– Ну, значит, так тому и быть.
– Ты должна сказать о планах Дендрейта Маэру. Только он сможет его остановить.
– И лишить права, да? Ты хочешь этого?
– Да.
– Месть?
Эберхайм молча поднялся:
– Ты не знаешь чему и кому верить. Тебе мало слов – нужны реальные доказательства. Я понял и не стану убеждать. Запомни лишь одно – ты можешь выбирать, но у меня выбора нет. Меж тобой и Эрланом я выберу тебя, и жалеть его не стану. Меж Маэром и Дендрейтом, как меж Морентом и Тоудером, я выберу первое. Ты думаешь, что справишься одна, а я знаю, что нет. Полная власть права превратит тебя в марионетку. Право Лой до сих пор играет тобой и будет гнуть до конца жизни. Ты слишком неопытна в вопросах права и не видела его полную силу. Ты не понимаешь, что такое бросить вызов совету, а я – знаю. К счастью и сожалению, ты очень похожа на мать. И я жалею, что вмешал тебя. Да, я не смог спасти Эллайн, но тебя я тронуть не дам. И мне все равно – веришь ты мне или нет.
Мужчина шагнул назад и как-то резко стал уменьшаться. Ворон прыгнул на подоконник и оглянулся на девушку.
– Если ты мой отец – я могу так же оборачиваться?
– Каррр, – выдала птица и спорхнула с окна. Черные крылья мелькнули на фоне леса и скал.
Эя невесело улыбнулась.
Сжала кулак, разжала, держа руку на весу, потрогала уши, затылок, и вздохнула, уставившись в потолок: все ясно до омерзения. И даже хмыкнула, вспомнив убежденность Самера, что Стефлера вернул их на помощь своим же. Да, да. Вернул, тут не поспоришь – но их ли и на помощь – бо-ольшой вопрос.
Эрика попыталась встать, но тут ошиблась – тело подводило, неготовое к подобным подвигам. И стало смешно и как -то все равно на все. А душу царапало от мысли, что скорей всего ее убьет Лой. Легко.
И свернулась вдруг от слез, что брызнули сами, закрыла рот ладонью, сдерживаясь и никак не могла. Ее сотрясало от рыданий, и хотелось забиться в истерике. Только одно маячило и еще создавало если не смысл, то цель существования – Дендрейт. Она просто обязана теперь уничтожить эту тварь.
В комнату влетела Лала, присела перед ней, потрясенная рыданьями подруги, жалкими, отчаянными:
– О, Эя, что ты… что ты наделала… – и слов нет, чтобы ей помочь, хоть как-то успокоить. Приподняла, к себе прижала и гладила, как мать, а сама чуть не плакала вместе с Лайлох.
– Мне Самер рассказал… Как они могут? Ох, Эя, я боюсь думать, что будет. Но ты не одна, я не оставлю тебя, обещаю. Мы вместе, что -нибудь придумаем, – и вздрогнула услышав смех. Эрика хохотала. Та оттолкнула девушку и смеялась, смеялась, крутясь по постели. Смех, как брызги осколков и нет в нем веселья – тоска и безысходность.
Лала заметалась, не зная, что делать, как успокоить светлую. Истерика, ясно, но какая!
И сама всхлипнула от обиды на мужчин – как они могли с ней так поступить?! Она же не в себе! Как они могли поверить, что она имеет отношение к Эберхайму?! Да даже так, она – больна! Как можно вымещать на ней, на слабой, никому не причинившей вреда, свою ненависть к другому?
Ее хохот убивал, рождал желание закричать во все горло и на весь город – опомнитесь, что же вы творите?! В нем было горе и отчаянье, насмешка над собой и происходящем, и вызов. И он резал как по живому, сжимал сердце и рвал душу, ввинчивался в мозг, сводя с ума.
Лала потерялась, забилась в угол и зажала уши и выла, вспомнив всех близких и родных, что погибли, всех, кого потеряла, себя, испуганную, жалкую, не знающую что делать. И голод, и панику, которая гнала по лесу, и боль от ранок на ступнях и слезы, слезы жалости, непонимания, отчаянья, беды огромной как небо, стылой и черной.
Эрлан вздрогнул, услышав смех Эрики. Он раскатился по всем башням и поднимал людей.
Лой чувствовал, как его топит горечь и тревога, страх за нее. Сжал кружку так, что та треснула в руке. Откинул и зажал уши, понимая, что еще миг и сорвется с места. Нельзя, нет! А перед глазами трупы, кровь и страж сжимает сердце, и вой в ушах и Эя спящая, и тут же стоит перед ним дрожащая, напряженно смотрит и просит помощи, не понимая, что с ней произошло, винит себя и ждет удара, и боль его напополам с ее, мертвые глаза…
Эрлан не смог больше выдерживать. Смех сметал преграды и вскрывал сокровенное, проникал в душу, выворачивая ее.
Мужчина перепрыгнул стол, взлетел на этаж, расталкивая светлых, стражей, растерянного Нерса отодвинул в сторону, и дверь толкнул не думая. Взгляд – Лала скулит в углу, белая как снег и явно не в себе, а Эю бьет на постели в истеричном смехе, лицо в слезах, сама же не в себе.
Эрлан схватил кувшин с настоем и резко выплеснул его Эйорике в лицо.
Смолкл и, застыла. Смотрела на него, а видела ли – не сказал. Лицо оттерла и глаза закрыла, скрючилась, как будто свернуло ее. И тишина, словно он убил, а не прекратил праву издеваться над всем городом.
Эрлан зубы сжал, зажмурился только, чтоб не видеть ее. Еще б не чувствовать, как ей плохо, не знать что чувствует. И понял, что сейчас совершит предательство – презрит все законы, и преступления ее отца простит – лишь бы обнять ее, прижать к себе, снова ощутить ее тепло и нежность, любовь, в которой столь безгранична, что как птица парит и манит в небеса.
Нет…
Качнулся назад, а ноги не слушают, все существо его желает одного – обнять ее и успокоить, и пусть сойти с ума, но с ней, вдвоем. С ней и безумие – счастье…
И закричал внутри себя, заставил шаг назад сделать, потом другой и вывалился за дверь, прижал ее спиной.
Самер уставился на него в потрясении еще от этого жуткого, выворачивающего душу смеха:
– Что это было? – прошептал чувствуя себя наизнанку вывернутым.
Лой склонил голову только б не видеть никого, не отвечать, и чтоб не видели в его глазах, что происходит.
– Так плачет любовь, – заметил тихо Нерс.
Эрлан не устоял – осел у двери и закрыл глаза руками: да простят меня предки… это невыносимо, это как рвать себя зубами, минута за минутой, день за днем…
Самер пошатнулся и отошел к окну, где скрючился, как замерший орел, Вейнер. Он смотрел в одну точку, а из глаз текли слезы.
Как и все, Лала не сразу пришла в себя. Смех эхом еще гулял в ушах и бил в сердце, вскрывая душевные раны. Слезы лились не переставая и, хотелось просто выть, выплескивая всю боль что накопилась, и каяться крича, в том что неправильно по жизни сотворила.
Девушку трясло. Она не подошла, а подползла к подруге, стянула тану с ее лица и встретилась с взглядом ее пустых, словно потерявших жизнь глаз.
У Эрики душа горела. Перед глазами как наяву стелилось марево из памяти, из тех дней, когда ее заносило на Химеру. Огонь со всех сторон, ад наяву, и каждый шаг вязнет в раскаленной почве, дышать нечем и нет спасенья.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
