— Этот вопрос я решу позже. Вы свободны, господа.
Белен ков, Филатов и Борис вышли в переднюю. Уже у самых дверей полковник осторожно спросил Филатова:
— Надеюсь, Иван Егорович, вы не в претензии на меня за прошлое. Вы понимаете, ведь я должен был проверить. Посудите сами…
— Оставим этот разговор. Скажите лучше, что вы знаете относительно срока начала десанта?
— Теперь уже скоро, — ответил Беленков. — Неделя, может быть, две.
Борис торопился домой. Надо было связаться с Зявкиным. Он прикинул план на ближайшие дни. Надо сосредоточить внимание только на самом главном: связь с отрядами, связь с Врангелем. Дома в кресле он закрыл глаза, стараясь собрать воедино все известные ему уже сведения, и… не заметил, как уснул. Снилась ему Астрахань, он гуляет в саду — сзади подходит Беленков, берет его за плечо…
— Борис Александрович, к вам пришли, — услышал он голос Веры.
В дверях комнаты, необычайно взволнованный, стоял есаул Филатов. Вера торопливо вышла.
— У меня чертовская новость! — зашептал есаул. — Князь назначил тебя своим адъютантом!
— Меня? — спросил Борис. Он на секунду подумал, что все еще не проснулся. Ему вдруг стало весело. — Стоило будить из-за таких шуток! — сказал он. — Спать хочется!
— Да нет, я серьезно, — есаул с досадой тряхнул его за плечо. — Не имей сто рублей, как говорят. Я сказал Новохатко, что если мы хотим иметь своего человека… Ну, а князь ему сейчас доверяет, должен доверять. Ведь все боевики в городе подчинены Новохатко.
В тот же вечер корнет Бахарев снова предстал перед князем Ухтомским в домике Новохатко.
— Мне рекомендовал Николай Маркович вас, корнет, — сказал князь, — как исполнительного и преданного нашему делу человека. Кроме того, ваше происхождение, — в этом месте Борис скромно опустил глаза, — убеждает меня, что в вашем лице я найду деятельного и верного помощника. Это особенно необходимо сейчас, когда мы стоим на пороге крупных событий.
— Я буду счастлив служить вам, ваше превосходительство, — ответил Борис.
— Не мне, а несчастной России, — поправил Ухтомский.
— Так точно! — повторил Борис. — Родине!
Когда Борис познакомился с делами штаба, он убедился в том, что, несмотря на сложную обстановку подполья, Ухтомский сумел разработать действенную систему мобилизации сил на случай высадки десанта. Для Бориса было неприятной новостью то, что в подпольном штабе ОРА постоянно имелись самые свежие сведения о дислокации частей Северо-Кавказского военного округа.
“Неужели в нашем штабе кто-то работает на них?” — думал Борис.
Новые загадки появлялись одна за другой. Только к середине июля Борису, наконец, удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие-либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, и наутро они пополняли список Федора Зявкина. Этот список заставил Милашевского давать правдивые помазания. А в штабе постоянно теперь появлялись все новые и новые люди.
Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Это было его призванием. Борис видел, как этот человек прибирает к рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.
Особенно не давал покоя Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова английская салюта.
— У него, несомненно, должна быть связь с генералом Хольманом, помимо пас, — сказал он однажды Бахареву.
— А кто такой Хольман? — прикидываясь незнающим, сказал Борис.
— Представитель английской разведки при штабе Деникина. Он, собственно говоря, и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольман, конечно, интересуется сам, без третьих лиц, знать, как тут у нас обстоят дела. Он барону не очень верит.
Однажды ранним утром Ухтомский сказал Борису:
— Отправляйтесь сейчас на пристань. Около кассы вас будет ждать молодой человек в белой косоворотке, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: “Когда пойдет пароход до Константинов-ской?” Он ответит: “Пароход до Константиновской не ходит третий день”. Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— В котором часу я должен быть на пристани?
— Немедленно, — ответил Ухтомский.
Борис не решился забежать по дороге домой, чтобы сказать Вере о новом задании. “Это какой-нибудь связной от Говорухина или Назарова”, — подумал он.
У старого дебаркадера, стоявшего у высокого берега Дона, на откосе, с которого тысячи ног стерли даже признаки какой-нибудь растительности, толпилось множество народу. Картина была обычная для того времени.
Борис не без труда пробился к будке с покосившейся и полинявшей от дождей и солнца вывеской “Касса”. Рядом с кассой Борис заметил нужного ему человека. Его трудно было не заметить. Рослый, плечистый, с ярко-голубыми глазами, он выделялся в толпе каким-то особым, брезгливо презрительным выражением, не сходившим с его лица.
— Когда пойдет пароход до Константиновской? — спросил у него Борис.
— До Константиновской не ходит третий день, — ответил голубоглазый. Он поднял с земли серую холщовую котомку, в руках у него был потертый и выгоревший пиджак.
— Идемте, я вас провожу, — сказал Борис. “А котомка у него тяжеловата”, — подумал он.
Они вышли на набережную, где вдоль парапета тянулся ряд скамеек. Отсчитав четвертую с края, Борис пригласил гостя присесть.
— Здесь! — сказал он.
— Что здесь? — спросил приезжий.
— Имейте терпение, узнаете, — ответил Борис.
Гость посмотрел на него внимательно, но, ничего не сказав, присел на скамейку. Он положил рядом котомку и принялся скручивать самокрутку. “Табачок турецкий”, — заметил Борис. Он хотел было сказать что-нибудь на этот счет, но в следующую секунду замер: прямо по направлению к ним по набережной шел Павел Миронов. Он поравнялся с ними как раз в тот момент, когда приезжий, щелкнув зажигалкой, прикуривал.
— Прощенья просим, — галантно сказал Павел, — позвольте прикурить.
Борис чувствовал огромное напряжение. Зачем здесь Миронов? Что он собирается делать?
— Благодарю-с, — сказал Павел и, даже не взглянув на Бориса, пошел по набережной дальше.
Приезжий пристально смотрел ему вслед.
— Мне кажется, — сказал он, — я сегодня видел этого человека на вокзале.
— Они все одинаковые, — небрежно ответил Борис.
— Кто это — они?
— Спекулянты.
— Откуда вы знаете, что это спекулянт?
— А у кого могут быть такие папиросы, вы заметили? Потом одежда.
Гость снова успокоился. В голове у Бориса уже шла напряженная работа. Это связной. Скорее всего из-за кордона. Павел появился для того, чтобы дать знать мне, что они уже засекли его, чтобы я не делал лишних шагов. Размышления его были прерваны появлением Ухтомского. Как обычно при встречах со связными, Борис встал и отошел в сторону. На соседнюю скамейку присели подошедшие два человека из команды Новохатко. Князь и приезжий сидели лицом к реке, на некотором расстоянии друг от друга, со стороны не было даже заметно, что они разговаривают.
Борис занял скамейку с другой стороны. Как он ни напрягал слух, ему не удалось разобрать ни слона из разговора князя с гостем.
Разговор продолжался больше получаса. Наконец приезжий встал, едва заметно поклонился князю и, подхватив на плечо свой потрепанный пиджачок, ушел. Тяжелая котомка осталась лежать на скамейке. Когда гость скрылся в улице, Ухтомский, захватив котомку, подошел к Борису. Он был взволнован.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Могу вас поздравить, Борис Александрович, — тихо сказал он, — выступление назначается на 23 июля. Нам необходимо срочно известить об этом отряды.
— Этот человек от барона Врангеля? — спросил Борис.
— Да, он из Софии, — князь передал котомку Бахареву, — несите, она что-то тяжеловата.
Вечером в штабе состоялось экстренное совещание. Собрались руководящие члены организации в городе и представители из отрядов. Именно это последнее обстоятельство удержало Зявкина и Николаева на месте. В этом случае можно было бы наверняка ожидать немедленного выступления казачьих отрядов, остановить которое потом можно было бы только силой.
