напряглись, а хвост оказался задран вертикально.
— Позитивный, — сделал я свой вывод.
— На морфин?
— На него самый.
Теперь существуют и другие, более совершенные методики проведения подобных анализов, как, например, налорфин, но при исследовании крови, взятой у трупа, тест с мышкой подходит как нельзя лучше.
— Он был наркоманом? — уточнил Хаммонд.
— Да.
— А девица?
— А это мы сейчас выясним, — сказал я.
Когда мы вновь возвратились в палату, она была в сознании, печально смотрела на нас и выглядела уставшей, после того, как ей было перелито три порции[41] крови. Но я устал никак не меньше ее. Я чувствовал себя вконец измученным, это была та усталость, с которой не было больше сил бороться, и одолевавшее меня огромное желание лечь и заснуть.
В палате находилась медсестра, которая тут же объявила:
— Давление поднялось. Сто на шестьдесят пять.
— Хорошо, — сказал я, изо всех сил стараясь перебороть усталость. Я подошел к ней и легонько похлопал ее по руке. — Как ты себя чувствуешь, Анжела?
Голос ее звучал глухо.
— Хреново.
— Все будет хорошо. Ты поправишься.
— У меня не получилось, — монотонно проговорила она.
— Что ты имеешь в виду?
У нее по щеке скатилась слеза.
— Не получилось, и все тут. Я попробовала, но у меня не получилось.
— Но теперь у тебя все хорошо.
— Да, — повторила она. — Не получилось.
— Мы бы хотели поговорить с тобой, — сказал я.
Она тут же отвернулась от меня.
— Уходите. Оставьте меня в покое.
— Анжела, это очень важно.
— Черт побери всех врачей, — сказала она. — Вам что, трудно оставить меня в покое? Я хочу побыть одна. Вот почему я это сделала, чтобы меня наконец все оставили в покое.
— Тебя нашла полиция.
Она усмехнулась, едва не задыхаясь.
— Врачи и легавые.
— Анжела, нам нужна твоя помощь.
— Нет. — Она подняла руки и взглянула на перевязанные запястья. — Нет. Никогда.
— Тогда извини. — Я обернулся к Хаммонду и сказал. — Принесите мне налорфин.
Я был в полной уверенности, что девица не оставила мои слова без внимания. Но все-таки она никак не прореагировала на них.
— Сколько?
— Десять миллиграмм, — сказал я. — Подходящая доза.
Анжела еле заметно поежилась, но ничего не сказала.
— Тебя это устроит, Анжела?
Она гневно, но в тоже время почти с надеждой, смотрела на меня. Она хорошо знала, что это означает.
— Вы что-то сказали? — спросила она.
— Я спросил, будешь ли ты довольна, если мы введем тебе десять миллиграммов налорфина.
— Разумеется, — сказала она. — Как угодно. Мне без разницы.
Налорфин был веществом-антагонистом морфина.[42] Если девушка была наркоманкой, то налорфин очень быстро положит конец конец ее кайфу — и при использовании достаточных доз, эта быстрота может оказаться фатальной.
В палату вошла медсестра. Она недоуменно заморгала, не узнавая меня, но сумела быстро взять себя в руки.
— Доктор, приехала миссиз Хардинг. Ее вызвала полиция.
— Хорошо. Я сейчас приду.
Я вышел в коридор. Там уже дожидались заметно нервничающие женщина и мужчина. Мужчина был высоким, и по всему было видно, что ему пришлось одеваться второпях — носки были из разных пар. Женщина была довольно мила, но с ее красивого лица теперь не сходило выражение встревоженной озабоченности. Вглядываясь в ее лицо, я поймал себя на мысли о том, что уже встречал ее где-то раньше, хотя в то же время я был более чем уверен, что этого никогда не было и быть не могло. И все же тем не менее, черты ее лица казались мне до боли знакомыми.
— Я доктор Берри.
— Том Хардинг, — мужчина протянул руку и пожал мою таким стремительным движением, как будто хотел вывихнуть ее. — И миссиз Хардинг.
— Очень приятно.
Я не сводил с них глаз. Со стороны они производили впечатление благонравной четы пятидесятилетних супругов, которые были неподдельно удивлены, что им вдруг нежданно-негаданно пришлось оказаться в четыре часа в больничном отделении неотложной помощи, куда незадолго до того была доставлена их дочь с перерезанными венами на запястьях.
Неловко кашлянув, миссиз Хардинг нарушила молчание.
— Эта, кх-м, медсестра рассказала нам, что случилось. С Анжелой.
— С ней будет все хорошо, — сказал я.
— Мы можем увидеться с ней? — спросила миссиз Хардинг.
— Не сейчас. Мы еще не закончили делать анализы.
— Но ведь это не…
— Нет, — перебил ее я, — просто обычные больничные анализы.
Том Хардинг кивнул.
— Я уже говорил жене, что все будет хорошо. Анжела работает медсестрой в этом госпитале, и я говорил жене, что о ней здесь хорошо позаботятся.
— Да, — подтвердил я. — Мы делаем все возможное.
— С ней действительно все в порядке? — снова спросила миссиз Хардинг.
— Да, она скоро поправится.
Миссиз Хардинг сказала, обращаясь к Тому:
— Тогда будет лучше позвонить Лиланду и сказать, чтобы он не приезжал сюда.
— Но возможно, он уже выехал.
— Все равно, хотя бы попробуй, — настаивала миссиз Хардинг.
— Телефон в приемном отделении, — подсказал я.
Том Хардинг отправился звонить. А я тем временем спросил у миссиз Хардинг:
— Вы хотели вызвать своего семейного врача?
— Нет, — ответила она, — моего брата. Он врач, и он всегда души не чаял в Анжеле, еще с тех пор, как она была совсем крошкой. Он…
— Лиланд Вестон, — сказал я, узнавая в ее лице так хорошо знакомые мне черты.
— Да, — кивнула она. — Вы знакомы с ним?
— Он мой давнишний приятель.
Но прежде, чем она успела ответить мне что-либо, вернулся Хаммонд, со шприцем и ампулой налорфина. Он сказал:
— Ты уверен в том, что нам следует…
— Доктор Хаммонд, познакомьтесь, это миссиз Хардинг, — быстро перебил я его. — А это доктор Хаммонд, старший стажер резидентуры.
— Очень приятно, доктор, — миссиз Хардинг учтиво кивнула ему, но ее взгляд неожиданно стал настороженным.
— Ваша дочь очень скоро поправится, — сказал Хаммонд.
— Я очень рада узнать об этом, — холодно ответила она.
Извинившись, мы снова отправились в ту палату, где лежала Анжела.
* * *
— Черт возьми, я все же надеюсь, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — сказал мне Хаммонд, пока мы шли по длинному коридору.
— Отдаю.
Я остановился у небольшого фонтанчика с питьевой водой и набрал воды в стакан. Выпив воду, я снова наполнил стакан. Очень болела голова, ужасно хотелось спать. У меня было желание лечь, забыть обо всем, и спать…
Но я не сказал ничего. Я знал, что сделает Хаммонд, если только узнает об этом.
— Я знаю, что я делаю, — проговорил я.
— И я на это очень надеюсь, — ответил мне на это он, — потому что если, упаси бог, что-нибудь случится, то отдуваться за все придется мне.
