На совещании Ухтомский дал распоряжение Борису огласить приказ по “Армии спасения России”.
Начальником южного мобилизационного административного округа назначался полковник Назаров, ему же вверялось и командование всеми вооруженными силами округа.
На совещании было решено, что Новохатко с командой своих “боевиков” будет полностью отвечать за ликвидацию в городе руководящих партийных работников.
Участники совещания расходились, как всегда, по одному. Последними остались Бахарев, Беленков и Филатов, которого князь попросил задержаться. В углу на правах хозяина дома сидел Новохатко.
— Все мы здесь, господа, друг другу доверяем, поэтому я хотел бы сказать вам об одной неприятности. Посланник Петра Николаевича, с которым я встречался сегодня, сообщил мне, что сведения о нашем штабе попадают в руки англичан каким-то образом помимо нас. Необходимо это обстоятельство устранить. Нам это крайне невыгодно, — сказал Ухтомский.
Филатов и Новохатко, не сговариваясь, вместе посмотрели на Беленкова. Тот сидел как ни в чем не бывало.
— Будет исполнено, ваше высокопревосходительство, — тихо, но внушительно проговорил Новохатко к снова посмотрел на Беленкова.
— Теперь о вашем задании, есаул, — сказал Ухтомский. — Вместе с корнетом Бахаревым вам поручается нападение на тюрьму. Подберите себе людей сами. Я слышал, что у корнета есть знакомства среди служащих там охранников. Мы получили некоторые ассигнования и могли бы действовать не только оружием…
Борис вспомнил о тяжелой котомке, оставленной сегодня приезжим. Значит, там были деньги, возможно, золото, подумал он.
— Это облегчило бы нашу задачу, — улыбаясь, ответил генералу корнет Бахарев.
В ту же ночь в здании на Большой Садовой совещались и чекисты. Сведения, сообщенные Борисом, полностью подтверждались другими данными и сообщениями Москвы.
Была, наконец, обнаружена и линия связи с Врангелем. Еще несколько дней назад, когда полковник Васильковский сошел в Новороссийске с небольшого греческого судна “Апостолис”, он был взят под наблюдение советской контрразведкой. Чекисты не знали, куда и к кому именно явился этот курьер из Софии. Но когда на пристани в Ростове его встретил Бахарев, все стало ясным. Задерживать Васильковского пока не стали, надо было узнать, с кем он еще захочет встретиться.
Итак, все было готово к ликвидации подполья в Ростове. Но, как это часто бывает, всего предусмотреть было невозможно.
17. Я изменяю внешность
Поручик Милашевский этой ночью снова не спал в своей одиночной камере. Он прислушивался к тишине тюрьмы. У него не оставалось никаких сомнений в том, что в организацию проник агент красных и что этот агент — есаул Филатов. После побега Филатова оставалось много неясного. За долгие часы одиночества у поручика было время подумать и сопоставить факты, вспоминая случайно сказанные фразы и события последних месяцев. Вначале его подозрения распространились и на корнета Бахарева. Но затем он отверг их. Чекисты на допросах очень много спрашивали о Бахареве, в то время как о Филатове им было все известно. Потом Милашевский вспомнил разницу в поведении Бахарева и Филатова во время проверки у Говорухина. Корнет схватился за гранату, а Филатов что-то мямлил.
“Дело было так, — думал поручик. — По просьбе Галкиной Бахарев пытался спасти Филатова, а чекисты, завербовав есаула, помогли ему бежать”.
Потом пришли другие мысли. Допустим, красные сейчас не расстреляют его, учтут чистосердечные признания. Ну, а если произойдет переворот? Тогда вся вина за нынешний провал организации падет на него. И уж врангелевская контрразведка не простит ему его показаний.
Что же делать? Эта мысль не оставляла Милашевского даже во сне. Утаив на допросе и карандаш, он написал записку Беленкову. В ней было всего две фразы, написанных примитивным шифром, которому научил его когда-то полковник: “Нахожусь в тюрьме. Есаул Филатов — предатель. Милашевский”. Уже четвертую ночь он вел осторожные переговоры с конвойным Кармановым, который, как казалось поручику, готов был выполнить его поручение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В коридоре тихо прозвучали шаги. Милашевский бесшумно подскочил к двери. Он открыл “волчок” — небольшое окошечко. У дверей стоял Карманов.
— Давайте быстро, вашбродь, — зашептал он. — Зараз меняюсь. Только чтобы без обмана — золотом было уплачено.
— Не сомневайся, братец, — сказал Милашевский, подавая в “волчок” записку. — Скажешь, что от меня, — заплатят.
Отойдя от двери, поручик прилег на жесткую койку. Слабость охватила его. Куда пойдет сейчас этот дикий и жадный Карманов? К Валерии Павловне, как было условлено, или к Федору Зявкину?
Но опасения Милашевского были напрасны. Рядовой Карманов из роты охраны Ростовской тюрьмы совершенно точно исполнил его поручение. Он отнес его шифрованную записку Валерии Павловне. Он сказал все, что было нужно, и что записка для господина-гражданина Беленкова, и что заплатить обещались золотом.
— Хорошо, хорошо; любезный, мы заплатим. Зайдите к вечеру, — боязливо сказала Валерия Павловна, захлопнув дверь перед его носом. Однако вечером он был арестован.
Но за то время, пока он отсыпался, произошли многие важные события.
Получив записку, полковник Беленков, квартировавший у Валерии Павловны, заметался по комнате.
— Черт возьми! Я так и знал! И это русское офицерство! — бормотал он. — Предатель на предателе! С меня хватит. Я ухожу к англичанам. Валерия, вам немедленно нужно уезжать! Куда? Куда глаза глядят.
Собрав небольшой чемоданчик, тщательно осмотрев и перезарядив старый, но надежный наган, полковник осторожно вышел на улицу. Все было спокойно. Он быстро пошел к пристани, но на полдороге шаги его замедлились. Потом Беленков остановился. И вдруг решительно повернул к Торговой улице. В этот ранний утренний час на улицах было еще совсем пустынно.
Анна Семеновна Галкина, услышав условный стук в дверь, осторожно встала с постели, и, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить есаула, подошла к двери, накинув халат.
— Кто там? — шепотом спросила она.
— Откройте, Анна Семеновна, свои!
Она открыла дверь и увидела перед собой искаженное, как ей показалось, смеющееся лицо полковника Беленкова. Это было все, что она запомнила в тот момент; в следующую секунду тяжелый удар по голове свалил ее навзничь. Беленков вошел, тихо прикрыл дверь. И, перешагнув через лежавшую Галкину, крадучись вошел в комнату. Есаул Филатов мирно спал, раскинувшись на неширокой постели. Рот его был полуоткрыт, и в луче, проникавшем через занавеску, поблескивал золотой зуб.
Полковник с минуту как зачарованный смотрел на эту золотую искру, словно о чем-то раздумывая. Потом, словно очнувшись, он коротко и быстро взмахнул зажатым в руке тяжелым наганом и ударил спящего в переносье…
Он не ушел из комнаты, пока не убедился, что есаул Филатов мертв. Сняв свою фуражку с инженерными молоточками, полковник перекрестился. И, сняв со спинки кровати полотенце, деловито вытер им испачканный в крови наган.
Стараясь не шуметь, он снова перешагнул через Галкину и, подхватив за дверью свой чемоданчик, зашагал по улице.
Теперь он шел к штабу.
Но если придерживаться последовательности событий, то именно в тот час, когда полковник Беленков, свершив свой суд, вышел на улицу, за двенадцать километров от Ростова на железной дороге около станции Аксай произошел такой случай. Поезд, шедший в направлении Новочеркасска, внезапно резко затормозил и остановился. По всем вагонам прошли люди, успокаивая пассажиров:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Спокойно, граждане, просим оставаться на месте, временная неисправность, сейчас поедем.
А на площадке четвертого вагона в это время разговаривали два человека. Один из них молодой, с тяжелой колодкой маузера на боку, говорил пожилому, с висячими, подковой усами:
— Гражданин Новохатко, давайте, чтобы тихо! Пусть ваши люди по одному выходят из вагона. Сопротивляться бесполезно, поезд оцеплен, и в вагоне половина наших.
