будто разъясняется, — подытожил допрос Шевкопляс. — Через день-два получим разведданные и с юга, из Куберле. Сводные цифры покажут полностью картину. Узнаем, чем располагает противник на сегодня. «Язык», правда, не больно разговорчивый попался. Но, думаю, главное он не утаил: начало наступления. Благодарность тебе, Борис Макеевич, за офицера выношу. Отправим его в Царицын, там он больше скажет. Да, погоди!.. Товарищ Крутей, он знает об той бумажке?
Федор, копаясь в папке, подмигнул:
— Где же ему знать… Бумагу вчера доставили. Ага, вот.
Вырвал ее Шевкопляс из рук начштаба — хотелось прочитать самому.
— Слушай, об ком речь… «…особенной храбростью отличается крестьянский полк под командованием Думенко. С тысячью всадников он держит восьмидесятиверстный фронт, наводя панику на кадетские банды». Каково? Информационный бюллетень ВЦИКа. Ого! Не какого-нибудь там округа… Центральная Советская власть!
Как ни привык Борис к лестному о себе и своих конниках, запершило в горле. Не иначе, устал в «гостях» у казаков. Колупая мозоли на ладони, хрипло буркнул:
— Нашли чего указывать… Да и припозднились. Две тыщи.
Засовывая бюллетень в полевую сумку, Шевкопляс не согласился:
— Нет, нет… Сам почитаю конникам твоим. Нехай знают, Советская власть берет на примет все их подвиги. А после войны каждому по заслугам воздаст почести.
Прощаясь с Думенко, посоветовал:
— А тебе по вражьим тылам, пожалуй, хватит раскатываться. На то есть разведка. Головой рискуешь…
— Ав атаки ходить? Тоже риск. Пиши уж приказ заодно.
Шевкопляс обидчиво нахмурился. Скрипя дверью, невнятно проговорил:
— Ив атаки не все ходи…
Пр ислушиваясь к его тяжелым шагам, Федор сказал:
— Души в тебе не чает. Пока пропадал на Дону, плешь мне всю переел. Зачем я дал добро на разведку… А усмешек твоих не выносит. Ишь, загрохотал сапогами. Учинит разнос Ковалеву…
— А что там у мартыновцев?
— Прав Зыгин. Полк тот нужно было сразу переформировать. Этой ночью до полуроты оставили окопы. Ушли за Сал.
— С оружием?
— Да. Затесался какой-то из офицеров… Сбил мозги, увел. Участилось дезертирство и в других частях.
— А у моих?
Федор отвел глаза.
— Сводку на сегодня Буденный еще не прислал…
Борис расстегнул воротник. Сказал негромко, угрожающе:
— Рубай начистоту.
— В среду один из разъездов братался с казаками…
— Как братался?.. — обеими руками стиснул конник черенок плети.
— Братаются по-всякому… — Федор пожал плечами. — Съехались два разъезда… Закурили из одного кисета. И разъехались с миром. А можно и еще… Пригласила девка парня… Споила его — выболтался.
— Назови… Хоть эскадрон!
Улицы Дубовского Борис прожег карьером. Вырвался на выгон, к сальским кручам. Из-за Сала в разгоряченное лицо ударил остужающий ветер. Мысли пошли ровнее, без скачков… Усмирялись, остывали. Перед Ильинкой перевел взмокревшую Ерамочку на рысь. Но к чему устраивать суд, а тем более… ставить к стенке начальника разъезда. Сам виноват в первую голову. Распустил командиров, оторвался от бойцов. По тылам казачьим раскатывает, играет своей головой, как вроде речным голышом. Долю пытает. Прав Шевкопляс. Мальчишество — шататься ему, командиру, по казачьим тылам. Да и кидаться сломя голову в атаки со взводом тоже…
По слободе ехал шагом. Отвечал приветливо горланившим конникам, сдержанно кивал на поклон слобожан. От недавней злости остались на скулах серые пятна, да дрожь не унялась в пальцах раненой руки.
Мишка угадал издалека. Распахнул обе створки ворот — встречал не верхового, а возилку с сеном.
4
Командиры удалились далеко за полночь. Борис раскрыл окно в палисадник, впуская в надымленную горницу предрассветную прохладу. В исподней сорочке шлепал босиком по крашеному полу.
На просторном столе под жестяной висячей лампой разложены полковые бумаги — журнал боевых приказов, оперативные донесения, отчеты хозяйственников…
Вывернул все наизнанку, до швов. Начальство и малой толики не знает того, что творится у конников. Иные из комэсков начали было крутить, оборачивать многое в смех, а то и просто прикидываться незнайками.
Ни на кого не глядя, Борис положил на стол кулак:
— Если кто будет утаивать, укрывать, пеняйте на себя. Я знаю все. Комэск-шесть, доложи… как разъезды твои братаются с казаками, заместо шашек и наганов вынают кисеты…
Прорвалось, пошло! Мать моя… Выезд лошадей, владение холодным и огнестрельным оружием в эскадронах запущены, уход за оружием из рук вон плох. Командиры ослабили повода. Бойцы ночами шатаются по хуторским улицам, озоруют, безобразничают, горланят песни под гармошку, хлещут самогонку. По пьянке распускают языки, тем самым попадают на удочку переодетому офицерью. Иные втихую пошаливают в крестьянских катухах, амбарах; обзавелись уже кое-кто своими бричками, держут их при полковом обозе. Обоз непомерно распух, отяжелел; такой хвост коннице таскать и тяжело, и срамно. Подтвердился и факт «братания». В ином виде, как его передали в штабе. Съехались разъезды на револьверный выстрел, выговорили до хрипа все матерные слова и разминулись с миром, увозя с собой каждый свою правду. Среди казаков не оказалось в ту пору офицера
