вызовов запрещено?
— До тебе, к примеру, вот так явился бы взводный… Самовольно. А там на бойцов навалились казаки… Каким голосом заговорил бы, а?
Гришка сглотнул горькую табачную слюну — не осмелился сплюнуть. Почувствовал, накипевшая злость отступила, ослабила повода.
— С зари уже беляки пытали… Небось икота бьет зараз. Коли навалятся, то к вечеру…
— Ты на вопрос ответь. Я про взводного…
— То самое сделал бы, что и ты…
Не глядя в лицо Маслаку, пригласил:
— Присаживайся. Да одежку стащи. Как хлющ. Тут утром Кондрат заскакивал… Шуму наделал. Ограбил его Думенко, видишь ли… Обоз отполовинил. Ни у кого не забирают, у одного его, Гончара. Я сказал, Маслак, мол, сам очистился от лишку, все до последней ниточки привез в штаб. Угомонился: раз уж Маслак… Вон выгружают в амбар… Самолично добрался Кондрат не только до перворазрядного обоза, но и до второго…
Гришка выкручивал мокрую шапку; остужал ею рябое раскрасневшееся лицо. Косясь на стол, спросил:
— А приказ на бумажке есть на то, чтоб… ворошить обозы?
Борис с несвойственной ему готовностью сгреб все листы, исписанные за день, протягивал:
— Читай… Тут не только про обозы…
С обостренным, жгуче-радостным нетерпением ждал, как воспримет Маслак свое назначение на полк. Хотелось одновременно с приятным и досадить ему: теперь и сам будет возиться с бумажками, какие он с такой брезгливостью берет в руки, и даже писать подобные приказы. Ага, зашлепали толстые губы — дошел до того места, где говорится о нем.
Гришка молчком вернул приказы. Стоял посреди горницы, широко расставив ноги. Вертел шапку, не зная, что ему делать. Направился к двери.
— Ты-то, Маслак, зачем являлся? — У Бориса искрились в глубоких щелках глаза.
Пробуя на прочность дверной косяк, Гришка без прежнего накала, но с неизменной усмешкой поддел:
— Ты, Думенко, напрямки завсегда режешь… А зараз обходом гнешь. Не иначе, штаб порчу навел. Обзавелся им…
— Погоди, и ты обзаведешься.
4
Ночь прошла тревожно. Ежечасно из штаба дивизии шли распоряжения подкинуть в помощь конников. Выставлены все эскадроны. В слободе остался резервный дивизион.
Задолго до восхода солнца гремели пушки по всему Салу. Светом уже на правый фланг комбриг бросил пятиорудийную батарею трехдюймовых с бедовым пушкарем Мирошниченко. Вслед за нею в те края ускакал и сам.
— Ни одного клинка без моего ведома из резерва, — отъезжая, предупредил он Ефрема Попова. — По донесению комэска-семь, жмет на Ново-Андреевскую… До тысячи сабель кинул туда Поляков. По слухам, наши, егорлычане, великокняжевцы. При нужде возьмешь сам эскадрон и пяток тачанок, чесанешь станичников. А я — в Ремонтную. Начдив какую-то депешу получил из Котельникова. Оттуда двину до Маслака, на Барабанщиков.
В штабе дивизии Думенко не застал ни Ковалева, ни Курепина. От Зорьки Абрамова узнал, что полковник Поляков действительно, дождавшись свежего подкрепления из Великокняжеской, нынче в ночь, 26 сентября, приступил к выполнению своей задачи: разгромить на Салу красных. Ему в помощь с севера, от станции Жу-тово, генерал Быкадоров двинул пластунов и конницу. Из Котельникова Штейгер передал в Ремонтную каким-то способом доставленное ему из штаба СКВО распоряжение пробиваться на Царицын.
— А Ковалев? — спросил Борис.
— Что поделаешь… Схлынет, мол, на Салу наступательный порыв белых, незамедлительно поведет дивизию в Котельниково.
— Согнать спесь с полковника нужно. А Штейгеру не ведомо, Царицын как?
— Покуда терпит… Прут на Гнилоаксайскую и Абга-нерово.
Из Ремонтной комбриг в тачанке направился на правый фланг обороны. В хуторах среди обозов и телег беженцев ему попадались кавалеристы с лошадьми и без лошадей. Неподалеку бои, все объято грохотом, а они шатаются праздно. Останавливал, записывал эскадрон и тут же отводил верховым время, за какое они должны прибыть в свою часть. Безлошадным велел добираться своим ходом до штаба бригады.
За Барабанщиковой, у гребли через ерик, где летом Гришка Беркут перекрыл белякам путь, столкнулся со скачущей кучей конников. Без бинокля угадал своих. Пригнувшись к гривам, с клинками в ножнах, утюжили плетьми коней. Непонятная скачка, будто за ними гнались.
Озадаченный, привстал с сиденья; биноклем ощупывал белоталы, ощетинившиеся за ериком. В самом деле, гонятся… По длинным конским хвостам — казаки. Кровь ударила в виски. Спрыгнул наземь, вырвал у Мишки пов, од Панорамы. Тачанку с пулеметом отправил за греблю — встретить белых. Сам встал у обочины.
Беглецы издали натягивали поводья. Виновато, боком поджимали к ярку, заросшему чернобылом; кучковались возле долговязого с грязной повязкой на голове. Тот сдерживал поджарого жеребца караковой отмастки, гонявшего на издерганных губах кровавую пену.
Узнал его Борис. Взводный 4-го эскадрона. Выпала вгорячах фамилия. Дьяков, Дьяченко ли? Больше из командиров никого не видать. Где же комэск с остальными? Неужели изрублен эскадрон?!
— Взводный…
Не услыхал своего голоса. Хотел крикнуть повторно — караковый жеребец отделился от загнанной толпы вчерашних отчаянных рубак.
— Эскадрон?..
Долговязый ткнул плеткой.
— Там, на Салу, товарищ комполка. У водяной мельницы, на Кандыбином озере…
Как
