Она была меньше и моложе на вид, чем он представлял. Хотя мальчик знал, что ей уж за двадцать, но выглядела она на пятнадцать. И покраснел, думая лишь о пушке́, который впервые обозначился у него над верхней губой, а индианка рассыпалась смехом и пошла дальше.
Не считая знакомства с Джулиусом, ее выход был расписан, как спектакль. По завершении обхода ее вывели наружу, и вся честная компания потянулась следом. На улице слуги в ливреях гильдии торговцев тканями помогли ей сесть в открытый портшез, который они возложили себе на плечи, чтобы всем было видно, после чего устремились по Чипсайду на запад; она же махала зевакам как настоящая принцесса. К моменту, когда процессия миновала Сент-Мэри ле Боу, за ней уже шло более пятисот человек. И вдруг она исчезла: портшез неожиданно опустили; Покахонтас села в закрытый экипаж, ожидавший на углу Хани-лейн, карета загрохотала и в мгновение ока скрылась на Милк-стрит. Все было сделано так ловко, что внимание толпы повисло неприкаянным в поисках другого объекта. Как по заказу, с помоста перед Сент-Мэри ле Боу раздался голос трубный и в то же время медовый. Толпа обернулась.
– Узрите, се раба Божья! Ныне нам, возлюбленным чадам, было ниспослано знамение!
Виргинская компания попала в беду, колония покамест оказалась разорением. Туда отправилось лишь несколько кораблей с поселенцами; ходили слухи о тяжелых условиях, нападениях индейцев, голоде. Компания несла убытки. Для пополнения фондов устроили даже государственную лотерею. Но нужен был стимул. Поэтому, была ли история Покахонтас и капитана Смита правдой или прозорливой выдумкой Смита и Виргинской компании, прибытие принявшей христианство индейской принцессы и ее английского супруга явилось подарком судьбы, из коего сэр Джейкоб и его друзья старались извлечь наибольшую пользу.
Проповедникам довольно часто платили за молитвы о добрых начинаниях. Виргинская компания также нередко прибегала к услугам капелланов. Но сегодня, имея перед собой толпу в пятьсот душ, Мередит получил отличную возможность сделать то, о чем упрашивал сэра Джейкоба, и воспользовался ею на совесть.
Текст послания, которое он заготовил, было двояким. Выступление касалось Покахонтас, дабы увлечь толпу. А вторая часть проповеди преследовала истинную цель – вдохновить публику на переселение в Виргинию. Он не пытался соблазнить внимавших богатством этого края, ибо считал, что это и без него известно. Соответственно, он подобрал подходящие библейские цитаты. И завершил проповедь призывом, доведя накал до предела:
– Придите же и обладайте невестою – Виргинией, обетованным краем!
В такого рода проповеди как раз и нуждалась Виргинская компания. И в тот же миг, когда речь оборвалась, потрясши слушателей до самых основ, в толпу устремились служащие компании с пачками листовок, разъяснявшими возможным инвесторам и колонистам, как связаться со штаб-квартирой на Филпот-лейн.
Джулиус, стоявший с отцом, слышал все. Он видел, что сэр Джейкоб глубоко удовлетворен, и порадовался, потому что ему нравился Мередит. Того поздравили; отец отправился по делам, а он остался, будучи слишком взволнован, чтобы сразу идти домой.
Когда Джулиус вернулся, сэр Джейкоб все еще находился в отличном настроении и снисходительно улыбнулся, заметив, что сын пришел с новостями.
– Отец, я видел очень странную вещь…
С тех пор как Марта Карпентер покинула приход и вышла за Доггета, Джулиус нечасто встречал ее. Иногда она заходила проведать брата с его семейством – и только. Ее же новую семью в Саутуарке Джулиус вовсе не знал, а потому заинтересовался небольшой компанией на Уотлинг-стрит.
Эти люди тоже пришли взглянуть на Покахонтас и остались на проповедь, хотя Марта не доверяла Мередиту из-за былых пьес. Там был Доггет с пятерыми детьми, старшему из которых было на пару лет больше, чем Джулиусу, и еще младенец, явно Марты. Увидев, что та узнала его, мальчик вежливо подошел поговорить и совершил открытие.
– У лодочного мастера и двух его детей есть белые прядки. Точно как у нас, отец! Но вот что странно: у Доггета и еще одного между пальцев какие-то перепонки…
И Джулиус осекся, потому что перемена, произошедшая с отцом, была поистине ужасна.
Секунду казалось, будто сэра Джейкоба чем-то огрели, так что он пошатнулся. Мальчик подумал, не припадок ли с ним. Сэр Джейкоб пришел в себя, но дальше – больше: он уставился на Джулиуса с нескрываемым отвращением.
– Как его звать? Доггет?
Сэр Джейкоб понятия не имел о презренных Доггетах из Саутуарка и никак не мог заподозрить, что пребывал с ними в какой-то связи.
Не считая найденыша, разумеется. Холодный страх объял сэра Джейкоба. Сирота, дитя помойки. Исполненным омерзения взглядом он видел не сына, но ужасное наваждение, как будто под ногами разверзлась земля, явившая целый мир подземных ям, подвалов и проходов – темную, порченую изнанку своего рода, кошмары которого могли червями вползти на поверхность и броситься на него при свете дня. И не было ничего удивительного в том, что он, забыв о мальчике, пробормотал:
– Проклятие.
Джулиус вытаращился: какое проклятие? О чем он?
А сэр Джейкоб лишь произнес с ужаснейшим нажимом:
– Не приближайся к этим людям. Они прокляты.
Джулиус смотрел на отца:
– Кто, отец? Только Доггеты или семья Марты Карпентер тоже?
– Все! – отрезал сэр Джейкоб, сам напуганный своими мыслями.
Он говорил настолько категорично, что Джулиус не осмелился спрашивать дальше.
Уже на следующий день сэр Джейкоб начал тайно наводить справки о саутуаркском семействе.
Хотя этот случай озадачил Джулиуса, через неделю он позабыл о нем из-за события несказанно радостного. Все произошло утром, когда они с отцом выезжали из города инспектировать предприятие, вложениями в которое сэр Джейкоб гордился превыше всего.
Если бы лондонцев тех времен спросили об изъянах старого города, они назвали бы отсутствие приличной питьевой воды.
Темза, конечно, никуда не делась. Но после того как мясники свалили в нее требуху, дубильщики вымочили в ней шкуры, пивовары, красильщики и прочие слили в нее все лишнее, да к тому же туда попали продукты жизнедеятельности двухсот тысяч тел, приливно-отливная река стала не очень приятной на вкус. Уолбрук практически скрылся под зданиями, Флит источал зловоние. Правда, система подачи воды, установленная Уиттингтоном, еще работала, и к ней добавились новые ответвления, но воды по-прежнему не хватало, и даже эту разносили водоносы с коромыслами, ежедневно кричавшие на улицах, переходя от дома к дому: «Вода, покупайте свежую воду!»
Но наступали перемены, и все благодаря замечательному человеку – сэру Хью Миддлтону.
Такой же аристократ, как до него Уиттингтон и Грэшем, выходец из знатной валлийской семьи, сэр Хью Миддлтон нажил изрядное состояние в Ювелирной компании. Он также отличался прозорливостью и отвагой. Когда он предложил найти для города новый источник воды, мэр с олдерменами были более чем признательны, а сэр Джейкоб Дукет с великой радостью приобрел долю в этом проекте.
Новая Речная компания, как ее назвали, была удивительным предприятием. Под пристальным надзором самого Миддлтона построили канал, поставлявший воду от свежих ключей, находившихся милях в двадцати севернее. Над Лондоном расположили резервуар и подавали свежую воду прямо в дома в границах городских стен. Подобного в Англии еще не бывало. Затраты и трудности были столь велики, что оплатить половину расходов вызвался сам король, который даровал компании монополию, когда народились конкуренты помельче.
– Без монополии такие огромные вложения невозможны, – объяснил сэр Джейкоб Джулиусу.
Ничто не доставляло сэру Джейкобу большего удовольствия, чем наблюдение за ходом реализации любимого проекта и прогулки с сыном из Лондона до самого резервуара, откуда открывался вид на далекий город. Едва они выехали, как их задержал радостный возглас:
– Отец! Мне велели искать вас здесь!
Джулиус оглянулся и увидел черную фигуру на лошади, приближавшуюся к ним с горделивой, почти надменной элегантностью. Это был Генри, его старший брат.
Они не виделись три года. Из Оксфорда тот вместо Лондона отправился с товарищем в Италию, проучился там год и еще один провел в Париже. За это время он успел превратиться из тощего студента в мужчину. Одетый в черное, с серебряным проблеском в волосах, он безошибочно узнавался как сын своего отца. Но тонкая разница в повадке и речи обозначилась сразу, едва он присоединился к ним и оба поехали вдоль канала, обмениваясь новостями придворными и городскими, лондонскими и парижскими. Если сэр Джейкоб был джентльменом, то молодой Генри – аристократом; если олдермен-пуританин отличался суровостью, то изысканный странник – жесткостью; если отец верил в порядок, сын веровал в суверенную власть.
