Только смерть Реми не станет точкой, она окажется лишь началом обвала: Алларэ не простят гибели двоих. Рене в замке любили, у него остались родные и двоюродные братья, а Фиор своей волей запретил мстить за его гибель. Раскол внутри рода, алларцы, восставшие против герцога — герцога-регента, против короля, против всех. Обвини кто регента в измене королю — отсюда полшага до проклятия, которое столкнет братьев…
Три часа до школы мэтра Тейна — так быстро, как могли выдержать лошади, и это значило, что в школе их придется менять. Леум никогда не любил агайрцев, предпочитая им эллонскую породу, крупную и выносливую, но на вкус Клариссы — слишком добронравную, да и медлительную. Норовистые агайрцы нравились ей куда больше, а пара редчайшей серебристо-гнедой масти, подаренная герцогом Гоэллоном, воплощала в себе представления женщины об идеальных лошадях. Молния для прогулок по столице, а Буран — вот для таких случаев, когда нужны только скорость и возможность не думать о последствиях, о том, что жеребца можно ненароком загнать.
Жертвовать лошадью, чтобы спасти человека — подлый выбор, которого и врагу не пожелаешь, да вот только бегут не только мили, которые Буран словно через себя перекидывает, но и минуты, становясь часами; а в оставшейся за спиной Собры — сорвавшийся с цепи Реми, и неясно, удастся ли Фиору удержать его подальше от Шенноры. Лучше рассчитывать, что — не удастся, но тогда уж счет пойдет на мгновения.
Не думать, каким словом можно будет назвать спасенных, кто или что, и захотят ли оба жить после этого?.. И не думать о том, что случится, если мэтра Тейна не окажется на месте. Пока еще не думать, пока еще не показались на горизонте невысокие беленые стены, зеленые черепичные крыши бывшего монастыря. Потому что если подумать, что опять просчиталась, совершила очередную ошибку, то не будет сил и удерживать поводья в руках, и попросту дышать. Слишком уж много их, этих ошибок, и не тех, за которые можно себя простить. Ханна пропала, Фелида сбежала и донесла, Кесслера пустили в дом ровно потому, что ей было лень подниматься с кресла, а Реми ушел — ибо не нашлось нужных слов. Фиор еще думал о том, не добралось ли до него чужое божество… посмотрел бы внимательнее на женщину, которую считает достойной доверия! Если уж кому и думать, не поступает ли по чужой воле, так супруге наместника Къелы.
«Сейчас не время для отчаяния, — оборвала себя Кларисса. — Да, за все промахи мне место на плахе, но нужно придумать, что делать, если и с Тейном не выйдет. Нужно…»
Как же хорошо, что хотя бы за Хельги можно не беспокоиться… родное графство не подарок, конечно, а после войны и вовсе мешок с неприятностями, но муж справится и к Новому году, к первой капели, Къела будет умиротворена и верна государю Элграсу. Найдется, конечно, и дочка, и ничего с ней в компании брата Жана не случится, можно надеяться, да и гадания говорили, что с беглянкой все в порядке. Вспомнив в очередной раз выходку Ханны, женщина возмущенно фыркнула: вырастил Хельги на свою голову девицу, которая не боится ровным счетом ничего — ни отцовского гнева, ни досужих языков, — потом невольно улыбнулась. И хорошо, что не боится. Не нужно это никому, а ей самой — в первую очередь. Мэтр Тейн оказался на месте, его даже не пришлось дожидаться: Кларисса увидела его, едва ступив за ворота, любезно открытые очередным юным школяром, настолько рыжим, что казалось — по присыпанному свежим песком двору вышагивает хорошо воспитанный факел. Леум трепал по белой гриве солового эллонца, оседланного и нетерпеливо прядавшего ушами. Только что вернулся из поездки — или собирается в дорогу?
— Вы за мной, надо понимать, — услышала Кларисса, поднимая голову после реверанса. Ей, супруге владетеля, не полагалось приседать перед простолюдином, но в старой привычке женщина не видела ничего для себя унизительного. Невысокий сухой человечек деловито кивнул. — Меня еще с утра посетила мысль, что сегодня придется ехать в столицу. Я только не знал, что вас будет трое.
— С утра? — спросила госпожа Эйма. — Уж не перед рассветом ли?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вы правы, — за год Леум не изменился, да он всегда, сколько Кларисса помнила, был такой — непонятных лет, словно пеплом присыпанный. Морщины вокруг глаз от вечного прищура, скептическая складка у губ. Изменилась только манера обращения — раньше своей ученице мэтр «вы» не говорил. — Что вы заметили?
— Мне было совсем не до того, — вздохнула Кларисса. — Но… почти как во время затмения, все словно поплыло перед глазами. Дело не в этом, мэтр. По дороге говорить будет сложно, так что выслушайте меня сейчас. Мне нужны не только вы… Дослушав, Тейн вздохнул, задрал голову и поглядел на небо. Редкие серые волосы облепили темя, словно приклеенные. Взгляд следовал за вороньей стаей, летевшей на север. Потом птицы скрылись за высоким рядом тополей, окружавшим школу, а владелец ее ощупал Клариссу взглядом, который казался тусклым только дуракам. Осведомленность Леума обо всем, что творится в Собре, нисколько не удивляла. Новостью для Тейна оказались только вчерашние события и кое-что, касавшееся планов обоих герцогов, скорийского и эллонского. Остальное даже не пришлось расписывать в подробностях, человечек и сам обо всем знал. О чем-то — от хозяина «Разящей подковы», но мэтр Длинные Уши был лишь одним из многих, кто пересказывал Тейну новости и сплетни. Несколько седмиц назад таким докладчиком была и сама госпожа Эйма, пересказавшая все, что узнала, слышала, предполагала…
Зачем владельцу трех школ сведения, которые он терпеливо копил даже не годами — десятилетиями? Леум никогда ни во что не вмешивался, не участвовал ни в одной интриге, но он знал столько, что напоминал паука в центре паутины, раскинутой по всей стране — а, может, и по всему миру.
— Я возьму с собой шестерых, — сказал он. — Поднимитесь пока что в дом, выпейте воды. Гвардейцы останутся здесь и вернутся позже. Кларисса бросила взгляд на своих спутников, но оба алларца не стали спорить, только пожали плечами и кивнули. С мэтром Тейном вообще редко спорили, хотя на первый взгляд он казался незначительным. Женщина не знала, собственное ли это качество, или плоды давней выучки «заветников», но так было всегда. Ни слугам, ни наставникам, ни даже ученикам не приходило в голову противиться распоряжениям или выполнять их — любые — кое-как.
Одного из шестерки госпожа Эйма знала, когда-то именно он учил ее обращению с кинжалами и ножами. Кажется, Дерас не опознал во взрослой женщине пятнадцатилетнюю ученицу, не понимавшую, зачем, чтобы научиться пользоваться стилетом, нужно жонглировать тяжелыми булыжниками и танцевать, держа на ладонях зажженные свечи. Обратная дорога заняла все те же три часа, хоть женщине и казалось, что спутники медлят, щадят лошадей, да и вообще не слишком торопятся. Разговаривать не получалось, да Тейн и никогда не любил лишних слов, спутников его, кроме бывшего учителя, Кларисса не знала — молчание казалось угнетающим, а часам к пяти попросту нестерпимым. Всадница стискивала зубы, чтобы не застонать. Темнело перед глазами, а мощеная розовым дорога казалась пестрой косынкой или юбкой дикарки: по ней плясали цветные блики. От усталости? От бесконечной тревоги? В начале седьмого кавалькада подъехала к дому, который снимало семейство Эйма. Кларисса прошла наверх, не представляя, как, каким чудом можно будет поднять с постели Фиора, который очнулся-то поутру, но, к ее изумлению, господин регент уже не лежал — сидел в кресле. Белее молока, полупрозрачный и с синяками под глазами — даже странно, крови-то он потерял немного, но все-таки способный двигаться. Потомки Золотого Короля были выносливы, но помимо выносливости тут нужна была и несгибаемая воля, а на ее недостаток Фиор пожаловаться не мог, что бы там ему самому не казалось. Присутствие второго, сидевшего рядом, поначалу насторожило, а лежавший на коленях золотой скипетр и попросту испугал. Король прислал господина казначея в качестве своего представителя — к добру ли это? Сам по себе Гильом Аэллас был замечательным человеком, разумным и необыкновенно — особенно для алларца — сдержанным, но в этом и беда: поймет ли он, что здесь творится? Гильом казался слишком медлительным, ему самое место в казначействе, а не здесь… и кому из двоих соратников по «малому совету» и совету нынешнему он больше симпатизирует? Что приказал ему король? Уж не арестовать ли Фиора он явился?
