподлобья.
– А меня сопровождаешь ты. Что же скажут про меня?
Колл ее приобнял, радуясь тому, как удобно устроилась его рука на талии девушки.
– Обзавидуются твоему изысканному, тонкому вкусу, не говоря о невероятной везухе, а заодно… Боженьки!
Толпа сдвинулась, и на глаза ему попался Бранд, поигрывающий огромной клетью, словно внутри той ничегошеньки не было. Силач пригнулся под перекладиной, где висели, сверкая на солнце, рыбины величиной со здорового мальчугана. Одна еще подрагивала, не расставшись с жизнью, и, казалось, бросала на Колла укоризненный взгляд.
Так же сейчас смотрела и Рин, уперев руки в боки.
– Тоже мне, отважный покоритель Мыса Бейла. – Девушка высунула язык и похабно, с оттяжечкой, векнула.
– Сильных много, мудрых – единицы. Он нас заметил?
– Если вскарабкаешься на эту рыбину, осмотришься и наверняка поймешь.
– Ты такая забавница, порой иногда обхохочешься. – Он отпихнул рыбу кончиком пальца и всмотрелся в просвет. – Давай лучше прощаться прямо сейчас.
– Всегда есть причина поторопить разлуку. Вот она, юная любовь. Не совсем та прелесть, о которой поют. – Она вцепилась в его воротник, притянула к себе, почти что за шкирку. Самый быстрый из поцелуев, и Рин отстранилась, а он, замерев, подставил губы и закрыл глаза. А когда открыл, она, к его разочарованию, уже уходила прочь. От неожиданного всплеска вины и тоскливости его по-глупому, безудержно потянуло хоть капельку продлить прощание.
– Увидимся через пару недель!
– Если тебе не по заслугам повезет! – не обернувшись, откликнулась она.
Где-то невдалеке Брюньольф Молитвопряд заунывно гудел, раздавая напутственные благословения. Колл подбоченился и пошел пробираться сквозь толчею, огибая фуру овечьего настрига.
И ему на плечо опустилась тяжелая рука.
– Надо словечком перемолвиться. – Бранд, хоть и здоровенный мужик, умел неплохо подкрадываться, когда хотел.
Колл наспех взмолился Той, Что Вершит Суд о милости, которую, ясное дело, не заслуживал.
– Со мной? О чем же?
– О князе Калейва.
– А-а! – То, что правитель, славный сдиранием кожи с живых людей, оказался предпочтительной темой беседы, говорило о многом. – Вот ты про что!
– Варослав – не тот муж, кому безнаказанно переходят дорогу, – сказал Бранд, – а у Колючки привычка задевать таких людей за живое.
– Да, но и она не из тех дам, что позволят перейти дорожку себе!
Бранд испытующе посмотрел в ответ.
– Вот котелок с кровавой похлебкой и поставили на огонь.
Колл откашлялся.
– Ясно, к чему ты клонишь.
– Главное, не позволяй ей встревать в неприятности.
– Такой даме, как она, попробуй чего-нибудь не позволь – тем паче во что-нибудь встрять!
– Поверь, ничего нового ты мне сейчас не сказал. Лучше вообще уводи ее от неприятностей прочь.
Выводить корабль из грозовой бури и то работенка полегче, но делать нечего, только протянуть, сдувая щеки:
– Буду стараться.
– И, знаешь, не лезь в неприятности сам.
Колл усмехнулся:
– На это у меня хватает сноровки. – Приободрившись, он с ожиданием взглянул на увитую шрамами и мускулами ручищу Бранда. Та даже не дрогнула.
– Понимаю, я не самый остроглазый из жителей нашего Торлбю. Но как ты думаешь, напрочь ли я тупой?
